– Надеюсь, ты его выгнала?

– Разумеется! Сказала ему, что когда нормальное женское тело вызывает такие мысли, это называется «латентная педофилия». Он жутко обиделся, запутался в штанах, а уже уходя, буркнул, что ему никогда не нравилось, как я готовлю, и что он-то легко найдет себе новую девушку, а вот мне с такими запросами придется постараться. Видите ли, комплекс принцессы у меня, хочу слишком многого.

– Просто поразительно. И ведь он на полном серьезе считает себя обиженным незаслуженно.

– Ага… Вот я и решила – ну какого хрена. Эти мужики считают, что им все позволено – колоть наши щеки трехдневной щетиной, отращивать в каждой подмышке по шиньону, похожему на парик моей бабушки. А мы должны выглядеть как будто вечером придет фотограф из «Плейбоя» снимать разворот. В общем, ты как хочешь, а я в это больше не играю!

Выбросив эпилятор и бритвенный станок, Карина продолжала одеваться так, как считала удобным, – летом носила сарафаны и короткие шорты. Конечно, каждое ее появление на публике было представлением – гордым йети несла она свою самость по городу, игнорируя любопытные взгляды, реплики уличных хамов и смешки за спиной. Мне даже показалось, что она ловит своеобразный кайф от этой странной выходки. Что ей нравится быть в центре внимания.

Честно говоря, все это казалось мне похожим на болезнь.

В сети такое называют «подражательным» феминизмом – когда, вместо того чтобы отстаивать собственную личность, женщина начинает просто копировать мужика.

Такая женщина скажет: не нужны мне платья с оборочками, румяна и жасминовые духи. Главным врагом она воспринимает почему-то не посягательства на ее свободу, а какие-то детали, которые привычно ассоциируются с женщинами.

Суфражистки начала века начали использовать табачные и кожаные ароматы, это считалось вызовом обществу. Знали бы они, к чему это приведет всего через какую-то сотню жалких лет.

Я сама считаю себя либеральной феминисткой, но при этом с удовольствием ношу платья в стиле пятидесятых, делаю прически, как у первых голливудских див, выискиваю на европейских блошиных рынках старинные зонтики и шляпки. Но при этом я твердо стою на ногах, не нуждаюсь в мужской опеке и мужских деньгах, мне претит, когда кто-нибудь пытается ломать мои привычки только на том основании, что мы делим постель. Я хочу в любых ситуациях оставаться самой собою. Я вовсе не считаю, что нужно отказаться от своего пола, чтобы получить какие-то права.

И вообще, одежда – это такая ерунда. Вплоть до девятнадцатого века мужчины и женщины уделяли равное внимание внешнему виду. Мужчины пудрили и румянили лицо, заказывали сюртуки у портных, носили парики, их духи пахли розами и ванилью. А потом все постепенно изменилось – ровно на сто лет. Сейчас, как мне кажется, мы имеем дело с постепенно набирающей обороты противоположной тенденцией.

У каждой крупной косметической фирмы есть линия кремов для мужчин, особо продвинутые производят и декоративную косметику. Невыспавшемуся мужчине тоже хочется замазать синие круги под глазами корректором. И сделать ногти идеально гладкими с помощью бесцветного матового лака. В нишевой и селективной парфюмерии полно мужских ароматов, в которых не только классические ветивер, дубовый мох или какие-то деревяшки, но и цветы, сладкие смолы. Уверенный в себе мужчина нулевых не боится пахнуть клумбой и не считает, что это повредит его репутации.

И я совсем не удивлюсь, если еще через какое-то время высокие напудренные парики вернутся в качестве символа нового дендизма. Конечно, я тогда буду уже сморщенной старушонкой, если доживу вообще. Буду близоруко щуриться в спину прошедшей мимо особе в парике и шамкать на ухо спутнице, такой же старенькой: «Не разберешь эту молодежь, как они сами отличают – кто парень, а кто девушка?»

Беременность почему-то сделала меня совой. Неожиданно для себя самой я познала волшебную силу ночи, и открытие это оказалось удивительным. Я стала больше зарабатывать и взялась вести две дополнительные колонки на одном популярном сетевом ресурсе. Коллеги шутили, что я, наверное, ведьма, раз у меня все это получается – и готовиться к одинокому материнству, и взвалить на плечи столько работы.

