— Слезай, Джойс, мне тяжело, — тихо попросил он.
Она легонько погладила его по руке:
— Как же я рада тебя видеть, папочка…
— Тебе нужны деньги?
Она заметила, что отец улыбается, и энергично закивала.
— Конечно… Как всегда… Сама не знаю, куда они вечно деваются… Утекают, как вода между пальцами. — Она засмеялась, показав ему ладошки. — Как вода… Я не виновата…
Из сада поднимались двое мужчин. Ойос и незнакомый Гольдеру молодой человек лет двадцати — очень красивый, с бледным худым лицом.
— Это князь Алексис де… — незаметно шепнула отцу на ухо Джойс. — Его следует называть ваше императорское высочество. — Она соскочила на пол, легким прыжком оседлала перила и позвала: — Сюда, Алек… где ты был? Я прождала все утро, была в ярости… Познакомься с папой, Алек…
Молодой человек подошел к Гольдеру, поклонился — вид у него был застенчивый и одновременно надменный — и вернулся к Джойс.
Гольдер спросил, понизив голос:
— Откуда взялся этот маленький жиголо?
— Хорош, не правда ли? — беспечно прошептал Ойос, отвечая вопросом на вопрос.
— Недурен, — сквозь зубы процедил Гольдер и нетерпеливо переспросил: — Так что он за человек?
— Алек из хорошей семьи, — ответил Ойос, с улыбкой глядя на Гольдера. — Он сын несчастного Пьера де Карелу, убитого в восемнадцатом году. Его мать — родная сестра короля Александра, так что тот приходится ему дядей.
— Похож на сводника, — вмешался в разговор Фишль.
— Возможно, так оно и есть. Сейчас он состоит при леди Ровенне, это известно доподлинно.
— И только? Такой милый мальчик… Меня это удивляет…
Ойос сел, вытянул ноги, аккуратно разложил на плетеном столике пенсне, тонкий носовой платок, газету и книги. Гольдер всегда чувствовал глухое раздражение, глядя, как этот человек осторожно, даже нежно, прикасается к вещам… Ойос неторопливо достал из портсигара сигарету, прикурил, щелкнув золотой зажигалкой, и Гольдер вдруг заметил, что кожа у него на руках истончилась и сморщилась, как увядший лепесток… Странно было осознавать, что этот великолепный красавец авантюрист тоже постарел… Ойос приближался к шестидесяти, но привлекательности не утратил: поджарый и изящный, с маленькой, гордо сидящей на плечах серебристо-седой головой. Крупный чувственный нос с горбинкой и тонко вырезанными ноздрями украшал гладкое, чистое лицо.
Фишль кивнул на Алека, раздраженно передернув плечами.
— Говорят, он предпочитает мужчин?
— Во всяком случае, не в данный момент, — пробормотал Ойос. Он со снисходительной иронией смотрел на Джойс и Алека. — Мальчик очень молод, его вкусы еще до конца не сформировались… А знаете, Гольдер, ваша Джойс твердо решила выйти за него замуж…
Старик не стал отвечать. Ойос издал короткий смешок.
— В чем дело? — Гольдер внезапно разозлился.
— Ни в чем. Я спрашивал себя… Вы позволите дочери взять в мужья этого юношу? Имейте в виду — он беден, как церковная крыса.
Гольдер пошевелил губами.
— Почему нет? — наконец произнес он.
Ойос повторил, пожав плечами:
— Почему нет…
— Девочка будет богата… — задумчиво продолжил Гольдер. — К тому же она умеет обращаться с мужчинами. Взгляните…
Они помолчали. Джойс сидела на перилах и что-то тихо и быстро говорила Алеку. Она явно была в дурном расположении духа и то и дело нервно прикасалась к своим коротким волосам, оттягивая их назад.
Ойос встал и бесшумно приблизился к молодым людям. Его прекрасные черные глаза под густыми, цвета темного серебра, бровями насмешливо сверкали. Джойс шептала:
— Если хочешь, поедем на машине в Испанию, я умираю от желания заняться там любовью… — Она рассмеялась и подставила Алеку губы для поцелуя. — Хочешь? Ну скажи, хочешь?
Алек усмехнулся:
— А как же леди Ровенна?
Джойс сжала кулачки.
— Ненавижу твою старуху!.. Ненавижу, слышишь? И мы уедем, вдвоем! Тебе должно быть стыдно, вот, взгляни… — Джойс наклонилась и с видом заговорщицы указала Алеку на синюю точечку на веке. — Знаешь, что это? Ты, Алек.
