Слуга, который ее встречал, помог сесть и уложил коробки на сиденье напротив, а чемодан укрепил сзади. После чего взобрался на козлы, и экипаж тронулся.

Теплые солнечные лучи ласкали бледные щеки Анцеллы.

Сейчас, когда солнце уже взошло, море искрилось с такой силой, что она не переставала спрашивать себя: неужели где-то на свете может существовать более прекрасное место?

На дороге было тесно от экипажей и различных повозок. В некоторых из них, чрезвычайно изысканных, восседали элегантные дамы, защищаясь зонтиками от лучей солнца.

Мулы тащили хозяйственные повозки, и часто можно было видеть двух белых животных в одной упряжке.

Больо, окруженное лесами, изобиловало апельсиновыми и лимонными деревьями в обрамлении высоких живых заборов из роз и душистой герани. На высоких отвесных обрывах, контуры которых в оторочке из сосен вырисовывались на фоне неба, слои известняка перемежались со слоями красного песчаника. Попадались также и роскошные старые оливковые деревья; некоторым из них, как Анцелла вычитала в путеводителе, было более тысячи лет.

Выехав из Больо, экипаж покатил по дороге, называемой Лауэр Корниш. Кое-где дорога была пробита в скалах, и когда они въезжали в короткие тоннели, глаза Анцеллы должны были привыкать то к темноте после ослепительного солнца, то опять к яркому свету.

Рядом с дорогой бежали рельсы, и где-то в самом начале пути поезд, которым Анцелла прибыла из Парижа, обогнал их, направляясь, как она поняла, в сторону Монте-Карло, которое и было конечной станцией. Ей было известно, что тридцать лет назад, в 1868 году, именно отсюда, от Больо, линию продолжили, доведя ее до Монте-Карло, что имело «убийственные» последствия. Ежедневно из поездов в казино вываливались толпы путешественников.

Едва выехав из Парижа, Анцелла отметила, что большинство пассажиров в экспрессе — люди весьма изысканные и богатые. Все они позаботились о том, чтобы их путешествие было приятным. Она видела, как в купе вносили огромные корзины, слышала, как стреляли пробки от шампанского, а утром обнаружила массу пустых бутылок, выставленных в проходе, чтобы их убрала прислуга.

«Как бы возмущалась тетка Эмили!»— думала она с легкой улыбкой.

Неожиданно экипаж свернул с главной дороги и начал спускаться по очень крутой дорожке, которая вела куда-то вниз бок о бок с обрывом. Только тут она обнаружила, что экипаж едет уже не вдоль железной дороги, а находится где-то между ней и морем.

Когда она еще дома спросила сэра Феликса, где живет княгиня Феодора, тот ответил: на вилле д'Азар, в Пуэн де Кабээль, недалеко от Эзы. И еще сказал что-то про небольшой мыс между Монте-Карло и Больо. Мыс был настолько мал, что она, убив много времени, отыскала его лишь на очень подробной карте Франции, которая была у ее отца.

Сейчас, когда экипаж спускался по затемненному съезду между двумя стенами, увитыми розовой и пурпурной геранью, она увидела внизу большое, с плоской крышей здание на фоне зеленых деревьев и голубого моря.

Экипаж остановился перед массивными входными дверями, которые с обеих сторон были украшены цветочными горшками с коралловыми азалиями.

В просторном прохладном холле представительный мажордом степенно поклонился ей и предложил следовать за ним.

Анцелла, поднимаясь по широкой лестнице, почувствовала некоторое волнение. Оно усилилось, когда в холле бельэтажа мажордом повернул налево и постучался.

Дверь открыла седоволосая женщина-служанка с неприятным, как решила Анцелла, выражением лица.

— Мадемуазель из Англии, — произнес мажордом.

Служанка взглянула на нее и, ничего не говоря, пошла к очередной двери. Отворила ее, и Анцеллу на некоторое время ослепило солнце, льющееся в комнату через окна в двух стенах.

Она увидела пожилую даму, восседавшую среди горы подушек на огромной, покрытой бархатом постели.

— Итак, ты приехала, — заговорила она недовольным голосом по-английски, в котором чувствовался легкий акцент. — Давно пора! Я уж подумала, что ты потерялась по дороге!