Каждую ночь я перебиралась с ноутбуком на кухонный подоконник. У меня горели свечи и ароматические палочки, тихо пели Леонард Коэн или Том Уэйтс. Телефон молчал, окна дома напротив были темны, и я чувствовала себя единственной выжившей после Апокалипсиса. Это было мое время.

Правда, с утра начинался ад – все же привыкли, что я жаворонок, и часов с девяти начинали требовать моего как минимум участия (а в идеале – и присутствия). Это сводило меня с ума, с каждым днем все сложнее было оставаться корректной. С тех пор как я уехала от Лу, у нас была негласная договоренность: мобильники никогда не отключаем. И вот теперь договор обернулся раскаленной сковородой, на которую подливали масло веселые черти.

Однажды случилось нечто вообще из ряда вон.

Телефонный звонок раздался в половине восьмого утра!

В половине! Восьмого! Требовательный такой звонок.

Каково же было мое удивление, когда, пробравшись к телефону (по дороге наступив на незакрытый тюбик крема для ног, мощной ментоловой струей эякулировавшего на пастельные обои) и впустив в мир хриплое «Аллё», я обнаружила на том конце всего лишь мою ближайшую подругу Леку. Которая не могла выждать еще несколько часов, чтобы сообщить мне удивительную новость: оказывается, вагинального оргазма не существует.

Я ушам своим не могла поверить.

Одна тридцатидвухлетняя женщина, педиатр, на рассвете звонит другой тридцатидвухлетней женщине (успешной журналистке), чтобы сказать, что вагинальный оргазм – это миф, который придумали мужчины.

Пощипав себя за мочки ушей и убедившись, что это все-таки реальность, а не дурной странный сон, я сперва хорошенько и со вкусом на Леку наорала (заодно разработала голосовые связки так, что они начали производить не только утробный хрип), а потом все же решила уточнить:

– Лек, а какого, прости, хрена ты думаешь, что эта информация окажется для меня полезной в такой час? Ты что, пьяна?!

– Разве что чуть-чуть, – вздохнула она. – У меня было неудачное свидание, и я не могла уснуть.

– Что, не смогла испытать оргазм и решила, что это миф? Подожди, я сварю кофе и перезвоню, расскажешь.

В конце концов, не так уж часто на Лекину долю выпадают свидания, чтобы игнорировать ее впечатления, даже поступившие в семь тридцать утра.

– А можно… Можно мне приехать? – немного смутившись, спросила она. – Вместе позавтракали бы. Ты поспи еще полчасика, а я все привезу.

Спустя ровно тридцать минут на моем пороге и правда появилась Лека, свежая, румяная, раздражающе бодрая, с пакетами наперевес. К тому же в коктейльном платье и в босоножках, даром что на улице была минусовая температура. Лека где-то вычитала, что сочетать шубу с босоножками – роскошь, и теперь все, кого угораздило пригласить ее на торжественное мероприятие в зимнее время года, имели счастье созерцать посиневшие от холода пальцы ее ног.

– Домой я даже не заходила! – объявила она и начала метать продукты на стол.

Похоже, предполагался раблезианский пир. Чего на ее «скатерти-самобранке» только не было: и еще теплый багет, и паштет из гусиной печени, и сыр бри, и консервированные крабы, и мандарины, и свежемолотый кофе.

– Я так голодна, что готова съесть целого слона! – объявила она, поймав мой исполненный недоумения взгляд. – И так зла, что готова предварительно голыми руками оторвать ему хобот!

– Хм, чей же хобот привел тебя в такое состояние?

Но допрашиваемый заговорил только после того, как ему была дана возможность сварить кофе и мрачно съесть четыре огромных бутерброда.

Оказывается, накануне вечером Лека блаженно сидела в собственном кресле, в уютном махровом халате и с жирной маской на лице. Она собиралась предаться эгоистичному гедонизму, и на столе перед ней стояла уже открытая бутылочка бейлиза, а в DVD-проигрыватель уже был загружен диск с «Кейт и Лео».