В тот вечер они ехали по горной дороге к Аскену. Заходящее солнце окрашивало деревенские домики в конфетный розовый цвет.

— Завтра меня «призовет под знамена» леди Ровенна… — сообщил Алек.

— Мерзкая злобная уродина! — с тихой яростью пробормотала Джойс.

— Нужно же чем-то жить. Когда мы поженимся, я буду спать только с молодыми красавицами. — Алек рассмеялся и нежно прикоснулся к ее изящному затылку. — Я хочу тебя, Джойс… Очень хочу, только тебя… сама знаешь…

— Конечно, знаю, — небрежно бросила девушка, торжествующе надув красивые губки, — еще бы мне не знать…

На землю опускалась темнота. Легкие вечерние облака отправлялись на ночлег в долины. Джойс остановилась у дверей гостиницы. Хозяйка открыла дверцу.

— Спальня с одной кроватью, мсье, мадам? — с улыбкой спросила она, взглянув на молодую пару.

Пол в комнате был из светлого дерева, у стены стояла широченная высокая кровать. Джойс с разбега кинулась на цветастое покрывало.

— Алек… Иди сюда…

Он наклонился и обнял ее.

Чуть позже Джойс жалобно прошептала:

— Смотри… комары…

Алек погасил свет. Ночь подкралась стремительно и неожиданно, пока они наслаждались друг другом. Под окнами, в маленьком, засаженном подсолнухами садике, раздалось журчание воды.

— По-моему, кто-то поставил охлаждаться белое вино! — У Алека весело заблестели глаза. — Я голоден и хочу выпить…

— Что мы будем есть?

— Я заказал раков и вино, но в остальном придется удовольствоваться дежурными блюдами. Ты не забыла, что у нас осталось пятьсот франков? За десять дней мы промотали пятьдесят тысяч. Если отец ничего тебе не пришлет…

— Этот человек позволил мне уехать без гроша в кармане!.. — со злостью в голосе воскликнула Джойс. — Никогда его не прощу… Если бы не старый Фишль…

— Что он попросил тебя сделать за свои пятьдесят тысяч? — неприятным тоном спросил Алек.

— Ничего! — воскликнула Джойс. — Клянусь тебе, совсем ничего!.. Меня начинает тошнить от одной только мысли о прикосновении его гадких ручонок! А вот ты, маленький негодяй, спишь за деньги со старухами вроде леди Ровенны!..

Она прикусила его рот острыми зубками и больно укусила.

Алек вскрикнул:

— Чертовка! Ты меня до крови покусала…

Она беззвучно рассмеялась.

— Ладно, идем…

Они спустились в сад, взяв с собой Джиля. За столиками никого не было, гостиница казалась пустой. Между деревьями, на все еще светлом небе, висела большая желтая луна. Джойс сняла крышку с дымящейся супницы и со стоном наслаждения втянула ноздрями аромат еды.

— Боже, как вкусно пахнет… Давай тарелку…

Она накладывала ему еду, и это выглядело так странно — накрашенное лицо, обнаженные руки, отброшенное на спину жемчужное ожерелье и половник! — что он рассмеялся.

— В чем дело?

— Так, ничего… Ты совсем не похожа на женщину…

— Конечно! Я юная прекрасная девушка… — Джойс скорчила забавную гримаску.

— Не могу вообразить тебя маленькой… Может, ты родилась с накрашенными глазами и кольцами на пальцах и сразу стала петь и танцевать? Умеешь резать хлеб? Хочу горбушку.

— Нет, а ты?

— Куда уж мне.

Призванная на помощь служанка нарезала ломтями золотистую буханку, прижимая ее к груди. Джойс равнодушно наблюдала за ней, откинув назад голову и томно вытянув руки.

— Я была очень красивой девочкой… Они лезли ко мне с ласками, надоедали…

— Кто это — «они»?

— Мужчины. Особенно старые, сам понимаешь…

Служанка забрала пустые тарелки и вернулась с миской раков, плававших в обжигающе-горячем, душистом и пряном бульоне. Они с аппетитом накинулись на еду. Джойс переборщила с перцем, и то и дело высовывала горящий огнем язык, чтобы остудить его. Алек осторожно разлил ледяное вино по запотевшим стаканам.

— Шампанского выпьем в номере, ночью, — пробормотала захмелевшая Джойс, поедая огромного рака. — Какое у них шампанское? Хочу очень сухого «Клико».

