– Дед напился! – догадался я.

– Неееет, – замотал головой Иван и повис на моих руках.

В это мгновение «Эклиптика» дернулась всем корпусом, раздался скрежет, и траулер начал заваливаться на бок. Куски самодельного понтона начали разлетаться в разные стороны, выдавливаемые из воды гигантской массой траулера. Индейцы завопили от ужаса и в страхе попадали на песок. Из трубы траулера вырвался клуб черного дыма, двигатель взревел и заглох. Скрежет прекратился. Траулер, окутанный дымом, застыл в том самом положении, в котором он находился до начала строительства понтона.

– Пожар! – заорал мгновенно протрезвевший Иван. – Дед! Надо его вытаскивать!

Мы кинулись в воду, по остаткам понтона вскарабкались на борт. Из распахнутой двери машинного отделения валил дым, и сильно воняло соляркой.

– Дед! – заорал Иван в дверь. – Дед!

Он рванулся, чтобы спуститься вниз.

– Куда ты? Задохнешься! – я едва успел удержать его.

– Дееед!!! – взвыл Иван.

– Здесь я, – раздался едва слышный голос сверху. Черный от солярки и копоти старший механик висел, уцепившись, как обезьяна, за скобу надстройки.

На следующее утро пошел дождь. Он уже много дней поливал окрестные горы и вот, наконец, спустился к нам. Из-за дождя первый день нового 1992 года выдался безрадостным. Болела голова, брюзжал Иван, страдающий после вчерашнего, даже океан шумел раздраженно, прибой обрушивался на прибережные камни с глухим стоном.

К девяти часам, как обычно, на Пляже появилась группа наших деревенских помощников. Они столпились у завалившейся набок «Эклиптики», тихо переговаривались друг с другом и ждали, когда появится Дед. Старший механик, ночевавший на траулере, все не появлялся.

Иван высунул голову из палатки и крикнул:

– Эй, амигос! Но трабахо. Выходной! Завтра приходите! Маньяна!

«Амигос» замялись, и уходить не торопились. – Выходной, говорю! – выкрикнул Иван. – Сиеста! Чао! До завтра!

Помощники побрели восвояси.

Шутов снова принялся стонать. – Все на мне! – произнес он, сжимая больную голову. – По-испански говори, работниками командуй, еще и обед готовь.

– А почему Дед-то не появляется? – удивился я.

– Известно почему! Стыдно за вчерашнее. Слаб человек, ох, слаб! – горько посетовал Иван и зарылся в одеяла.

Я слушал стук капель дождя по брезенту палатки и пытался представить, что с нами будет дальше. Вроде бы все было очень плохо, а на душе было легко. Я вдруг понял, что совсем не хочу уплывать с Пляжа, во всяком случае, не в ближайшее время. Здесь Анна, здесь Хосе, здесь Эль-Ниньо. Так что это даже хорошо, что Дед уронил «Эклиптику» и наше отбытие откладывается на очень неопределенный срок. Это, конечно, ужасно, но вместе с тем и хорошо.

К полудню выяснилось, что поляки пропали. Попросту исчезли. Иван собрался готовить обед, ему понадобилась лаврушка, и он отправился позаимствовать ее у Манкевича. Долго деликатно кашлял у закрытых палаток, потом заглянул в сетчатое окошко и обнаружил, что палатки пустые.

Как только Ваня сообщил о своем открытии, я тут же поднялся наверх, на обрыв. Палатка Хорхе и Хесуса была закрыта, братьев не было, рюкзаков и ружей тоже, зато «ленд ровер» стоял на своем обычном месте. Это меня немного успокоило – значит, пошли недалеко. Хотя зачем вообще было куда-то уходить в такую погоду, да еще рано утром первого января, никого не предупредив, – этого я понять не мог. В душе зашевелилось неприятное предчувствие.

К обеду Дед спустился с траулера. Выглядел он осунувшимся, как-то резко постаревшим.

– Что там, все плохо? – участливо поинтересовался Ваня.

– Где там?

– Ну, в машине, и вообще...

– Машина в порядке, – произнес Дед. – Взбрыкнула малость, но это так, ерунда...

– А... ну тогда ладно, – кивнул Ваня, как будто с облегчением. Он поставил перед старшим механиком тарелку с гречкой, но тот не притронулся к еде.

– Уходить надо, – негромко произнес Дед.

– Как уходить? – удивился Ваня. – Вы ж сказали, машина в порядке!

