Не Клаудия, а Клод — отчаянный парень
Берт Ланкастер всегда называл меня необыкновенной. По-своему, он, вероятно, был прав, потому что, как он говорил, в моем характере было больше от парня, чем от женщины: я отличалась не столько женской слабостью, сколько мужской силой.
Так что, думаю, он был близок к истине. Все началось еще с детства. Может, потому, что я хотела соответствовать имени Клод, мальчишескому имени, и всегда стыдилась девчоночьей хрупкости. В подростковом возрасте даже мои мечты были скорее мальчишечьими: я хотела быть естествоиспытателем. В результате, чтобы подготовиться физически к ожидавшим меня в жизни трудностям, я усердно занималась спортом. Была даже чемпионкой по волейболу и баскетболу, много времени уделяла легкой атлетике…
Послеобеденные часы я проводила не перед зеркалом за примеркой платьев или накладыванием грима, а на стадионе. Спорт шел мне на пользу: еще совсем девчонкой я понимала, что физкультура, тренировки, соревнования способствуют не только физическому, но и умственному развитию… Жаль, что сейчас я так разленилась: глядя на меня сегодня, трудно себе представить, насколько другой я была тогда.
И все же… И все же, памятуя о том, что еще подростком я бросала вызов самой себе, впоследствии я сумела перенести этот прием на свою работу. Например, невзирая на то, что у меня порой бывают головокружения, в фильме Хатауэя «Мир цирка» я на трапеции без страховочной сетки повисала головой вниз, выполняя «лягушку»… И только потому, что мне постоянно нужно доказывать самой себе, что я справлюсь, что я могу справиться со многим. В фильме «Поджигательницы», в котором я снималась вместе с Брижит Бардо, я не только сама гарцевала на лошади, но и Брижит уговорила. Но уж и носилась я, как настоящий дьявол: видевшие это за голову хватались. И еще я стреляла: из ружья, из пистолета, из чего угодно. Все это мне нравилось тогда, очень нравится и сейчас: ведь это часть так захватывающей меня «игры в кино».
«Попси Поп» мы снимали в Венесуэле. Режиссером был француз Жан Эрман. В этом фильме я не раз рисковала жизнью. Так, например, производственная часть требовала, чтобы я падала в воду. Я — рада стараться — падала, не удосужившись проверить, как обстоят дела. К счастью, у меня был телохранитель, не отходивший от меня со своим мачете ни на шаг: съемки велись в джунглях, а там шутить не приходится. Когда я бросилась в воду, как и было предусмотрено сценарием, этот человек с мачете заорал: «Пираньи, пираньи!» Только тут я осознала, что прыгнула в самую гущу хищных пираний. Хорошо, он помог мне быстренько выбраться на берег.
В том же фильме с вертолета должны были спустить веревочную лестницу, чтобы я ухватилась за нее и поднялась на вертолет, летевший метрах в ста над землей.
Вертолет прилетел, сбросил лестницу, я схватилась за нее, а когда начала карабкаться вверх, лестница лопнула. Лишь потом я узнала, что она была не настоящая, какими оснащают вертолеты, а кое-как сляпанная нашими бутафорами.
И вот вертолет уже летел высоко над землей, лестница, за которую я уцепилась, лопнула, и я повисла на одной руке. Моя секретарша, наблюдавшая за этим с земли, упала в обморок. За несколько минут, показавшихся мне вечностью, я справилась с ситуацией и добралась до кабины, где пилоты, по-моему, уже молились обо мне и о себе.
В фильме Хатауэя «Мир цирка» я даже входила в клетку со львами.
В «Картуше» — мы снимались тогда с Бельмондо — нам надо было пересечь озеро с порогами и стремнинами. Бельмондо решил сниматься без дублера. Могла ли я от него отстать? И тоже отснялась в этой сцене без каскадерши.
Потом у меня было приключение во время съемок фильма Калатозова «Красная палатка». Работали мы на севере Эстонии. Холод там был зверский. Но костюмы шились в Риме, и их задумали и изготовили так, будто мы собирались сниматься на виа Венето, пусть даже и зимой. Чулки, например, у меня были тонюсенькие, прозрачные.
