— У кого ты их украл?

Ее слова настолько соответствовали тому, что Франклин с детства ожидал услышать от белого человека, что он забормотал, заикаясь:

— Но, миссус, миссус…

Роуз не знала этого слова и настаивала на ответе:

— Где ты это взял?

— Мне Фрэнсис дала, чтобы купить одежду.

Лицо девушки исказилось злобой. Ей Фрэнсис дала гораздо меньше, только на одно платье и поход к миссис Эвански. Потом она сказала:

— На одежду тебе не нужны деньги.

С деньгами в руке она сидела на краю кровати рядом с Франклином, так близко, что все подозрения юноши о том, что Роуз имеет предрассудки, рассеялись. Ни один белый человек во всей колонии, даже из числа святых отцов, не сел бы так близко к чернокожему человеку.

— Эти деньги можно потратить на другие, более интересные вещи, — сказала Роуз и с неохотой отдала купюры Франклину. Она внимательно проследила за тем, как он убирает их в глубины ящика тумбочки.

В тот же вечер к ним заглянул Джеффри и присоединился к плану Роуз обеспечить Франклина одеждой. Когда он влился в ряды Лондонской экономической школы, то был в восторге оттого, что там считалось само собой разумеющимся воровать книги, одежду, все что угодно — в этом видели способ подорвать капиталистическую систему. Платить за что-либо? Что вы, разве можно быть таким наивным? Нет, вещи нужно не покупать, а «освобождать» (это старое слово, оставшееся со времен Второй мировой, получило новый смысл).

Джеффри собирался приехать к Ленноксам на Рождество. Он заявил, что «этот праздник нужно отмечать дома», и, похоже, сам не отдал себе отчета в том, что сказал.

Джеймс сообщил, что его родители не станут возражать, если в Рождество его не будет дома, — он обещал провести с ними Новый год.

Люси из Дартингтона тоже приедет: ее родители уехали в Китай с какой-то религиозной миссией.

Дэниел сказал, что ему придется быть на Рождество дома, и попросил, чтобы ему оставили кусок пирога.

Грустное короткое письмецо пришло от Джил. Она думает о них. Они — ее единственные друзья. «Пожалуйста, напишите мне. Пожалуйста, пришлите мне немного денег».Обратного адреса не указано.

Фрэнсис написала родителям Джил, спрашивая, не видели ли они ее. Она уже писала им несколькими неделями раньше, признаваясь в том, что ей не удалось удержать девочку в школе. В ответ она тогда получила следующее послание: «Не вините себя ни в чем, миссис Леннокс. Мы тоже никогда не могли ничего с ней поделать».На этот раз в их письме говорилось: «Нет, она не сочла нужным связаться с нами. Просим известить нас в случае, если Джил появится у вас, будем признательны. В Сент-Джозефе о ней ничего не слышали. Никто ничего о ней не знает».

Писала Фрэнсис и родителям Роуз, чтобы сообщить об успехах их дочери в первом семестре. Они ответили: «Вероятно, Вы этого не знали, но мы давно не получали весточки от Роуз, поэтому очень благодарны Вам за новости о ней. Из школы нам прислали копию ее оценок за первое полугодие — должно бьипь, вторая копия была отправлена Вам. Мы были удивлены. Раньше она гордилась (или нам так казалось) тем, что получала худшие отметки в классе».

Сильвия тоже хорошо успевала. Частично за это следовало благодарить Юлию, которая много занималась со своей подопечной, но в последний год эти занятия стали гораздо реже. Сильвия снова поднялась к Юлии и дрожащим от любви и слез голосом сказала:

— Пожалуйста, Юлия, не сердитесь на меня. Я не вынесу этого.

Двое растаяли в объятиях друг друга, и былая степень близости была восстановлена — почти. В меде Юлии была крошечная капелька дегтя: Сильвия сказала, что «хочет быть религиозной». Рассказ Франклина о том, как отцы-иезуиты спасли его, затронул какие-то глубинные струны ее души, и девушка решила пройти необходимое обучение и войти в лоно римско-католической церкви. Юлия сказала, что по воскресеньям ее водили к мессе, «но дальше этого не заходило». Она полагала, что в принципе может называть себя католичкой.

