Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Была бы здесь Дженни, я бы не пошла в паре с тобой.

А Мэри ответила:

— Я знаю.

Сэнди опять себя возненавидела и продолжала снова и снова цепляться к Мэри, словно считая, что, если одно и то же делать много раз подряд, в конце концов получится что-нибудь путное. Мэри заплакала, но плакала она потихоньку, чтобы не увидела мисс Броди. Тут уж Сэнди была бессильна что-то изменить и решила идти как шла, воображая, что она — замужняя дама и у нее размолвка с мужем.

«Но, Колин, какая женщина это вынесет? Опять перегорели пробки, а ведь в доме есть мужчина!»

«Сэнди, радость моя, откуда мне было знать...»

Когда они почти прошли Медоуз, навстречу им попалась группа девочек-скаутов. Выводок мисс Броди проследовал мимо них, глядя прямо перед собой. Одна только Мэри впилась глазами в рослых, одетых в синюю форму девиц, шагавших с предписанным уставом бодрым видом и говоривших с более выраженным шотландским акцентом, чем позволяли себе в присутствии мисс Броди девочки клана. Они прошли мимо, и Сэнди сказала Мэри:

— Так глазеть неприлично.

А Мэри ответила:

— Я и не глазела.

В это время девочки, шедшие сзади, расспрашивали мисс Броди про скаутов и брауни, потому что многие другие ученицы начальной школы были брауни.

— Для тех, кому вообще нравятся подобные организации, — сказала мисс Броди со своей подчеркнуто эдинбургской интонацией, — это именно то, что им нужно.

Таким образом, вопрос о скаутах и брауни был автоматически снят с повестки дня. Сэнди вспомнила восхищенные отзывы мисс Броди об отрядах Муссолини и фотографию триумфального марша чернорубашечников по Риму, которую она привезла из Италии.

— Это — фашисты, — объяснила тогда мисс Броди и произнесла новое слово по буквам. — Кто это, Роз?

— Фашисты, мисс Броди.

Они были все в черном и маршировали, держа безукоризненное равнение, одинаково выбросив вперед правую руку, а Муссолини стоял на возвышении, как учительница физкультуры или вожатая скаутов, и наблюдал за ними. Муссолини, создав фашистские отряды, положил конец безработице и грязи на улицах. Когда они подходили к концу Мидл-Медоу, Сэнди пришло в голову, что их клан — это отряд фашистов мисс Броди, и не просто потому, что они тоже идут строем, как заметил бы даже случайный прохожий, а потому, что сведены в отряд, служащий целям мисс Броди и по-своему равняющийся на нее. В этом не было ничего особенного, но Сэнди все же показалось, что в неодобрительном отношении мисс Броди к скаутам сквозила ревность — тут была какая-то непоследовательность, нелогичность. Может быть, скауты внушали опасение как конкурирующая фашистская организация и мисс Броди не могла вынести этой мысли? Сэнди подумала, что, вероятно, имеет смысл вступить в брауни. Но тотчас же ее снова охватил страх отбиться от стада, и ей пришлось отбросить эту мысль, потому что она любила мисс Броди.

«С тобой хорошо дружить, Сэнди, — сказал Алан Брек, с хрустом давя сапогом осколки стекла на залитом кровью полу корабельной рубки. Взяв со стола нож, он срезал со своей куртки серебряную пуговицу. — Где бы ты ни показала эту пуговицу, — сказал он, — друзья Алана Брека придут к тебе на выручку».

— Повернем направо, — сказала мисс Броди.

Они пришли в Старый город, район Эдинбурга, который девочки знали плохо, потому что никто из их родителей не интересовался историей настолько, чтобы повести своего ребенка в зловонный лабиринт трущоб, составлявших в то время Старый город. Кэнонгейт, Грассмаркет, Лаунмаркет — эти названия ассоциировались с угрюмым районом насилия и отчаяния. «Бандит с Лаунмаркета приговорен к тюремному заключению» — подобные заголовки часто попадались в эдинбургских газетах. Только Юнис Гардинер и Моника Дуглас уже бывали на Королевской Миле, переходя пешком Хай-стрит на обратном пути из Эдинбургского замка или из дворца Холируд. Дядя Сэнди возил ее в Холируд на машине, и она видела очень короткую и слишком широкую кровать, на которой спала Мария Стюарт, и крошечную, меньше, чем буфетная в доме у Сэнди, комнатку, где королева играла в карты с Риччо.