Когда я приехала в Эстонию, Калатозов посмотрел на меня, одетую в соответствии с представлениями наших костюмеров, и сказал: «Клаудия, это невозможно. Так сниматься нельзя…» Я слушала его с храбрым видом, а тем временем у меня буквально отмерзали уши и пальцы на руках и ногах. Посмотрела на термометр: 30 градусов ниже нуля! Море замерзло. Были видны суда, скованные льдом на всю зиму. Можно было, как в Библии, ходить по морю пешком. Только море в Таллине, в отличие от Красного моря, было сплошным ледяным монолитом.
Что делать? Мы пошли на большой склад Мосфильма, и Калатозов сказал: «Надо подыскать здесь что-нибудь более подходящее». Потом, послушавшись его, я кое-что купила из необходимого.
Сцена снималась прямо на льду, а весь мой наряд состоял из юбки в складку, чулок, сапожек и свитера. Вот так. На складе Мосфильма не удалось подобрать ничего подходящего.
Все были очень обеспокоены, все говорили, но, главное, думали: «Это же надо, Клаудия, родившаяся в Африке, вынуждена сниматься здесь, среди льдов, в тридцатиградусный мороз в одежде, подходящей разве что для римского декабря…»
Перед самым началом съемок кто-то растирал мне спину, кто-то протягивал стакан водки. И вот наступил момент первого дубля.
Сцену я должна была играть с русским артистом, выдающимся специалистом по Шекспиру. Он приехал на съемки заранее, чтобы следить за всеми приготовлениями. И для режиссера, и для всей труппы он был светом в окошке, поскольку представлял их культуру, их родину, Россию, тогда как остальные были иностранцами: я приехала из Италии, Шон Коннери — из Англии.
В общем, кое-как съемки начались. И мы с русским актером, как и предписывал сценарий, стали барахтаться в снегу.
В результате по окончании этой сцены русский на ноги не поднялся: он окоченел от холода. Пришлось вызывать «скорую помощь», чтобы срочно доставить его в больницу. А я в своей юбчонке и свитерочке поднялась, отряхнулась от снега и была готова сниматься дальше. Участники труппы просто глаза вытаращили. У них даже был обиженный вид: как это я, сама того не желая, выставила их соотечественника в дурном свете!
Нечто похожее произошло и на съемках «Профессионалов». Ричард Брукс славился своим занудством. Этот человек не выносил женщин, часто и охотно всех оскорблял. Злой, вульгарный, крикливый… А я была единственная женщина в труппе, сплошь состоявшей из мужчин — режиссер, Берт Ланкастер, Роберт Райан, Ли Мэрвин и другие. Речь шла даже не просто о мужчинах, а о здоровенных лбах.
Мы вели очень суровый образ жизни: съемки проводились посреди пустыни. Питались плохо, пили мало.
Как всегда, я порывалась делать больше, чем от меня требовалось. Однажды с каскадершей произошел несчастный случай: мчась верхом в тот самый момент, когда взрывом сносило целую гору, она упала с лошади и получила травму.
Что делает в подобных ситуациях Клод? Говорит: «Я сама это выполню». А тогда я еще даже не умела ездить верхом.
Ричард Брукс с сомнением посмотрел на меня: «Правда?» Я очень серьезно ответила: «Да». И у меня все получилось — как всегда, благодаря моей благословенной или проклятой потребности принимать вызов, доказывать самой себе и другим, что мы, женщины, можем сделать все.
Я выдержала испытание. И выдержала его хорошо. До сих пор спрашиваю себя, как я смогла верхом, не умея даже садиться в седло, пересечь гору, которую в этот момент должны были взорвать, и ухитриться в финальном кадре так упасть с лошади, чтобы ничего себе не повредить…
Но удовлетворение я все же получила: Ричард Брукс, этот ярый женоненавистник, стал относиться ко мне на удивление ласково — я единственная просматривала с ним отснятый за день материал. При мне он сбрасывал маску, и я видела перед собой удивительно мягкого человека.
Потом был Херцог со своим «Фицкарральдо». Но о нем я уже рассказывала.
Перед зеркалом
Клаудия Кардинале:
