Потом услышала нас, повернула свою белую голову и так изумлённо застыла, с поднятой лапой. Потом шаркнула быстро в кусты, всё! Будто её и не было!

— Понял! — Гага многозначительно говорит.

— Что?

— Видел, как она себя вела?

— Как?

— Видел, как изумилась? Ясно, что человека здесь ни разу ещё не видела. В общем, ясно! — торжествующе говорит.

— Что ясно-то?

— Что этот остров, вообще, этот участок земли соединяется с остальной землёй только тем ходом, через который мы пришли, — больше никак! Раньше люди помнили этот ход, а теперь уже забыли почему-то, только мы по нему можем пройти.

— Да как это может быть, — говорю. — В нашем веке?

— В нашем веке, — Гага говорит, — много ещё загадочного существует!

Хотел было я сказать ему, что он ошибается, но вижу, он кулаки сжал, лицо его дрожит, бесполезно сейчас с ним спорить! Конечно, раз добрались сюда с таким трудом, то, ясное дело, открыли новую землю!

— А как же, — только сказал я, — ты говоришь, что люди этот ход забыли, а сам говорил, что видел, как человек из этого хода в наш двор выбрался?

— Ну и что? — Гага упрямо говорит. — Он отсюда ушёл, а мы — пришли!

— Ну и что теперь будем делать? — спрашиваю.

— Вернёмся, — Гага говорит, — возьмём всё необходимое и начнём освоение.

Что обратно пойдём, — это я обрадовался. Только оказалось вдруг, что обратно Гага тем же путём хочет добираться. Страшно не хотелось мне в эту сырую чёрную дыру лезть, снова огромный тёмный зал переплывать. Но с Гагой бесполезно спорить, уверен, что только тот путь сюда ведёт, поэтому и остров никому не известен! Хотел я было сказать ему, что наверняка до нашего дома отсюда поверху минут за десять можно добраться, но посмотрел на его лицо и молча, ни слова не говоря, первый в темноту эту пошёл.

Неохота рассказывать, как мы обратно через весь этот ужас пробирались, только скажу, что ещё тяжелее было, чем в первый раз. Наконец, от усталости падая, мокрые, естественно, насквозь, оказались мы в тёплом коридоре, который к кочегарке вел. После темноты и холода он уже мне замечательным местом показался: жарко, сухо и красные отблески от котла доходят — значит, близко уже жизнь, люди. Но Гага выглянул через прорытый нами капал в угле и быстро обратно пришёл.

— Нельзя выходить! — шепчет.

— Это почему это? — Я совсем уже терпение потерял.

— Там кочегар сидит! — Гага шепчет. — Нельзя, чтобы он узнал, что мы через этот ход пришли!

— Почему нельзя-то? — Тут я уже совсем возмутился.

— Ты что же, думаешь, он просто так здесь сидит? — Гага говорит.

— Конечно, просто так! Обычный кочегар! — Я чуть было уже не кричал.

— Обычный! А почему он, интересно, что-то всё время пишет? — Гага говорит.

— Ну ладно! Если ты считаешь, что всё так необыкновенно, и запрещаешь мне на белый свет выходить, лягу прямо здесь и буду спать!

Устал я действительно очень сильно. Разровнял немного уголь, который мы сюда протолкнули, лёг, руки под голову положил — и вправду неожиданно заснул.

Проснулся, не знаю уж, через сколько, Гага меня разбудил.

— Давай, — говорит, — выбираемся потихоньку, он ушёл.

Выбрались мы во двор. Я, с Гагой не прощаясь, домой пошёл. И бабушка к тому же — хороша бабушка! — вместо того, чтобы выругать меня как следует, говорит спокойно:

— Где же ты так изгваздался, родной! Ну, снимай быстро, я в тазу замочу! Но молодец, что к пяти поспел, как я велела, за это я тебя оладьями угощу.

Посмотрел я на часы: действительно, всего пять часов; всего четыре часа это путешествие продолжалось, а казалось — год!

Поел я, потом телевизор посмотрел, после спать лёг; здорово я в тот день устал.

Ночью вдруг приснился мне страшный тот тёмный зал, как мы в нём плывём, — во сне всё это страшнее ещё казалось.

Проснулся я весь в поту, лежал, не двигаясь. Потом вдруг горячая вода из уха вылилась — наверно, в тёмном зале мне в ухо набралась. Почему-то испугался я, на кровати сел. Сказал я себе, что никогда больше с Гагой никаких дел не имею. Хватит! Всё!

