— Реком? — спросила Солнышко у Клауса.

— Тот, кто помогает другим принимать решения, — объяснил брат.

Пятница кивнула.

— Ишмаэль решает, что из выброшенного на берег может пригодиться, а что увезут козы.

— На острове есть козы? — удивилась Вайолет.

— Много-много лет назад к острову прибило стадо диких коз, — ответила Пятница. — Они свободно бродят где хотят, кроме тех случаев, когда требуется отвезти лишние вещи в чащобу на другую сторону острова, вон на тот скат.

— Скат? — переспросила Солнышко.

— Это значит — крутой склон, — сказал Клаус, — а чащоба — место, где растут деревья.

— Вообще-то в чащобе растёт всего одна громадная яблоня, — добавила Пятница. — Так я, по крайней мере, слыхала.

— Ты никогда не бывала на другой стороне острова? — опять удивилась Вайолет.

— Никто туда не ходит, — ответила Пятница. — Ишмаэль считает, что это слишком опасно из-за всего натащенного туда хлама. Никто даже не собирает горьких яблок с дерева, кроме как в День Принятия Решения.

— Праздник? — поинтересовалась Солнышко.

— Да, пожалуй, что-то вроде праздника. Один раз в году в этом районе моря наступает прилив и прибрежную отмель затапливает. Это единственный момент, когда от острова может отплыть лодка. Целый год мы строим огромную лодку типа каноэ, и в тот день, когда начинается прилив, мы устраиваем праздник и представление, каждый показывает что умеет, а потом тот, кто хочет покинуть колонию, делает так: откусывает кусок горького яблока и выплёвывает его на землю, после чего садится в лодку и прощается со всеми остальными.

— Гадость, — пробормотала младшая Бодлер, представив себе кучу людей, плюющихся яблоками.

— Ничего не гадость. — Пятница нахмурила брови. — Это очень важный обычай в колонии.

— Я уверена, что он замечательный. — Вайолет бросила на сестру строгий взгляд, напоминая ей, что порицать чужие обычаи невежливо.

— Вот именно, — подтвердила Пятница. — Конечно, редко кто покидает остров. С давних пор, ещё до того, как я родилась, в сущности, не уплыл ни один человек. Так что каждый год мы просто поджигаем лодку и сталкиваем в море. Горящая лодка, медленно исчезающая на горизонте, — чудесное зрелище.

— Да, наверное, это чудесно, — проговорил Клаус, про себя подумав, что звучит это скорее жутко. — Но по-моему, жалко попусту каждый год строить каноэ только для того, чтобы сжечь.

— Зато у нас есть занятие. — Пятница пожала плечами. — Кроме строительства лодки у нас на острове не особенно много занятий. Мы ловим рыбу, готовим пищу, стираем, но все равно остаётся много свободного времени.

— Стряпня? — с надеждой спросила Солнышко.

— Сестра у нас что-то вроде повара, — сказал Клаус. — Она наверняка будет рада помочь с готовкой.

Пятница улыбнулась и сунула руки в глубокие карманы платья.

— Буду иметь в виду, — отозвалась она. — Вы уверены, что не хотите ещё глоточек сердечного?

Все трое Бодлеров покачали головами.

— Нет, спасибо, — ответила Вайолет, — но все равно ты очень любезна.

— Ишмаэль говорит, что со всеми людьми надо обращаться любезно, — сказала Пятница, — если только люди не проявляют нелюбезности. Поэтому я и не взяла с собой на остров этого отвратительного Графа Олафа. Вы путешествовали вместе с ним?

Бодлеры переглянулись, не зная, как ответить на этот вопрос. С одной стороны, Пятница была очень сердечна, но, так же как и сердечное, которым она их угостила, в её описании жизни на острове помимо сладости проскальзывало что-то другое. Обычаи в колонии показались детям очень суровыми, и хотя они испытывали облегчение, избавившись от общества Графа Олафа, бросить его на отмели было как-то жестоко. Правда, сам он не задумываясь поступил бы так же с сиротами, если бы представилась такая возможность. Вайолет, Клаус и Солнышко не знали, как поведёт себя Пятница, если они признаются, что приплыли вместе с негодяем, поэтому ответили не сразу. Но тут средний Бодлер вспомнил одно выражение из книжки про очень, очень вежливых людей.

— Это как посмотреть, — ответил он фразой, которая звучит как ответ, но не имеет ни малейшего смысла.

Пятница бросила на Клауса пытливый взгляд, но в этот момент прибрежная отмель кончилась, и все они уже стояли на краю острова. Берег перед ними постепенно поднимался, песок был такой белый, что белое платье Пятницы почти сливалось с ним, наверху на склоне лежала лодка, сплетённая из тростника и ветвей деревьев, и выглядела она почти законченной, а стало быть, очевидно, близился День Принятия Решения. За лодкой высилась огромная белая палатка, длиной со школьный автобус. Бодлеры вошли вслед за Пятницей внутрь палатки и, к своему удивлению, увидели, что там полно коз, которые дремали, лёжа на земле. Козы были привязаны друг к другу толстой лохматой верёвкой, а над ними возвышался старик. Он улыбался Бодлерам сквозь бороду, густую и нечёсаную, точно шерсть на этих козах, восседая на громадном кресле, сделанном из белой глины, а перед ним, там, где должны были находиться его ноги, поднимались ещё два невысоких глиняных столбика. На нем было такое же одеяние, как на Пятнице, и такая же раковина висела у него на поясе, и таким же сердечным, как у Пятницы, голосом он обратился с улыбкой к Бодлерам.

— Кто тут у нас? — спросил он.

— Я нашла троих уцелевших на прибрежной отмели, — с гордостью сообщила Пятница.

— Добро пожаловать, уцелевшие, — произнёс Ишмаэль. — Простите, что не встаю, — ноги у меня сегодня совсем разболелись, вот я и лечу их нашей целебной глиной. Очень приятно познакомиться.

— И нам приятно познакомиться с вами, Ишмаэль, — отозвалась Вайолет, подумавшая при этом, что эта целебная глина обладает весьма сомнительной медицинской эффективностью — фраза, означающая в данном случае «вряд ли вылечивает больные ноги».

— Называйте меня Иш. — Ишмаэль нагнулся и почесал голову одной из коз. — А вас как мне называть?

— Вайолет, Клаус и Солнышко Бодлер, — вмешалась Пятница, не дав детям представиться самим.

— Бодлеры? — повторил Ишмаэль и поднял брови. Некоторое время он молча рассматривал детей, делая при этом большой глоток сердечного. Улыбка на миг сошла с его лица, но тут же он приветливо улыбнулся, глядя на них сверху вниз. — К нам давно не прибывало новых островитян. Добро пожаловать, живите здесь, сколько пожелаете, если, конечно, не будете проявлять нелюбезность.

— Спасибо, — ответил Клаус, стараясь говорить как можно любезнее. — Пятница нам кое-что рассказала про остров. Нам все показалось очень интересным.

— Это как посмотреть, — отозвался Ишмаэль. — Если вам и захочется покинуть остров, то такой случай представляется только один раз в году. А пока, Пятница, не отведёшь ли их в палатку, чтобы они переоделись. У нас как раз появились новые шерстяные одеяния, они вам вполне подойдут.

— Мы будем вам очень признательны, — сказала Вайолет. — Наша форменная одежда промокла насквозь во время шторма.

— Надо думать. — Ишмаэль покрутил прядку бороды. — По нашему обычаю мы носим только белое — под цвет здешнего песка, целебной глины и шерсти диких коз. Пятница, я удивлён, что ты решила нарушить традицию.

Пятница покраснела и поднесла руку к темным очкам, закрывающим ею глаза.

— Я нашла их среди обломков на берегу. Солнце так слепит, вот я и подумала, что очки будут кстати.

— Не стану тебя принуждать, — спокойно произнёс Ишмаэль, — но мне думается, ты могла бы соблюдать наши обычаи в одежде и не щеголять в чужом глазном наряде.

— Ты прав, Ишмаэль, — тихо проговорила Пятница и одной рукой сняла очки, а другую быстро сунула в глубокий карман платья.

— Так-то лучше, — одобрил Ишмаэль и улыбнулся Бодлерам. — Надеюсь, вам понравится жизнь у нас на острове. Мы все оказались здесь в результате той или иной бури и, вместо того чтобы возвратиться в наш прежний мир, создали колонию, оградив её от людского коварства.

— С ними был один коварный человек, — с энтузиазмом подхватила Пятница своим тоненьким голоском. — Его зовут Граф Олаф. Он вёл себя так отвратительно, что я не взяла его с собой.