Дед достал пачку сигарет, она оказалась пустой, он беззвучно выругался, смял ее и швырнул в сторону.

– Михал Михалыч! Как это уходить!?

– Следующей большой воды еще месяц ждать, – сказал Дед.

– Не продержимся.

– Что ж, и вы пойдете? – спросил Иван.

Дед не ответил, но стало понятно, что он сдался.

– Вот так дела! – воскликнул Ваня. – И что? Когда трогаемся?

– Дождь переждем и тронемся, – сказал Дед.

– А если не переждем? – спросил я.

– Что значит – не переждем? – нахмурился Дед.

– Опять природные явления? – съязвил Ваня.

– Может, и так, – ответил я, стараясь не обращать внимания на тон кока.

– Давай, выкладывай, – сказал Дед.

– Вчера мы с Анной видели опять этого старика, немца, он рассказал, что в сорок пятом году, когда выбросило шведский пароход, несколько дней лил сильный дождь, а потом сошел сель. Это было прямо здесь. На обрыве стояла деревня индейцев, их смыло.

– Ты хочешь сказать, что может сойти сель?

– Предсказывать сели я не умею. Почти ничего о них не знаю. Просто сопоставил факты. Сорок пятый год – время Эль-Ниньо, повышение температуры океана, повышение испарения и образования облачности, усиление осадков. Сейчас тоже время Эль-Ниньо. В горах льет уже много дней, теперь здесь началось. Теория вероятности против нас.

Дед молчал, задумчиво теребя бороду. Потом выдохнул.

– Значит, уходить надо прямо сейчас.

– Валить надо! – воскликнул Ваня.

– Надо, – сказал я, выдержал паузу и добавил, – только сель может стащить с камней «Эклиптику».

Дед застыл. Под навесом воцарилась тишина.

– Ты предлагаешь.... – произнес Дед и замолчал.

– Да, я предлагаю, – твердо сказал я. – Предлагаю использовать сель, чтобы снять траулер с камней. Это очень рискованно. Я даже не знаю, насколько. Вряд ли кто-нибудь так делал до нас. Может, это безумие. Но лично я готов рискнуть.

– Черт! – воскликнул Дед. – Черт! – Он схватил руками бороду. – Корпус подпрямить на несколько градусов и носовую часть поднагрузить. Нос не должен быть легким, иначе перевернет. Но и тяжелым быть не должен, – Дед забормотал что-то нечленораздельное.

– Обедайте без меня, – сказал Дед и побежал на траулер.

– Ну ты даешь, студент! – вздохнул Ваня. – Знал, что ты фантазер, но чтобы такое загнуть! – он подмигнул. – Не хочешь уходить без Анны? Как у вас вчера, получилось?

Я отмахнулся.

– Вот женщины! – воскликнул Иван. – Слаб человек, ой, слаб.

– Куда поляки ушли, как ты думаешь? – спросил я Ивана.

– В горы, наверное, – равнодушно ответил Шутов.

– Зачем?

– Известно зачем, – ответил кок, которому было известно все на свете. – Манкевич тут места себе не находил, когда Анна к тебе наверх ушла. Он все сразу просек. Ну и увел девушку. Поляки – ревнивый народ. Сбросит там ее где-нибудь с обрыва – «так не доставайся же ты никому!».

– Ты думаешь, он догадался? – спросил я неуверенно. Я как-то совсем упустил из виду Манкевича.

– Да у тебя все на лице было написано, когда вы вернулись!

Неужели правда на лице написано? Не до того же всем было! Траулер чуть не угробили, все орали, как сумасшедшие… Или до того? Я вспомнил бледное лицо Манкевича. Тогда подумалось, он из-за траулера расстроился. Ну не может же знаменитый путешественник, писатель, борец за мир и дружбу между народами сделать что-то с девушкой только потому, что она... предпочла ему другого.

В палатку ввалился Дед. Он был мокрый до нитки, но радостный.

– Все реально! – заявил он сходу. – Должно получиться. Траулер стоит почти как надо, чуть-чуть подправить, и все. Сель! – он схватил меня за плечи и затряс. – Молодчина, студент! Я знал, что не зря ты со своими приборами колупаешься. Давай скорее твой сель, твое Эль-Ниньо, черта лысого, все давай! Нам все сгодится! – Дед захохотал.

– Как же я его вам дам? – спросил я, еле освободившись от объятий. – Может, его и не будет вовсе!