Но утром встал, по двору поболтался и неожиданно, даже с нетерпением, к Гаге пошёл.

Он кивнул так деловито, видно и не помнил того, что я не прощаясь с ним вчера ушёл.

— Посмотри, — в сторону стола кивнул. — Я там набросал кое-что… по-моему, неплохо.

На столе лежит листок и на нём нарисован такой чертёж:

— Ну как? — Гага спрашивает.

— Замечательно! — говорю. — Даже лучше, чем в действительности!

Тут Гага обиделся, зло на меня посмотрел:

— Знаешь, как называется человек, который ни во что не верит? Циник! И в тебе уже много этого, ты ко всему уже почти с усмешкой относишься! И это ещё в молодом возрасте, а что потом с тобой будет, представляешь?

— А с тобой? — говорю ему.

— Ладно, — Гага говорит. — Так будешь участвовать в освоении или нет?

— Ладно, буду, не бойся! А то ты без меня вообще голову себе сломишь!

— Тогда так, — Гага говорит. — Я тут набросал список, что нам надлежит в первую очередь на остров взять. Значит, так: десять банок тушёнки, два спальных мешка, десять инкубаторных цыплят, две буханки хлеба, полкило конфет, топор, транзисторный приёмник.

— Так, — говорю, — а зачем нам десять цыплят?

— Как зачем? — Гага говорит. — Жить на острове будут. Яйца нести.

— А кошка та их не сожрёт?

— А мы ограду для них сделаем.

— Так… А где мы два спальных мешка возьмём?

— В прокате.

— Так, а зачем транзисторный приёмник с собой брать?

Представил я, как мы со всем этим грузом через тёмный зал плывём, а потом ещё взбираемся — по вертикальной стене!

— Может, — говорю, — телевизор с собой взять, чтобы там программу «Время» смотреть?!

Ничего не ответил на это Гага, даже голову от своего дурацкого списка не поднял! Потом только произнёс:

— Так… За хлебом и конфетами ты сходишь или мне идти?

— Схожу!

— Деньги нужны?

— Есть!

Вышел я от него, пошёл в булочную. «Ладно, — думаю, — сделаем всё так, как он хочет. Посмотрим. Посмотрим!»

Вошёл я в булочную, взял на руки две буханки, пальцами схватил кулёк с конфетами, шёл уже к выходу, потом посмотрел вдруг почему-то вниз, себе под ноги. И чуть было не упал от ужаса: гляжу, на полу, около кассы, свернувшись и мурлыча, та самая кошка лежит, чёрная, с белой головой, которую мы на нашем необитаемом острове видели!

«Как же она тут-то оказалась?» — мысль мелькнула.

Почему-то в тот момент не подумал, что спокойно она оттуда пришла сюда по обычной дороге и ни по каким катакомбам не лезла! Видно, всё-таки в меня Гагина идея вошла, что остров наш далёкий и недоступный! Но посмотрел я потом на кошку, как лежит она, спокойно мурлыча, и понял вдруг: никакого острова нет, есть просто какой-то заброшенный участок в десяти минутах ходьбы от нашего двора!

Положил я почему-то буханки и конфеты на место, обратно к Гаге побрёл.

Он так и подскочил, когда про эту кошку услышал. Выскочили мы от него, к булочной помчались.

— Но мокрая ведь она? — на бегу Гага спросил. Только потом я сообразил: ещё надеялся он, что мокрая, — значит, через наш подземный ход пробиралась!

Но нет, абсолютно сухая кошка оказалась!

Открыла снисходительно глаза, когда Гага её рукой тронул, и снова зажмурилась.

— Так, — Гага тихо сказал и из булочной вышел. Я догнал его. Молча с ним по улице шли. Вошли во двор, дошли до парадной, поднялись.

— Ну, я пойду? — робко спрашиваю.

Гага только убито рукой махнул — так расстроился.

Надо же, как верил в свою идею человек!

Недели через две после этого ехал я с родителями в гости на такси. Переезжали мы какой-то мостик через какой-то промышленный ручей: в него со всех сторон трубы впадали — по берегам деревья росли, и вдруг мелькнула за деревьями та красная стена, из которой мы вылезли тогда к нашему «необитаемому острову», и над этой стеной — высокая труба, и на трубе этой выложено белым кирпичом — 1924, и из трубы этой валит дым, то есть расположен за этой стеной обычный завод, и всё! И абсолютно ничего таинственного там нет. Только в возбуждённом воображении Гаги могла появиться идея об открытии нами какой-то таинственной земли!