— А та девочка, кто она такая?

— Твоя сводная сестра, — отвечает мама.

— Сводная сестра? Как это?

— У вас один папа, но ее мама — не я.

Я запутался.

— Значит, мой настоящий папа развелся с тобой и женился на маме той девочки?

Мама качает головой:

— Нет, мы с твоим папой никогда не были женаты.

— Не понимаю. Как же могут родиться дети без женитьбы?

Мама молчит.

— Почему же ты обманывала меня и говорила, что мой настоящий папа исчез еще до того, как я родился? Почему я должен был называть папу Одзисаном?

— Потому что он не хотел, чтобы другие люди знали, кто ты такой.

Долгое молчание. Потом я снова начинаю задавать вопросы:

— Моя сводная сестра младше меня?

— Да, — отвечает мама. — Младше на три месяца.

— Я решил жениться на ней.

— Что? Что ты сказал?

— Мы поклялись пожениться.

— Нет-нет, это невозможно!

— Почему, мама?

— Потому что вы кровные родственники, у вас общий папа.

— Из-за этого нельзя жениться?

— Ты все поймешь, когда вырастешь. Хватит расспрашивать про них. Мне хочется забыть обо всем, что было в Токио. Кроме нас с тобой, об этом никто не должен знать, прошу тебя.

Мама вот-вот заплачет. Я больше не задаю вопросов. Не хочу, чтобы она снова грустила. Она ни разу не плакала с тех пор, как мы приехали в Нагасаки.

Я молчу. Но не перестаю думать о своем настоящем папе и о сводной сестре. Когда-нибудь я должен их увидеть, по крайней мере ее.

Скоро мне исполнится десять. Теперь я могу уходить один гораздо дальше, чем прежде. Начало весны. Я поднимаюсь на гору, с вершины которой открывается вся долина. Ветер мягко щекочет лицо. Люблю запах диких растений. Растянувшись на траве, смотрю в голубое небо. Воздух чистый и прозрачный. Бабочки перелетают с цветка на цветок. Поют птицы, они летят стаями. Я закрываю глаза. Приятное тепло проникает в тело. Пусть этот миг длится всегда.

Думаю о ней,моей сводной сестре и единственной подруге детства. Я счастлив, что у меня есть такая сестра. И я даже не знаю, как ее зовут. Повсюду я искал подаренную ею ракушку, но нигде не нашел. Но мне все равно кажется, что однажды мы непременно встретимся.

Когда японские войска напали на Перл-Харбор, мне было двенадцать лет. С тех пор японцы захватили многие острова Тихого океана. Весть о том, что Манила, Сингапур и Ява принадлежат Японии, вселила в людей надежду. Командование армии пытается убедить нас, что в военном отношении Америка всегда уступала Японии. Но с недавнего времени дела изменились в худшую сторону. В стране начался голод.

Через полтора года после нападения на Перл-Харбор стало известно о поражении японцев на острове Атту: погибло полторы тысячи солдат. Это было первое поражение, о котором объявили по радио. Папа сказал, что руководство армии тщательно контролирует передаваемые населению сведения и редко сообщает правду.

— Американцы убили всех наших солдат? Всех до единого? — спрашиваю я папу. — Разве такое возможно?

— Это называется гиокусай, — отвечает он. — Солдаты покончили с собой, чтобы не попасть в плен. — Он нахмурился.

Позже папа получил распоряжение: его отправляли работать в Маньчжурию. Он объяснил, что там нужны фармацевты для исследования методов изготовления военных медикаментов. Мы с мамой в тревоге.

— Не волнуйтесь, — говорит папа. — Я же не солдат, и мне не нужно идти на фронт. Маньчжурия теперь принадлежит Японии, это не чужая страна. Я там пробуду всего полгода.

— Но ведь это такая же чужая страна, как Корея, захваченная японцами, — не соглашаюсь я. — Корейцев заставляют сменить свои имена на японские и выучить японский язык. Ты сам рассказывал, что наши войска убили многих корейцев, которые участвовали в движении за независимость. В Корее наверняка ненавидят японцев. Твоя поездка опасная.

— Опасная или нет, но я должен ехать, — отвечает папа. — Это приказ, данный армией. Идет война. Юкио, внимательнее следи за тем, что говоришь при посторонних людях. На всех, кто осуждает действия нашего командования, доносят в полицию.

Потом он повернулся к маме:

— Из Токио приехал коллега, который заменит меня на работе. Он живет в центре города с семьей. Еще до моего отъезда они собираются переехать в наш дом и занять вторую его половину. Наш квартал находится на окраине, и с соседями жить лучше, особенно пока я буду в командировке.

— Кто этот коллега? — поинтересовалась мама.

Папа ответил:

— Ты его не знаешь. Мой университетский приятель из Токио.

В начале лета папин коллега переехал в наш дом со своей семьей. Его дочь зовут Юкико Хорибе. Нас познакомили в день их приезда. Кажется, она довольно угрюмая и нелюдимая. До сих пор я не решаюсь заговорить с ней.

Вечером накануне папиного отъезда мама приготовила прощальный ужин. Папа пьет. Он захмелел. На улице жарко. Мы выходим погулять. Идем вдоль ручья. Сегодня полнолуние. Папа то и дело повторяет: «Какая красивая луна!» А я говорю ему: «В Маньчжурии ты сможешь видеть ту же самую луну». Он смеется и кладет руку мне на плечо. Он еще не протрезвел. Мама шагает молча. Спать мы ляжем рано: в пять часов утра папе нужно выезжать из дома.

Я просыпаюсь посреди ночи. Иду в туалет. Из спальни родителей доносятся обрывки разговора. «Неужели они еще не спят?»

Подхожу к их спальне. Дверь чуть приоткрыта. Гляжу сквозь узкую щелку: родители лежат рядом голые. Тру кулаками глаза. В свете лампы — белая спина мамы. Ее длинные черные волосы рассыпаны по плечам, голова опущена на скрещенные руки. Бедра округлые. Папа возле нее. Он гладит ее плечи, спину, ноги. «Удивительная кожа… Точно шелковая!» — говорит он. Мама переворачивается на спину. Папа проводит рукой по ее груди, животу. Когда он касается ее промежности, мама вытягивается, точно струна. Не отнимая руки, он дотрагивается губами до ее соска. Мама начинает прерывисто дышать, конвульсивно сжимая бедра. «Ты такая чувственная, Марико. Я буду скучать». Он ложится поверх нее, целует ее лицо, шею, покачивая бедрами. Мама стонет.

Я иду в туалет и возвращаюсь к себе в комнату. Сна как не бывало. Кровь прилила к вискам.

Утром мама будит меня. Всю ночь я не спал.

— Папа уезжает с минуты на минуту, — говорит мама. — Попрощайся с ним.

Я чувствую, что мои трусы влажные. Дождавшись, пока мама выйдет из комнаты, ощупываю их. Что-то клейкое. Беру чистые и переодеваюсь. Потом иду в гостиную, где папа пьет чай. Стою перед ним и рассеянно смотрю ему в лицо.

— Еще спишь? — говорит он, улыбаясь.

Я не отвечаю.

— Юкио, тебе уже четырнадцать лет, — продолжает он. — Пока меня не будет, тебе придется следить за домом. Слушайся маму и помогай ей всем, чем сможешь. Если возникнут трудности, не стесняйся просить помощи у моего коллеги господина Хорибе.

Я по-прежнему молчу. Едва рассвело, папа выходит из дому. Мы с мамой смотрим ему вслед, пока он не исчезает из виду. Вдалеке поет петух. Я не разговариваю с мамой весь день.

Лето закончилось. Стало известно, что студентов университета, которым до сих пор позволяли учиться, призвали в армию — кроме студентов научно-технологического факультета. Многие пытаются увильнуть от воинской повинности и переходят на другой факультет. Кроме того, увеличили призывной возраст: в армию должны идти все мужчины до сорока пяти лет. Господин С., который преподает в нашей школе, говорит:

— Запомни, Юкио. В следующем году мне исполнится сорок пять. Если на фронте нужны даже такие старики, как я, Япония, считай, проиграла.

Каждые две или три недели от папы приходили письма. Он рассказывал о своей работе в лаборатории, о городе, где он жил, о китайцах, с которыми случалось общаться. Писал, что хорошо ладит со своими соседями-китайцами — они приглашают друг друга на ужин, — и начал учить китайский язык. Мама просит меня отвечать на папины письма, потому что сама она делает много ошибок. И я пишу несколько незатейливых фраз: «У нас все в порядке. Господин Хорибе и его жена очень внимательны к нам. Не беспокойся». Мама спрашивает разочарованно: «И это все?» — «Да, это все», — отвечаю я.