Они вышли на большую площадь Грассмаркет, где находился Замок, вообще-то его было видно отовсюду: он возвышался в широком проеме между домами, где раньше жила знать. Здесь Сэнди впервые испытала чувство, какое охватывает человека, попадающего в чужую страну: непривычные запахи и краски, незнакомые нищие. На холодной как лед мостовой сидел какой-то человек — просто сидел. Толпа мальчишек — некоторые из них босиком — играла в войну, и они прокричали что-то вслед лиловому выводку мисс Броди. Девочки не слыхали раньше подобных выражений, но справедливо догадались, что они неприличны. Дети и женщины в платках выходили из темных закоулков и снова скрывались в них. Сэнди обнаружила, что от изумления взяла Мэри за руку. Все остальные девочки тоже держались за руки, а мисс Броди говорила об истории. Они шли дальше по Хай-стрит.

— Джон Нокс, — говорила тем временем мисс Броди, — был озлобленным человеком. Он никогда не чувствовал себя непринужденно в обществе веселой французской королевы. Мы, эдинбуржцы, многим обязаны французам. Мы — европейцы.

Вокруг стояла неимоверная вонь. Впереди на Хай-стрит посреди дороги собралась толпа.

— Проходите мимо спокойно, — сказала мисс Броди.

Толпа окружила кольцом мужчину и женщину. Они кричали друг на друга, и мужчина дважды ударил женщину по голове. Какая-то другая женщина, очень маленькая, с короткими черными волосами и красным лицом с большим ртом, подошла к мужчине и, взяв его за руку, сказала:

— Я буду твоим мужем.

Всю жизнь потом Сэнди часто вспоминала этот эпизод и терялась в догадках, потому что была совершенно уверена, что маленькая женщина сказала именно «я буду твоим мужем», а не «я буду твоей женой», но объяснения она так и не нашла.

И много раз в своей жизни Сэнди, разговаривая с людьми, чье детство прошло в Эдинбурге, с удивлением сознавала, что существуют другие Эдинбурги, совсем не похожие на ее Эдинбург и связанные с ним только общими названиями районов, улиц и памятников. Точно так же существовали и другие тридцатые годы. Поэтому, когда Сэнди было уже под сорок и ей наконец разрешили принимать многочисленных визитеров — такой поток гостей противоречил монастырскому уставу, но для Сэнди благодаря ее трактату было сделано особое исключение — и когда очередной посетитель сказал: «Я учился в школе в Эдинбурге, вероятно, тогда же, когда и вы, сестра Елена», Сэнди, к тому времени уже несколько лет звавшаяся в монастыре Преображения сестрой Еленой, ухватившись по обыкновению за прутья решетки и вглядываясь в него маленькими тусклыми глазками, попросила рассказать про его школьные годы, про школу, в которой он учился, и про Эдинбург, каким он его знал. И опять выяснилось, что его Эдинбург не похож на Эдинбург Сэнди. Он учился в школе-интернате, холодном и сером здании. Его учили надменные англичане или «почти англичане», как сказал этот посетитель, получившие образование в третьеразрядных колледжах. Сэнди не помнила, чтобы ее когда-нибудь интересовало, где получили образование ее учителя, а школа всегда представлялась ей залитой солнцем, а зимой — мягким перламутровым светом. «Но Эдинбург, — продолжал посетитель, — был красивым городом, красивее, чем сейчас. Конечно, трущобы теперь расчистили. Я больше всего любил Старый город. Нам очень нравилось рыскать по Грассмаркету. А что касается архитектуры, то в Европе нет города красивее».

— Нас однажды водили на прогулку через Кэнонгейт, — сказала ему Сэнди, — но меня напугала нищета.

— Что поделать, тридцатые годы. Скажите, сестра Елена, что, по-вашему, оказало на вас самое сильное влияние в тридцатые годы? Я имею в виду, когда вам было лет четырнадцать-пятнадцать. Вы читали Одена и Элиота?

— Нет, — ответила Сэнди.

— Мы, мальчики, были, конечно, помешаны на Одене и других поэтах его круга. Мы мечтали убежать в Испанию, сражаться на войне. На стороне республиканцев, разумеется. А в вашей школе, во время гражданской войны в Испании все тоже разделились на два лагеря?

7
{"b":"161724","o":1}