— Ну, сказанул! — качает головой Алевтина. — За столом, да при деликатной личности! Олух!

— Ничего-ничего. Ладно, выпьем. За талант.

— За вас, — разом поднимают рюмки Василий и Алевтина.

Незаметно наступил вечер и Листов попросил Василия проводить Алевтину до дома.

— Вам, кажется, по пути. Сделайте одолжение, проводите даму.

Уходить Алевтине явно не хотелось. Но он еще не был готов окунуть губы в сладкий сок, которым она была налита до краев. Все-таки, Нелли замечательная женщина. Умная… Не стоит ее так быстро предавать. Быстро? Значит, тайно он все-таки думает о предательстве? Чего ж тут думать! Он мужчина, а рядом молодая женщина, которая вот уже вторую неделю откровенно себя предлагает. Красивая и доступная. Ну, не дурак ли он?

— Я провожу, — с готовностью вскакивает с места Василий.

Они уходят. Листов вздыхает, то ли с облегчением, то ли с сожалением. Скоро сентябрь, а его никто и никуда не торопит. И даже погода не подстегивает быстрей собрать урожай, это заботы простых тружеников. Стыдно. Отчего-то очень и очень стыдно. Нужны ли им сейчас его картины? А вообще кому-нибудь нужны?

…Рано утром он отправляется в лес, прихватив с собой берестяное лукошко. Грибы Алевтина готовит замечательно да к тому же, обещала насолить несколько баночек про запас. Надо обязательно привезти Нелли гостинец. Собрать гостей, выставить на стол этакое лесное чудо и между прочим сказать:

— Провел пару чудесных месяцев в одной глухой деревеньке, писал этюды. И питался исключительно лесной пищей. Грибочки эти собрал сам.

И столичные жители, всю жизнь покупавшие готовые грибы в баночках, заохают и дружно потянутся к блюду. Эдуард Листов два месяца провел на этюдах! Значит, вдохновение вернулось к нему? Значит, не стоит его еще сбрасывать со счетов?

А утро-то прелестное! Дивное августовское утро. Воздух и впрямь кажется нежно-розовым, сладким, как карамелька, от первых лучей утреннего солнца, первых, одиноких еще багряных листьев, завораживающих взор. Усмотрел-таки местный живописец Василий! Земля влажная, пахнет сытно, пряно, и сплошь будто усыпана золотыми монетками. Это березовые листья, осыпавшиеся с веток. Ах, родные березки! Стройненькие, ровненькие, длинноногие, истинные русские девицы — крепкие и красивые, как на подбор!

А вот и настоящая девица бредет с корзинкой, полной грибов. На голове белый платочек, глазищи огромные, серые, щеки румяные.

— Доброе утро, девушка, вы не боитесь бродить в лесу одна?

— Ой!

— Не пугайтесь! Я не бандит.

— Я знаю. Вы художник из Москвы.

— Как? И вы уже знаете?

— Кто ж не знает? Весь город только об этом и говорит! Вы картину приехали сюда писать, да?

— Не знаю еще. Теперь, наверное, напишу. А вы кто?

— Учительница литературы. Работаю в местной школе. Каникулы у меня сейчас, потому и по грибы.

— Все понятно.

— А бандитов здесь нет. Да я и не хожу далеко в лес. Так, по окрайкам. Грибов и здесь полно. Вот, смотрите.

Да, хороши! Осиновые, боровики, березовики, полная корзина. А он что, искать не умеет? И где такие прячутся?

— А я вот ничего не набрал.

— Хотите мои?

— Да что вы! Зачем?

— Вы ж художник.

— Ничего, значит, делать не умею? Так, что ли?

— Почему не умеете? Каждый делает то, что должен. Лишь бы дело это было по душе.

— А у вас, значит, призвание детей учить?

— А что, разве недостойное занятие? Мне нравится моя работа.

Девица-то с характером! Гордая. Эта навязываться не будет. Сейчас скажет «всего хорошего» и пойдет домой со своим лукошком, полным грибов.

— Я вас провожу.

— Да нет, спасибо. У нас люди глазастые. Я с вами пройдусь, а потом весь город судачить будет.

— А вы сплетен боитесь? Или муж ревнивый?

— Я не замужем. А сплетен да, боюсь.

— Тогда хотя бы скажите, как вас зовут?

— Вероника Юрьевна.

— Юрьевна. Что ж. Всего вам хорошего, Вероника Юрьевна.

Ушла… Исчезла за березками лесная фея. Видно, что хорошая девушка. Чистая, светлая, недаром ее среди березок встретил. Написать бы ее вот так, здесь, в этих березках, с корзинкой в руках, с платочком на голове. Только подсветку розоватую сделать. Интересная у Василия цветовая гамма, очень интересная. Идея-то хороша, надо только ею проникнуться. Идеей и Вероникой. Как она сказала? Учительница литературы? Сколько же в этом во всем света! Света, тепла и простоты. Вот он, заветный солнечный луч! Греться надо, спешить надо. Неужели же все-таки вернулось?

Теперь, значит, надо готовиться к мукам. Нет, раз вернулось, жить спокойно не даст. Но это же… счастье. Теперь ты понял, что только это и есть счастье. Не покой, нет. Несчастливы люди, живущие достатком и покоем.

Бежать… Бежать… За ней, за Вероникой. Куда ты, безумный? Надо прийти в школу открыто, честь по чести. Предложить написать портрет. А краски куда задевал? И почему портрет? Какой из него портретист? Тысяча мыслей кружится в голове, и голова от этого идет кругом. Господи, как хорошо! Сколько раз умолял тебя, выпрашивал: отдай, что взял. Подарки не забирают обратно. Раз наградил, так оставь навечно. А вот оказалось, что подарок-то, где лежал, там и лежит. Только как волшебная дудочка дожидается своего заветного часа. Значит было не время. До пятидесяти лет дожил, а получается, что рано. Теперь время пришло: труби заветную. Громче труби, рождается художник Эдуард Листов. Тот, который войдет в историю. Умер бездарный живописец, творец пошлости. У него еще есть несколько чудных дивных лет. И Вероника.

Назавтра Эдуард Листов пошел в местную школу. Пожилая женщина с тряпкой в одной руке, с наполненным водой ведром в другой удивленно приоткрыла рот. Он улыбнулся, заметив полное водой ведро — к удаче, к деньгам.

— Простите, я ищу учительницу литературы Веронику Юрьевну.

— Она на педсовете.

— Я подожду. Не подскажете, какой кабинет?

— Второй этаж, направо, они все в учительской.

— Ах, в учительской! Очень хорошо.

Ему очень хорошо было на душе со вчерашнего дня Ах, Вероника, Вероника! Где ты, где? Для художника Эдуарда Листова ты теперь любовь на одну картину. Есть любовь на одну ночь, на один день, на год, на век, как угодно. А художник порою любит в течение одной картины, но зато это чувство остается на века.

— Вы?!!

— Простите меня, бога ради. Вчера в лесу вы мне так понравились. Не сочтите за дерзость, но я хотел бы написать ваш портрет.

— Мой портрет?! Мой?!!

— Вы против?

— Нет, что вы! Но это такая честь!

— Для меня да. Вы замечательная девушка. Я, конечно, понимаю, что городские сплетни…

— Ничего, я как-нибудь переживу, если вам это, действительно, необходимо.

— Необходимо! Вы даже не представляете себе, до какой степени! В этом теперь все, в этом моя жизнь! Вы должны понять, Вероника Юрьевна…

— Да-да.

— Я говорю сейчас глупости, но это в порыве чувств. Я словно свет увидел. Свет и… вас.

— Когда ж вы будете писать портрет?

— Да хоть сегодня! Хоть сейчас!

Оказывается на них уже не просто смотрят, а замерли, как в кинотеатре перед экраном и рты приоткрыли. Да, он что-то разошелся. Надо бы поспокойнее.

— Вы заняты сегодня?

— В общем-то, нет. Учебный год еще не начался. Я живу с мамой, мужа и детей у меня пока нет.

— Я могу зайти к вам сегодня вечером? Я постараюсь объяснить вашей маме, что не собираюсь вас скомпрометировать. Хотя, писать бы я вас хотел в лесу среди берез. Это не страшно?

— Нет.

Она сказала это с заминкой. Господи, да он из-за своей прихоти жизнь девушке может сломать! Да кто на ней женится после того, как она каждый день будет уходить в лес с художником и оставаться там допоздна? Это же провинция! Сплетни разлетаются, как семена одуванчика, и, прорастая, заполняют все вокруг. Но ему так необходим этот цвет, необходима ее молодая алая кровь! Это теперь его жизнь, и если она, Вероника, с такой готовностью жертвует собой, надо брать и надо спешить. Вдохновение, как парус, все время ждет попутного ветра. Можно плыть на лодке и в полный штиль, но это не плавание, а сплошная мука.