Она подняла зажатый в ладонях бокал:

— Смотри… вино и луна сегодня одного цвета… Золотого… да смотри же…

Они выпили из одного бокала: нежные юные рты пахли перцем и фруктами.

Они ели соте из цыпленка с оливками и стручковым перцем, запивая его терпким ароматным шамбертеном, а потом Алек заказал коньяк. Он наливал его в высокие бокалы, мешая с шампанским. Джойс пила наравне с любовником. За десертом она взяла Джиля на колени и мечтательно уставилась в небо, привычным жестом запустив пальцы в короткие золотистые локоны.

— Как бы мне хотелось провести всю ночь под звездами… Хочу остаться здесь на всю жизнь… Хочу всю жизнь заниматься любовью… А ты?

— Обожаю твою маленькую грудь, — больше Алек ничего не сказал — он впадал в меланхолию, когда пил, — и продолжил доливать шампанское коньяком.

Стояла мирная деревенская ночь. Лунный свет разливался над горами. Стрекотали цикады.

— Они думают, что сейчас день, — восхищенно прошептала Джойс. Собачка уснула у нее на руках. Она попросила: — Дай мне сигарету.

Алек сунул ей в рот сигарету, крепко схватил за шею и что-то жарко забормотал.

Джойс отпрянула, проснувшийся Джиль спрыгнул на землю, улегся в траву, вытянул лапы и стал обнюхивать влажные плиты дорожки.

— Идем, Джойс, идем играть в любовь… — низким голосом позвал Алек.

— Пошли, Джиль… — Джойс свистнула собаке.

Песик поднял глаза на хозяйку, как будто решал, стоит ее слушаться или нет. Но Алек с Джойс уже брели к дому, склонив друг к другу юные хмельные головы. Джиль с глухим ворчанием поднялся и поплелся следом, то и дело останавливаясь, чтобы понюхать землю.

В номере он устроился перед кроватью, и Джойс привычно пошутила:

— Джиль, старый греховодник, тебе придется заплатить за представление.

Луна серебряными лужами отражалась на полу. Джойс медленно разделась и встала перед окном. Ледяной луч скользнул по ее жемчужному ожерелью.

— Я красивая, Алек? Я тебе нравлюсь?

— Сегодня наш последний вечер, — жалобно, как ребенок, произнес Алек. — Деньги кончились, ничего больше не будет… Нужно возвращаться, нам придется расстаться… Как долго мы будем в разлуке?

— О Боже, ты прав…

В эту ночь они впервые за все время не нырнули с головой в любовь, чтобы потом мгновенно провалиться в сон, как это случается с молодыми, уставшими от игры животными. У обоих было тяжело на сердце, они лежали на затканном цветами покрывале, луна заглядывала в окно, заливая серебряным светом их юные тела. Они нежно укачивали друг друга в объятиях и молчали, не чувствуя желания. Откуда-то издалека доносился стук копыт.

— Наверное, тут поблизости ферма, — сказал Алек, когда Джойс подняла голову. — Животные перебирают ногами во сне…

Джиль перевернулся на бок и так горько вздохнул, что Джойс со смехом прошептала:

— Папочка вздыхал так же, когда терял деньги на бирже… О, Алек, какие у тебя прохладные колени…

Их тени на белом потолке сплетались в странный, похожий на растрепанный букет цветов узел.

Джойс медленно провела ладонями по возбужденным, уставшим от любви бедрам.

— Боже, Алек, как я люблю любовь…

Как только дом в Биаррице был продан, Гольдер в одиночестве уехал в Париж, а Глория и Джойс отправились в круиз на яхте Беринга в компании Ойоса, Алека и Мэннерингов. Глория вернулась в Париж только в декабре и почти сразу явилась к мужу с антикваром, чтобы заняться продажей мебели.

С чувством извращенного удовольствия Гольдер наблюдал, как уплывают из дома стол с бронзовым сфинксом и кровать в стиле Людовика XV с амурчиками, колчанами стрел и балдахином в форме купола. Он давно спал в гостиной на маленькой, узкой и жесткой кровати-клетке. К вечеру, когда уехали последние машины с вещами, в квартире осталось несколько плетеных стульев и простой деревянный кухонный стол. На усыпанном стружкой полу валялись газеты. Когда Глория снова поднялась в квартиру, Гольдер даже не пошевелился. Он полулежал на кровати, прикрыв грудь шерстяным пледом в черно-белую клетку, и с облегчением смотрел на огромные «раздетые» окна: шелковые узорчатые шторы составили компанию мебели и безделушкам, и свет и воздух заливали комнату.