Иду вдоль ручья, который течет мимо храма С. По берегу растут плакучие ивы. Летом здесь много светлячков. За деревьями виднеется крыша родительского дома.

Отец работает в саду за домом. Собирает зеленую фасоль. На нем соломенная шляпа, которую носил Одзисан.

— Папа!

Он оборачивается. Лицо загорелое.

— А, Цубаки, — улыбается он. — Сегодня ты рано. Сейчас только три часа.

— Я не пошла в библиотеку, — отвечаю я.

— Знаешь, а ведь Обасан говорила сегодня утром, что ты приедешь раньше обычного. И оказалась права!

— У нее, как всегда, хорошая интуиция.

— Ну что ж, — добавил он, — вечером можно куда-нибудь сходить. Маме не терпится посмотреть фильм, который называется «Клятва».

Об этой мелодраме пишут во всех газетах.

— Хорошо, сходите.

Отец на пенсии. Раньше он работал химиком в крупной компании по производству пищевых продуктов, в Токио. Теперь ему шестьдесят шесть лет, а мне только девятнадцать. Его принимают за моего дедушку, и мне всегда неловко представлять его своим знакомым.

На мгновение заглядываю в его грустные глаза. И сразу вспоминаются глаза Обасан. Отец совсем не похож на Одзисана, он не его родной сын. Женившись на Обасан, Одзисан усыновил его, потому что не мог иметь детей.

— Ну и жара! — говорит отец. — Давай выпьем чего-нибудь прохладного. Мама на кухне, готовит обед для Обасан.

И идет в дом. Шагая за ним следом, думаю, изменял ли он когда-нибудь маме.

После ужина родители ушли в кино на фильм «Клятва». Закончив мыть посуду, я иду в комнату к Обасан и несу свежее белье. Работает кондиционер. Обасан сидит на постели, подложив под спину подушки. Подхожу к комоду, что в углу спальни, и начинаю складывать белье.

— До чего же спокойно… — тихо говорит Обасан.

Краем глаза смотрю на ее лицо. Взгляд устремлен в пустоту. Интересно, о чем она думает, лежа в кровати целыми днями? В комнате нет ни радио, ни телевизора. Она сама так захотела, потому что не любит шума.

В нашей семье только она не спит на татами. После смерти Одзисана она попросила их убрать и заменить кроватью с круглым ночным столиком, по-европейски. Это нас удивило, особенно родителей. Когда они спросили, почему она отказалась от татами, Обасан ответила: «Я слишком сильно тоскую по Одзисану. Нужно сменить обстановку».

Снова вглядываюсь в лицо Обасан. Она красивая. Несмотря на прожитые годы и слабое здоровье, кожа у нее по-прежнему гладкая. Волосы совсем белые, но это даже придает ей особое очарование. Черты лица правильные, тонкие. «Я влюбился в нее с первого взгляда, — говорил Одзисан. — Она была скромной, но притягательной, как цветы васуренагуса». Представляю, какой красавицей она была раньше. До сих пор подшучиваю над ней: «Наверное, в молодости ты нравилась многим мужчинам». — «Не знаю, — отвечает она с улыбкой. — Мне Одзисан казался лучше всех». И я верю ей. Одзисан был энергичным и общительным, а она — нет. Он был солнцем, она — луной. Они подходили друг другу.

Отец рассказывает, что Одзисан отказался от наследства ради Обасан. Она не понравилась его богатым родителям, ведь у нее тогда уже был ребенок, мой отец. К тому же она сирота. Отец говорил: «Одзисан не собирался отступаться от своего обещания и решил жениться на Обасан, что бы ни сказали его родители. Между тем он был наследником старинного рода. Ему было тяжело покинуть семью. Его смелость меня восхищает. Он был настоящим человеком».

Смеркается. Жара постепенно спадает. Выключаю кондиционер.

— Можешь открыть окна? — спрашивает Обасан.

— Ну конечно!

Комната наполняется теплым воздухом. Вдруг Обасан вскрикивает:

— Цубаки, смотри!

И указывает в сторону сада.

— Что там?

— Хо-та-ру, — произносит она, выговаривая каждый слог.

У меня кольнуло в сердце. «Вон там!» — настаивает она. Присмотревшись, я замечаю в темноте светлячков, которые снуют туда-сюда. На этот раз она не ошиблась! Выключаю в комнате свет. «Хо… хо… хотару кои…» — тихо напевает она. Я подхватываю.

— Юкио был тогда совсем маленьким, — говорит Обасан. — Мимо дома протекал ручей, над которым кружило много светлячков. Мы гуляли вместе: Одзисан, Юкио и я. Как же я была счастлива. Мы жили так спокойно…

Обасан вспоминает то время, когда они поселились в Нагасаки. Вот уже несколько недель подряд она рассказывает мне одно и то же. Я слушаю и не перебиваю. Вдруг она замолкла, подняв глаза к потолку. Взгляд рассеянный.

— Что случилось?

— Когда Одзисан вернулся из Сибири, он так похудел и осунулся, что поначалу мы с Юкио его не узнали. Он погубил свое здоровье. Тяжелая работа, сильные морозы, голод, одиночество… Условия там были, наверное, невыносимые. Если бы не Сибирь, он бы прожил гораздо дольше. Бедный Одзисан. И все из-за…

Она опускает голову. Я вспоминаю, что во время войны Одзисана отправили в командировку в Маньчжурию, а затем он попал в сибирский лагерь. «Если бы Одзисан остался в Нагасаки, — сказал однажды отец, — он мог бы погибнуть от атомной бомбы. Странная вещь — судьба!»

— Во всем виновата война, — говорю я, обнимая Обасан за плечи. — К счастью, он вернулся в Нагасаки, где его ждали вы с папой, правда ведь?

Она молчит. Светлячки исчезли.

— Ждет ли меня Одзисан на том свете? — говорит она.

— Разумеется, ждет, — не задумываясь отвечаю я. И тут же прибавляю — Но ты еще должна пожить за него!

— Ты так внимательна ко мне, Цубаки, — улыбается она. — Какое счастье — иметь такую внучку, как ты!

В темноте мерцают светлячки. В саду я уже поймала двух. Теперь они у меня в аквариуме, который пустовал с прошлого года. Светлячки медленно ползут по листьям папоротника. Рядом, точно муж и жена. Пожалуй, возьму их с собой в Токио.

Лежа на футоне, думаю об Обасан. Кажется, она чем-то расстроена. Почему она сожалеет о том, что Одзисан оказался в Сибири? Что ее тревожит? Я чувствую: на душе у нее неспокойно, и это меня огорчает.

Вспоминаю тот день, когда умер Одзисан. Вокруг него собрались мы все: Обасан, мои родители, сестра, брат и я. Тогда мне было только шесть лет, и я не помню подробностей. Тем не менее я чувствовала, что Одзисан ушел с миром. Взгляд у него был спокойный, добрый. По словам мамы, он сказал Обасан, держа ее за руку: «Счастливая жизнь! Мне повезло, ведь у меня такая прекрасная семья». Кроме нас, у него не было родственников. Он умер в семьдесят девять лет. У него было больное сердце.

Мигают светлячки. Вглядываясь в их огоньки, вспоминаю свой давний разговор с Одзисаном.

— Одзисан, скажи, почему светлячки мерцают в темноте?

— Они ищут себе подругу, — отвечает он.

— Так, значит, все светлячки мужского пола? — удивляюсь я.

— Да. Их самки тоже светятся, но ползают по земле и не летают. Мерцая, светлячки обмениваются любовными посланиями.

— Как романтично!

— Да, — соглашается Одзисан. — По крайней мере для нас, японцев.

— То есть?

— Во Франции есть странное суеверие, будто бы свет исходит от душ детей, которые умерли, не получив крещения. Для людей, которые в это верят, светлячки означают нечто зловещее.

При слове «зловещее» вспоминается рассказ Обасан о вечере того дня, когда на Нагасаки упала атомная бомба: «Над ручьем, русло которого раздавили обрушившиеся дома, кружились светлячки. Их огоньки мерцали в темноте, словно души погибших в катастрофе людей, эти души блуждали, неприкаянные, не зная, куда им деться». Что станет с душой Обасан? Неужели она обречена на вечные скитания между миром живых и миром мертвых? Скоро Обасан не станет. Надеюсь, ей удастся обрести спокойствие и она умрет безмятежно, как Одзисан.

Сегодня суббота.

Два часа дня. Родители пошли в центр города за покупками. Иду в комнату к Обасан, захватив с собой журнал, который купила вчера вечером на вокзале в Токио. Обасан не спит: сидит на кровати, подоткнув под спину подушки.