Некоторым образом Анита говорила за него — ей было все равно, о чем подумают люди, но ее беспокоило, как будет чувствовать себя Клод, и подумала, что его чувства слегка изменились.

— Да, — согласился он. — Будет.

Тут Анита поняла, что приятное время закончилось. Больше она не должна встречаться с Клодом.

На следующий день она узнала, что возвращается Фелипе. Она зашла в лавку, чтобы купить шампунь. Это была одна из тех интересных лавочек, где продается все, от бананов до пляжных вещиц, и, заплатив за шампунь, Анита не ушла, а остановилась поглядеть на вечернее шелковое платье, когда услышала, как хозяйка магазинчика говорит молоденькой продавщице:

— Лучше поторопись с этим заказом для Каса-Эсмеральда. Сегодня утром звонила сеньора Санчес и сказала, что ее сын приедет завтра, а ей понадобилось кое-что заранее, чтобы подготовиться к его приезду.

Анита была так рада это слышать, что в знак благодарности купила платье.

К невероятному удивлению персонала, она вышла пообедать в ресторан отеля — все предыдущие вечера она обедала с Клодом. Оттуда ее позвали к телефону.

— Анита, мне надо с вами увидеться.

— О, Клод! — сказала она, скрывая явное разочарование, хотя как ей мог позвонить Фелипе, если он только завтра приезжает? — Мы же все обсудили и договорились, что нам не стоит больше встречаться.

— Договориться, значит, прийти к согласию. Вы сказали, что нам не стоит больше встречаться, и я неохотно подчинился. По моему мнению, это не соглашение.

— Хорошо, Клод. Я должна идти.

— Не выслушав, что я хочу сказать?

— А что вы хотите сказать?

— Появился неожиданный поворот в этом деле с украшениями Моники.

— Да?

— Но это не по телефону. Я заеду за вами. Минут через десять вас устроит?

— Через полчаса. После того, как я пообедаю.

Испанский обед не предназначен для того, чтобы его проглатывали в полчаса, но, пропустив несколько блюд, Анита все же ухитрилась сделать это и уже ждала на крыльце отеля, когда подъехал Клод Перриман. Она села в машину, и он отъехал, не спросив, как обычно это делал, куда они отправляются. И только когда фары высветили виллу на холме, Анита сообразила, что он привез ее к себе домой.

— Сегодня у слуг выходной. Мы можем поговорить наедине, — объяснил он.

— А это необходимо?

— Мне нужен ваш совет.

Она, вздохнув, подчинилась, и Клод проводил ее в дом. Во всем происходящем ощущалась какая-то мрачная неизбежность, словно все предыдущие события вели именно к этому моменту.

— У вас чудесный дом, — сказала Анита, стараясь, чтобы голос звучал не очень фальшиво.

— Вы правда так считаете? Я сам помогал оформлять его. Архитектор показал мне планы, а я внес изменения, чтобы все соответствовало моим вкусам.

Анита заметила, что он говорит немного нечетко, словно в легком опьянении.

— Так вы расскажете мне об этой неожиданности?

— Сейчас. Сначала выпьем. Что вы будете?

— Пожалуйста, кофе. Может, я сама сделаю?

— Да, пожалуй. Потому что мой пить невозможно.

— Можете со мной не ходить. Меня очень привлекает идея потеряться в вашей суперсовременной кухне.

Анита сварила крепкий черный кофе. Ей показалось, что Клод злоупотребляет алкоголем, и она решила, что это его немного протрезвит.

Она неохотно покинула кухню, чтобы вернуться к Клоду. Он сидел в компании большого стакана с бренди. Анита забрала у него бренди и дала чашку кофе, легкомысленно заметив:

— Обмен — не грабеж.

Он сморщился.

— Выпейте! — посоветовала она.

Клод послушно глотнул кофе:

— И она так говорила.

— Кто?

— Моника. Она заставляла меня пить черный кофе, когда думала, что я слишком много выпил.

— Как долго вы были женаты?

— Пятнадцать лет.

— Вы не можете все позабыть за пять минут, — мягко сказала Анита.

— Уже полгода прошло.

— Все относительно. Полгода ничто по сравнению с пятнадцатью годами.

Клод Перриман глянул на нее. По его лицу нельзя было понять, что он собирается сказать или сделать.