Она замолчала, заметив у себя за спиной Ойоса.
— Послушай-ка, девочка… — прошептал он и нежно коснулся ее волос. — О, мама, как хотела бы я умереть от любви
Прокричала она, задыхаясь.
Первый раз — он всегда самый лучший, Мадам…
Джойс со смехом сжала руки.
— Любить — это так прекрасно, правда? — мечтательно произнесла она.
Глория вернулась около трех. На обед были приглашены леди Ровенна, подруга Джойс Дафна Мэннеринг с матерью и немцем, который их содержал, махараджа с женой, любовницей и двумя маленькими дочками, сын леди Ровенны и аргентинская танцовщица Мария-Пиа — высокая, темноволосая, со смуглой, бугристой, пахнущей апельсинами кожей.
Слуги начали подавать. Одна перемена блюд следовала за другой, застолье было долгим и роскошным. В пять обед закончился. Появились новые гости. Гольдер, Ойос, Фишль и японский генерал сели за бридж.
Игра шла до вечера. Около восьми горничная Глории сообщила Гольдеру, что они приглашены на ужин в Мирамар.
Гольдер колебался, но он чувствовал себя лучше и решил не отказываться. Он поднялся к себе, переоделся и отправился в комнату жены. Она стояла перед огромным трюмо и заканчивала одеваться. Служанка опустилась перед хозяйкой на колени, чтобы помочь ей обуться. Глория медленно повернула к нему свое старое, размалеванное, как фарфоровая тарелка, лицо.
— Давид, мы сегодня и пяти минут не побыли вдвоем, — с упреком в голосе прошептала она. — Все карты да карты… Как ты меня находишь? Я уже накрасилась, так что целоваться не будем… — Она протянула ему свою маленькую красивую руку, украшенную огромными бриллиантами, осторожно поправила короткие рыжие волосы.
Щеки Глории отяжелели и покрылись красными прожилками, но взгляд великолепных голубых глаз оставался ясным и цепким.
— Я похудела, правда? — спросила она и улыбнулась, блеснув золотыми коронками. — Ты меня слушаешь, Давид?
Она медленно повернулась, с гордостью демонстрируя ему все еще красивое тело. Плечи, руки, высокая упругая грудь сохранили ослепительную белизну каррарского мрамора, но годы не пощадили шею и лицо. Темно-розовые румяна на дряблой морщинистой плоти принимали лиловый оттенок, делая ее похожей на забавную старую ведьму.
— Ты заметил, как я похудела, Давид? За месяц сбросила не меньше пяти килограммов, так, Дженни? У меня новый массажист — негр, они самые лучшие. Все местные дамы без ума от него. Он растопил жиры старой бочки Альфан, помнишь ее? Она стала стройной, как юная девушка. Жаль только, что его услуги чертовски дороги…
Глория замолчала, заметив, что помада в уголке рта слегка расплылась, схватила карандаш и медленно и терпеливо обвела губы, вернув дряблой плоти чистый смелый контур, выпуклый, как лук Амура…
— Признай, я пока не выгляжу старухой, — с довольным смешком произнесла она. Но Гольдер смотрел на жену и не видел ее. Горничная принесла шкатулку. Глория открыла ее и достала лежавшие кучкой браслеты — они напоминали перепутавшиеся катушки ниток на дне рабочей корзинки. — Перестань, Давид… Оставь это, — продолжила она раздраженным тоном, глядя, как он щиплет лежащую на диване роскошную шаль, огромный шелковый квадрат пурпурно-золотого цвета, вышитый алыми птицами и огромными цветами. — Давид…
— Чего тебе? — раздраженно откликнулся он.
— Как идут дела?
Из-под длинных, тяжелых от туши ресниц молнией блеснул нарочито-безразличный, а на самом деле цепкий и весьма проницательный взгляд.
Гольдер пожал плечами.
— Идут… — выдержав паузу, ответил он.
— Что значит — идут? Все плохо, да? Давид, я к тебе обращаюсь, — нетерпеливо повторила она.
— Не слишком плохо, — вяло произнес он.
— Мне нужны деньги, дорогой.
— Снова?
Взбешенная Глория сорвала с руки браслет, который никак не могла застегнуть, швырнула его на стол, промахнулась, и украшение упало на пол. Она крикнула, оттолкнув его ногой:
