Сергей Сергеевич Козлов
ЗОНА БРОКА
Хождение за три ночи
повесть
И скажи им: так говорит Господь: разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются?
(Иер. 8, 4).
Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром.
(Откр. 22, 17)
Если бы не Господь был мне помощником, вскоре вселилась бы душа моя в страну молчания.
(Пс. 93, 17)
* * *
Да, так оно и бывает. Сначала все вокруг становится серого цвета. Сливается с лентой асфальта. Мир теряет точность контуров, линий, острые утлы закругляются. Несущийся за окнами пейзаж превращается в аморфную серую массу, размазывается по лобовому стеклу, обманывает зрение, и открытые глаза перестают видеть, реагировать, понимать. Это называется спать с открытыми глазами. Потому сумерки на дороге страшнее ночи...
Петрович уже два раза сбрасывал этот морок. Останавливался, умывался из пластиковой бутылки, курил не по графику и громко безадресно матерился. Можно было, вообще-то, ругать самого себя. За жадность. Потянулся за лишним рублем — вот тебе лишний рейс. Не отоспался, не отъелся, перепрыгнул со своего КамАЗа в чужую «газель» и погнал на четверо суток на радость коммерсанту, у которого вдруг занедужил водитель. Занедужил... Запил, гад! Запил сосед Федька. Не подмени его Петрович, Шагид быстро найдет другого, и останется Федька без работы.
Но не рассчитал Петрович... Усталость догнала его уже в первую ночь. Уж давно зарекался: никаких левых рейсов, здоровье не то — вся выручка на лекарство от геморроя и остеохондроза уйдет. То на то и выйдет. После сорока стало садиться зрение, потом, как водится, закровило «рабочее место», а уж спину ломало с юности. Понадеялся, что Шагид поедет рядом, будет пасти свой товар, болтать без умолку и петь свои азербайджанские песни, а значит, — бороться со сном будет проще. Но коммерсант нынче вдруг изменил своему правилу.
— Один поедешь, Петрович, один. Там земляки тебя загрузят. Деньги везти не надо, бояться нечего. Я платил уже. Загрузят, накормят, и гони назад. Я эту неделю не могу ехать...
— Что у тебя, критические дни? — поддел балагур Петрович.
Не можешь? Не надо. Дверцей хлопнул и — по газам. Но в первую же ночь вдруг понял, что не рассчитал сил. Только что пришел с Екатеринбурга, и снова туда. И ног в этой «газели» толком не вытянешь! Поклюешь руль: не сон, а морока. Эх, отговаривала же Лида! Не послушал... Рукой махнул. Чего купить-то хотел на левый заработок? О! Уже и память отшибло...
Ночь на дороге со своими «колокольчиками». То промчит мимо с ревом «фура», — не захочешь, проснешься. То праворукая япошка ослепит ксенонами так, что естественная темнота покажется блаженством. Но потом все равно наступает барьер, когда луч фар собственной машины превращается в туннель, ведущий в липкий, болотный сон, из которого можно не вернуться. И превратишься в венок на километровом столбе или, в лучшем случае, в невзрачный крест...
Включил, было, магнитолу, да потекла оттуда жуткая восточная заунывь шагидовых земляков. Нашел другие диски: Федькин блатняк, благородно и глупо называемый в народе шансоном. Такая музыка тоже быстро надоела, потому как не мог слушать Петрович песни, восхвалявшие тех, кто тормозил его в девяностые на трассах, вытряхивал из кабины, наставлял в лоб «помповик» или, того хуже, Калашников, вытрясая все, до последней копейки, не оставляя даже на бензин. Так и ехал, вглухую.
Когда глаза в очередной раз стали «замыливаться», со злостью выдавил педаль тормоза, принимая на обочину. И чуть не сбил идущего вдоль трассы человека... Полметра, наверное, оставалось... Тот будто вырос из-под земли. Даже в свете фар не сразу понял, кто перед ним. Тем более что ночной пилигрим вовсе не испугался, а просто повернулся лицом к свету и даже не зажмурился, не закрыл глаза ладонью. И первое, что увидел Петрович, было даже не само лицо, а умиротворенное спокойствие, от него исходившее. Такое, что пятиэтажный мат так и застрял в горле, не найдя себе выхода. Пришлось его сглотнуть и сказать другое:
— Ты зачем, мил человек, водителей пугаешь?
Путник молчал. Он, казалось, был смущен, словно виноват был в том, что брел по обочине в ночное время и мешал Петровичу ехать, где вздумается. Водитель же, тем временем, приходил в себя и всматривался в непривычную, черную, как ночь, одежду странника. Про рясу он понял, а вот названия скуфьи не знал. Больше его удивили стоптанные армейские кирзачи и лямки такого же армейского вещмешка на плечах. На вид ему было лет тридцать пять, но лицо и серые задумчивые глаза хранили в себе удивительное выражение детскости. «Взрослый ребенок»,— похоже, так называют людей с таким подкупающим детским взглядом. А телом — крепкий высокий мужик!
— Поп! — неправильно догадался Петрович.
Путник отрицательно покачал головой.
— Монашек! — осенило Петровича. — Настоящий монашек! — Петровичу показалось, что именно он только что придумал уменьшительно-ласкательное от слова «монах».
— Тебе куда? Поехали, мне в ту сторону, разберемся... Давай-давай! Нечего дорогу ногами месить.
Петрович искренне обрадовался неожиданному попутчику, а, главное, — вдруг понял, что кому-то в эту ночь может быть хуже, чем ему. Он картинно поежился, прежде чем хлопнуть дверцей, — мол, смотри, там темно и холодно: май здесь — не май-месяц, да и июнь еще не лето, ночами на улице не то что свежо — холодно. Инок залез на пассажирское сидение и поставил в ноги вещмешок.
— О! Щас веселее будет, — обрадовался Петрович, лихо рванул машину с места, поглядывая на монаха.
Тот молчал с еле заметной улыбкой на губах.
— Ну, давай, агитируй меня! — восторженно предложил Петрович. — За Бога агитируй! Вам же, как человек попадет, вы его сразу месить-крестить! Ну?! Или тебя агитировать не учили?
Монах вопросительно посмотрел на водителя. Тот насторожился:
— Чего молчишь? Как зовут-то? Меня — Сергей Петрович. Свои просто называют Петровичем, и тебе можно...
Монах достал откуда из-под рясы карточку, типа визитки, на которой было написано «Алексий».
— Лёxa, стало быть? А чего, языком сказать не можешь? Немой, что ли? — Петровичу показалось, что инок кивнул, и он тут же взорвался от вопиющей к нему несправедливости: — Во! Немой! Послал же Бог попутчика! Я тут, понимаешь, к беседе приготовился, а мне во как выпало! Ну, косить-месить, что за невезуха. Понимаешь, Алёха, я ж почти засыпать за рулем начал, мне напарник нужен, хоть не за рулем, но в беседе. Говорить со мной надо, понимаешь?
Инок вроде как снова кивнул.
— Вот попал, а?! Эх, рулить-катить, я думал ты мне про Бога расскажешь. Честное слово, даже обрадовался бы. Я, между прочим, крещеный. Мать крестила. Ну, знаешь, как в советские времена было: на всякий случай. Коммунизм строим, а вдруг Бог тоже есть... Короче, Ленину — слава, а Богу — душу. Бабка так говорила. Но в церковь я не ходил. Нет, был, конечно, несколько раз. Но, как на экскурсию... Да еще когда своих детей крестил. А чего? Меня крестили, значит, и я своих крестить должен. Верно? Вырастут — разберутся. А чего у тебя большого креста нет, как у батюшек? Ну, на груди такой? О... Молчишь... Ну тогда извиняй, брат, говорить я буду. Уши-то у тебя, я так понял, работают? То-то... Так что я тебе щас исповедь на пару часов заряжу, а, может, и более. А ты мне за доставку грехи отпустишь! — Петрович хохотнул, подмигивая монаху, но тот посмотрел на него серьезно, все тем же обезоруживающим почти детским взглядом. Стало как-то неловко...
— Вот, — неопределенно прокомментировал ситуацию Петрович, но быстро вернулся в нужное ему русло: — Везет же мне нынче. Гаишники два раза оштрафовали. Два раза! Я превысил-то всего на десять километров в час. А им, видишь ли, семью кормить надо. Вот бы твой Бог щелкнул им с неба по фуражкам! Где Он был, чего делал? Какая иномара пролетела бы, и чирикнуть не успели, а я еле эту колымагу раскочегарил, тут они и бегут из кустов. Палочками-радарами машут, счастливые — деньги едут. Всю жизнь в кустах сидят — подосиновики сизоголовые. Подводная одиссея команды Кусто... Кустарное производство. Приличные люди в кусты по нужде ходят. Ага. Пойдешь по-малому, а там мент со своим шлагбаумом. Вы мочитесь с превышением скорости, с вас штраф... — Петрович вдруг замолчал с блуждающей улыбкой и вспомнил: — А я в детстве милиционером хотел стать. Кино, наверное, насмотрелся. После армии, чуть было, туда не вляпался. Уже и документы подал. Надо было психологические тесты проходить. Бог отвел...