— Идемте со мной, — одним движением он поставил свой кофе, вскочил на ноги и грубо схватил Аниту за локоть, заставив и ее встать. Он не заметил, что у нее в руке чашка. Чашка подпрыгнула на блюдце, выплеснув обжигающую жидкость. Анита вскрикнула, когда кофе проник сквозь ее платье и обжег ее. Но он этого словно не замечал, с силой таща ее прочь из комнаты, распахивая по пути двери, или комментируя цветовую гамму в комнате, или описывая ту или иную перспективу.

— Да, Клод! — почти в отчаянии повторяла она. — У вас чудесный дом.

Он дернул ее за руку вверх, на лестницу второго этажа, и снова, таща по коридору, распахивая на ходу двери справа и слева, показывал ей комнату для гостей, отделанную в голубых тонах, невообразимо роскошную персиково-золотистую ванную. Они оказались в главной спальне, огромном помещении со встроенными шкафами и большим трюмо. Кровать, изголовьем повернутая к окну и имеющая в ногах комод, терялась в этой просторной спальне.

— Все… просто прекрасно, Клод. У вас хороший вкус и потрясающая интуиция.

Безумие его вдруг прошло, он словно протрезвел, ссутулился.

— Да? У меня все это есть и в то же время нет ничего. Смотрите! — Он откатил в сторону раздвижную дверь, и консервативная персиково-бежевая гамма комнаты обогатилась новыми тонами. Синие, зеленые, ярко-розовые и бледно-розовые цвета. Шелка, бархат, блестящие и матовые материи, жесткие и мягкие, прозрачные и плотные. Никогда Анита не видела так много платьев и такого разнообразия расцветок и фактур. Клод толкнул другую панель, и открылась перспектива меховых накидок и боа.

— Вы бы подумали, что женщина, у которой такой гардероб, не может не быть счастлива, не так ли? Возьмите что-нибудь, что привлекает ваше внимание, — сказал он. — Примерьте! — Он заметил на ее платье пятно от кофе. — Ой, какая же вы неловкая девочка! Ничего, сейчас в этой куче мы что-нибудь вам подберем. Ну-ка, посмотрим. Немного подумав, он вытащил длинную узкую бархатную юбку и белую кружевную блузку с широкими рукавами.

— Это вам пойдет. Моника только раз его и надела, — уговаривал он.

Анита подумала, что с его стороны это очень великодушно — предлагать вещи, почти не ношенные его женой. Но мысль о том, чтобы надеть хоть что-нибудь из принадлежавших умершей женщине платьев, вызвала у нее отвращение.

— Ничего, — похлопала она по все еще дымящемуся пятну на испорченном платье. — Уже высыхает.

— Все это могло бы быть ваше, — сказал Клод. Во взгляде его светлых глаз появилось что-то гипнотическое.

— Что вы имеете в виду, Клод?

— Я хотел бы жениться на вас.

Анита сглотнула.

— Спасибо, Клод. Это удивительный комплимент, и, если бы он был искренний, я бы могла поддаться искушению и согласиться, — ответила она, пытаясь помягче отказать ему.

— О чем вы? Я говорю совершенно искренне. Я хочу жениться на вас.

— Понимаю, Клод. Но причина у вас не та. — Анита с трудом подбирала слова. Они все у нее были, но ей не хватало не то возраста, не то мудрости, чтобы произнести их без усилия. — Почему-то судьба решила сплести наши жизни. Из-за того, что я была с Моникой, когда она погибла, из-за того, что перед этим она решила открыть мне свое сердце, в ваших глазах я крепко с ней связана. Мы с вами не были знакомы, и поэтому у меня сложилось свое мнение на ваш счет. Я получила живой портрет Клода Перримана таким, каким его представляла Моника, картину пятнадцати лет спокойной семейной жизни. Я знаю вашу нежность и вашу силу, ваши достоинства и недостатки. Я знаю вас так хорошо, что вполне могу занять место Моники, не испытывая ни малейших затруднений, потому что я уже знаю, чего ожидать от вас.

— Вы говорите так, словно это очень плохо.

— Это так и будет. Сейчас вам кажется, что вы предаете Монику. Вам надо, чтобы кто-то ее заменил, и вы убедили себя, что судьба послала меня вам именно для этого.

— А разве нет?