Сильвия, Софи и Люси провели сочельник, украшая маленькую елочку и помогая Фрэнсис готовить. На несколько часов они превратились в девочек. Фрэнсис могла бы поклясться, что эти хихикающие счастливые создания были не старше десяти-двенадцати лет. Обычно обременительный процесс приготовления еды обернулся веселым и, да, приятным делом. К ним поднялся Франклин, привлеченный веселым гомоном. Джеффри, Джеймс (они собирались спать в гостиной), потом Колин и Эндрю с готовностью чистили каштаны и замешивали фарш. И вот наконец огромная птица была обмазана маслом и водружена на противень, при всеобщем ликовании.

Так прошел день, было уже поздно, и Софи сказала, что ей нет необходимости возвращаться домой, платье для завтрашнего праздника она взяла с собой, а ее мать вполне здорова. Когда Фрэнсис укладывалась у себя в комнате спать, то слышала, что молодежь, не дожидаясь Рождества, устроила в гостиной вечеринку без взрослых. Ей подумалось о Юлии, сидящей сейчас двумя этажами выше, одинокой и знающей, что ее Сильвия с другими, а не с ней… Юлия сказала, что не спустится к праздничному обеду, но зато пригласила всех на чаепитие с настоящим рождественским пирогом, которое планировала провести в гостиной — там, где сейчас шумела и напивалась «детвора».

Утром в Рождество Фрэнсис, подобно миллионам женщин по всей земле, спустилась в кухню в одиночестве. Дверь в гостиную, заметила она по пути, была распахнута — очевидно, в целях вентиляции, — и в полумраке виднелись многочисленные силуэты на полу.

Фрэнсис села за стол с сигаретой в руках и чашкой крепкого чая, истекающего ароматами далеких холмов, где низкооплачиваемые женщины вручную собирали листочки для экзотического Запада. В доме стояла тишина… но нет, послышались чьи-то шаги, и снизу в кухню вошел Франклин, сияющий, как солнце. Юноша был одет в новую куртку, толстый свитер, и он поднял одну за другой ноги, демонстрируя новые ботинки; также он приподнял свитер, чтобы показать рубашку в клетку, а потом поднял и рубашку, под которой обнаружилась ярко-синяя майка. Они обнялись. Фрэнсис казалось, будто перед ней воплощение Рождества, потому что Франклин был так счастлив, что начал пританцовывать и хлопать в ладоши, напевая:

— Фрэнсис, Фрэнсис, матушка Фрэнсис, вы — наша матушка, вы мне как мать.

Но все-таки Фрэнсис ощутила, что к этим бурным изъявлениям счастья примешивается чувство вины. Значит, вся новая одежда Франклина была «освобождена».

Она налила ему чаю, предложила ему тост, но юноша берег место для праздничного пира, и, когда он уселся, все еще улыбаясь, на противоположном конце стола, Фрэнсис решила, что должна немного омрачить его счастье, даже несмотря на Рождество.

— Франклин, — начала она, — я хочу, чтобы ты знал: в этой стране не все люди воры.

Тут же его лицо посерьезнело, потом лоб наморщился сомнениями, и он стал бросать косые взгляды по сторонам, будто там сидели его обвинители.

— Ничего не говори, — сказала она, — не надо. Я не виню тебя, ты понимаешь? Я просто хочу, чтобы ты знал, что мы не все воруем то, что нам понравится.

— Я верну все обратно, — выдавил Франклин. Вся его радость испарилась.

— Нет, ни в коем случае. Ты же не хочешь сесть в тюрьму? Ты только запомни то, что я говорю тебе, вот и все. Не думай, что все такие же, как… — Фрэнсис не хотелось называть имена истинных преступников, и она закончила фразу шуткой: — Не все «освобождают» товары в магазинах.

Франклин сидел, опустив глаза и кусая губы. То была восхитительная экспедиция за богатствами Оксфорд-стрит, они были втроем, объединенные духом товарищества. Теплые одежды, яркие цвета, вещи, в которых он так нуждался… Они оказывались в руках Роуз или в руках Джеффри как по волшебству и прятались в большую сумку. Сам Франклин не занимался «освобождением», только наблюдал за необыкновенной ловкостью своих компаньонов. Да, это было как путешествие в страну безграничных возможностей. Так же, как вчера Люси, Сильвия и Софи превратились в маленьких девочек, в «девчушек-хохотушек», как назвал их Колин, так и Франклин превратился в маленького мальчика и вспомнил, как далеко он от дома, как он одинок — чужак, подавленный изобилием и богатством, которых у него никогда не было.