— А где Гарри? — спросил Эдвард.

Он приготовил себе кофе на кухне, а потом обнаружил Стюарта, который читал в гостиной. Солнечные лучи проникали в зеленую комнату, выбеливая зеленые панели, которые выцветали на глазах; солнце сверкало на позолоченных купидонах, державших зеркало Ромулы. Стюарт сидел в похожем на короб кресле рядом с роялем и читал книгу. Эта атмосфера сразу же вернула Эдварда в прошлое. Был первый день летних каникул. Свобода, никаких дел.

— Он у себя в кабинете, — ответил Стюарт. — Звонит своему издателю.

— Издателю?

— Да. Здорово, правда? Он написал роман, и его собираются издать! Он звонит в Италию; у издателя вилла на Неаполитанском заливе с видом на Везувий.

— Я тоже когда-нибудь напишу роман, — сказал Эдвард, — и у меня будет вилла в Италии или, по крайней мере, у меня будет знакомый с виллой в Италии.

— Как ты, Эд? Получше?

— Не знаю еще. Я был в Сигарде.

— Прими мои соболезнования. Жаль Джесса.

— Да. А что с Мидж?

— Она в Куиттерне с Томасом. Похоже, она дала Гарри от ворот поворот.

— Знаешь, я никогда не понимал этой истории. Значит, мы все опять дома. И что ты собираешься делать?

— Я решил — буду школьным учителем.

— Только и всего?

— Но сначала нужно поступить в подготовительный колледж, у меня есть грант и…

— Вот как. Здорово. Ну, я пойду — почитаю, что там за письма.

Эдвард взбежал по лестнице в свою комнату, нашел письма в столе, сел на кровать и разложил их перед собой. Он надеялся увидеть почерк Брауни, но не нашел его и взял в руки неподписанную открытку от Илоны с видом Эйфелевой башни: «Скоро вернусь, надеюсь, увидимся. Твоя любящая сестра». Рядом лежали несколько конвертов с адресом, напечатанным на машинке, два письма от миссис Уилсден и еще одно. Почерк на конверте показался Эдварду смутно знакомым. Он вскрыл это письмо первым.

Мой дорогой Эдвард!

Я решила написать, как мы все восхищены тем, что ты сделал для Мидж. Она рассказала мне обо всем по телефону. Ты сделал именно то, что требовалось, ты был спокоен и мудр, ты дал ей «пространство для маневра», по ее словам, а это огромный дар для того, кто попал в столь тяжелую ситуацию! Она очень любит тебя, и ты был тем, единственным близким человеком, с кем она могла поговорить. Ты позволил ей разобраться в ее истинных чувствах. Тебе нужно стать психиатром — ты вполне можешь заткнуть за пояс Томаса! Ты сказал: «Послушайте, давайте разберемся вместе» — и разобрался. Когда ты посоветовал ей оставаться с Томасом, Мидж стало ясно, что именно так и нужно поступить. Молодец, Эдвард! Приходи ко мне поскорее, ладно? Мы с грустью узнали про Джесса Бэлтрама. Хотя ты его и не знал, наверное, тебе тяжело. Я надеюсь и верю, что тебе станет лучше. Время лечит, дорогой Эдвард, молодость лечит. Ты уже достаточно созрел, ты должен понять, что это была не твоя вина, и простить себя. Все остальные давно тебя простили, а вернее, никогда и не винили ни в чем. Ты, наверное, уже знаешь нашу замечательную новость про Джайлса. Мы расскажем подробности при встрече. Уилли шлет наилучшие пожелания и надеется, что ты читаешь Пруста!

С самой нежной любовью к тебе, дорогой Эдвард,

твоя Урсула.

Эдвард бросил письмо на пол. Он не помнил, чтобы советовал оставаться с Томасом. Может быть, Мидж выдумала это потом. Он открыл два конверта с напечатанными адресами. В одном лежало приглашение на вечеринку от какой-то Виктории Ганн, в другом — приглашение на танцы от некой Джулии Карсон-Смит. Эдвард понятия не имел, кто это такие, и эти два письма тоже бросил на пол. Следующее было от Сары Плоумейн.

Дорогой Эдвард!

Прости меня за то ужасное письмо, намекающее на страшные вещи. Мне показалось, что я беременна, я решила сделать аборт и собиралась написать тебе, что это ты во всем виноват и что теперь ты убил еще одного — нашего первого ребенка. Но тревога оказалась ложной, а ребенка, вызвавшего у меня такие кошмарные мысли, никогда и не было! Хотя с тех прошло немало времени, я до сих пор не могу оправиться от шока. Мои фантазии о ребенке были такими сильными (я даже решила, что мне следует узнать, как пользоваться подгузниками!), но я об этом никому не говорила и даже помыслить не могла, чтобы посоветоваться с тобой. Я считала, что это только мое дело, мое будущее, мой университетский диплом, моя жизнь. И я была сердита на тебя, потому что ты влетел в мою комнату, заварил всю эту кашу, потом с такой же скоростью вылетел и бросил меня. И ты не ответил на мое другое письмо, когда я чувствовала себя покинутой и писала, как я несчастна, но ты и бровью не повел! Конечно, теперь мне легче, потому что никакого ребенка нет, мне грустно — наверное, я бы все же сохранила его. Я тоскую по нему и чувствую себя так, словно он умер. В последнее время жизнь идет как-то наперекосяк, и я завидую тем, у кого все в порядке. Мама постоянно пребывает в возбужденном и негодующем состоянии в связи с мемуарами Мэй Бэлтрам. (Наверное, и ты тоже! От дальнейших комментариев воздерживаюсь.) Она собирается писать собственные мемуары и большую книгу о феминизме. (Конечно, я ей не сообщала о том, что, как мне казалось, происходило во мне!) Я чувствую такое отчаяние. Я бросила курить. Знаешь, я думаю, это на мне сказывается смерть моего отца. Жаль, что он мне был почти безразличен. Будь я другая, у него могла бы появиться какая-то цель, я бы помогла ему полюбить жизнь. Эдвард, я бы хотела с тобой встретиться. Это не имеет никакого отношения к сексу, я сыта сексом по горло, и мне нужны друзья. Мне недавно пришло в голову, что секс мешает заводить друзей… по крайней мере, это справедливо по отношению к женщинам. Надеюсь, тебе хватит порядочности ответить на мое письмо. Я ведь ничего плохого тебе не сделала. Надеюсь, ты сумел преодолеть эту историю с Марком. Конечно же, я понимаю, что до конца невозможно и т. д. и т. п., но все равно в какой-то степени это преодолевается, как и должно быть.

С любовью,

Сара.

Эдвард перечитал ее письмо, смял и бросил на пол. Он собирался уничтожить, не читая, два письма от миссис Уилсден, но потом решил, что надо все же взглянуть на них. Первое было привычным — миссис Уилсден начала повторяться. «Убийца… чернота… утрата… вечно…» Эдвард взял второе, вскрыл его, бросил беглый взгляд и уже почти бросил на пол, когда его мозг осознал то, что он успел прочесть.

Я написала вам немало страшных писем. Страшных писем, рожденных моим страшным горем. Я чувствовала, что вы должны в полной мере осознать то, что сделали. Мне сообщили, что вы осознали. Ничто не вернет мне сына. С такими вещами приходится жить каждый день, каждую минуту. Я не могла не писать вам тех писем. Теперь, кажется, необходимости в этом нет. Я знаю, что вы всю жизнь будете помнить случившееся. А я должна собрать свое горе, а не растрачивать его на обвинения. Меня попросили сказать, и вот я говорю искренне и с глубокой печалью, что прощаю вас. Может быть, бессмысленно говорить такие слова, но после всех прошлых писем я, кажется, должна произнести их если не ради вас, то ради кого-то или чего-то другого. Я представляю то состояние, в котором вы пребываете, и сочувствую вам. Как вы, возможно, знаете, я скоро уезжаю, а когда подводишь итоги своей жизни, какой-то умиротворяющий жест не помешает. А за вас ходатайствовал ангел.

Дженнифер Уилсден.

Визит вашего брата принес некоторую пользу. Передайте ему.

Эдвард никак не мог поверить, что такое замечательное событие произошло на самом деле. Он еще раз внимательно перечитал письмо, изучая и взвешивая каждое слово. Да, это было хорошее письмо, благотворное письмо, приказ об освобождении. Упоминание о Брауни могло быть открытой дверью. Дверь! Теперь он мог прийти туда в любую минуту. Постучать в дверь миссис Уилсден и найти Брауни! Прежде он боялся предстать перед миссис Уилсден, а еще больше боялся, что потерпит поражение, что его выгонят с проклятиями и он ничего не узнает. Теперь же, хотя он и будет чувствовать себя неловко, миссис Уилсден вряд ли откажется сообщить ему о том ангеле, что ходатайствовал за него, или даже предъявить его лично! Да, более вероятно, что Брауни находится там, в этом доме, и ждет его прихода. Наверное, она почувствовала необходимость убедить свою мать простить Эдварда, прежде чем снова увидеться с ним.