Анцелла подошла ближе.

Теперь она отчетливо могла рассмотреть сидящую даму, и ее охватило сомнение.

Создание, утонувшее в подушках, было, казалось, сама старость. Лицо, испещренное глубокими морщинами, напоминало древний китайский пергамент. Однако на резко выступающих скулах можно было заметить следы румян, а на губах лежала яркая помада. На голове у нее был, несомненно, парик, в котором поблескивало несколько бриллиантовых звездочек. Такой же блеск исходил от браслетов на худых запястьях и колец на пальцах. Шею охватывали нити прекрасного жемчуга, крупного, как птичьи яйца. Плечи покрывала меховая накидка из, как догадалась Анцелла, бесценных российских соболей, а на постели рядом лежала шубка из горностаев.

Она была настолько ошарашена внешним видом княгини, что некоторое время не знала, что сказать.

Княгиня, без сомнения, была очень стара, но ее проницательные глаза, похоже, разглядели Анцеллу, отметив каждую подробность.

— Итак, ты — Анцелла Уинтон, — подала княгиня голос после небольшой паузы. — Я полагала, что ты будешь несколько старше.

Анцелла почувствовала за собой некоторую вину. Сэр Феликс в переписке с доктором Гровзом благоразумно избегал упоминаний о ее возрасте, поскольку считал, что она может показаться тому слишком юной, чтобы взять на себя столь ответственные функции.

— Умолчание не есть обман, — сказал он Анцелле. — В конце концов, я один знаю, каков твой опыт в деле ухода за больными и насколько четко ты действуешь в сложных ситуациях.

— Мне жаль, что ваше сиятельство разочарованы, — произнесла Анцелла, к которой наконец вернулся голос.

— Я этого не сказала, не так ли? — сухо бросила княгиня. — Я люблю молодых людей, если, конечно, они знают свое место и умеют себя вести.

— Надеюсь, у меня это получится, — ответила Анцелла.

— Ты красива, слишком красива для такой работы, — заметила княгиня. — Почему ты не вышла замуж?

На Анцеллу нахлынуло огромное желание рассмеяться.

— Мне никто не предлагал руку и сердце, — сказала она просто и заметила, как у княгини дрогнули губы, что вполне могло означать улыбку.

— Но для этого тебя нужно было запереть в монастыре или бросить в темницу, — заявила княгиня. — Ты завтракала?

— Пила кофе в поезде, — ответила Анцелла.

— Значит, голодна.

Княгиня позвонила в золотой колокольчик, лежавший рядом с нею на постели. В ту же секунду отворилась дверь и в комнате появилась служанка. Это произошло настолько быстро, что у Анцеллы возникло подозрение, будто служанка их подслушивала.

— Приготовь мадемуазель Уинтон что-нибудь перекусить, — приказала княгиня. — Я поговорю с нею позже, когда она распакует свои вещи и переоденется.

Служанка кивнула. Она явно не любила лишних слов.

Анцелла присела в реверансе и вышла в полной уверенности, что княгиня не спускает с нее глаз.

Служанка провела ее в другое крыло виллы через площадку, венчающую лестницу. Анцелла потеряла счет дверям и переходам, прежде чем попала в небольшую комнату с окном, тоже выходящим на море. Она тут же сориентировалась, что вновь видит Больо и полуостров Сент-Оспис, вползающий в море в Вилльфранше.

Вид был настолько прекрасен, что она с трудом заставила себя оторваться от окна и спросить служанку:

— Должна ли я вернуться к ее сиятельству, когда разложу багаж и переоденусь?

Служанка с некоторым снисхождением кивнула и вышла из комнаты.

Она завидует, сказала сама себе Анцелла, ибо знала, что все горничные ненавидят сиделок и вообще чужих людей, от которых исходит угроза их влиянию в доме. Возможно, позже она меня и полюбит, подумала Анцелла и вновь подошла к окну. Но неожиданно раздался стук в дверь, и в комнату вошли двое слуг с вещами и пожилой мужчина.

Она сразу поняла, что это русский: он был почти уродлив, а огромная, лысая, яйцеподобная голова, выдающиеся вперед скулы и глубоко посаженные глаза придавали ему угрожающий вид.