Мрамор закричал «Вперед, ребята! » и вслед затем он, Неб, я и весь экипаж налетели на французское судно, подобно урагану. Я ждал, что вот начнется бой не на жизнь, а на смерть, но мы нашли палубу пустой и завладели судном без всякого сопротивления со стороны французов. Капитан их был разорван надвое нашей картечью, и два офицера серьезно ранены. Вследствие этого они разом сдались нам. Из наших людей никто не получил даже царапины.
Я уже говорил, что взятое нами судно имело каперские свидетельства и направлялось из Гваделупы в Нант.
Убедившись в одержанной победе, мы отделились от «Дамы Нанта». Абордаж причинил ей мало вреда, она легко могла добраться до пристани.
После долгих совещаний решено было отправить «Даму Нанта» в Нью-Йорк под командой нашего раненого лейтенанта, который на родине мог приняться за серьезное лечение. Капитан и другой лейтенант предложили ему свое содействие для переправы через океан на «Леди».
Наступила ночь, все приготовления были окончены. «Дама Нанта», повернув на другой галс, направилась к Соединенным Штатам. Наш капитан воспользовался этим случаем, чтобы послать официальный рапорт, а я написал Грации коротенькое письмо, в котором в то же время обращался ко всем нашим. Я знал, как ее обрадуют несколько строк от меня, а также мне доставляло большое удовольствие возвестить о том, что я был назначен старшим лейтенантом.
Проводы «Дамы Нанта» среди открытого моря ночью имели торжественный и в то же время грустный характер. Благополучно ли доберется это судно до места своего назначения? Все шансы были на его стороне: французские крейсеры редко попадались у берегов Америки.
За мое участие во взятии судна я получил в награду тысячу сто семьдесят три доллара; я после скажу, на что употребил эти деньги.
На следующий день с западной стороны показался парус. Чтобы хорошенько рассмотреть его, мы взяли на гитовы грот. По всем признакам это было американское судно. Несмотря на то, что мы подняли свой флаг, бриг не обнаруживал ни малейшего желания вступать с нами в разговор. > Капитан Вильямс решил отправиться за ним вдогонку, тем более что нам не нужно было сворачивать с пути. К четырем часам пополудни мы значительно приблизились к нему и дали залп. Тогда бриг приостановился и допустил взять себя на абордаж. Это было судно, захваченное «Дамой Нанта». Мы тотчас же завладели им, так как оно было нагружено мукой и направлялось в Лондон; его поручили мне, дав в помощники молодого человека, Роджера Талькотта, и шесть человек из нашего экипажа.
Само собой разумеется, все французы, за исключением повара, перешли на «Кризис».
Неб упросил капитана отпустить его со мной, хотя Мрамору трудно было обойтись без его услуг.
Это была моя первая команда, которой я очень гордился, хотя в душе боялся сделать какую-нибудь глупость. Я должен был направляться к берегам Англии. Так как «Кризис» шел скорее «Аманды» — так назывался мой бриг, — то еще до заката солнца мы потеряли из виду наше старое судно.
Я взял на себя утреннюю вахту. Ответственность на мне лежала большая. Я находился в обширном океане, в местах, где нас ежеминутно мог настигнуть неприятель, и экипаж мой состоял из людей неопытных, совершающих путешествие первый раз в жизни.
Что же касается Неба, то он блаженствовал. Как бы сильно ни свистел ветер, океан, бриг и он сам, все должно было беспрекословно подчиняться мистеру Милсу. Талькотт, несмотря на свою молодость, был толковый малый, почему мне и дали его в помощники. Капитан Вильямс рассчитал, что две головы всегда лучше одной. Я предложил Талькотту поместиться в моей каюте не только ввиду того, чтобы иметь компанию, но и для того, чтобы его поставить с собой на равную доску в глазах экипажа.
Первую ночь нам не пришлось спать. День прошел довольно спокойно. К вечеру я взобрался наверх, чтобы посмотреть, не видно ли земли, но безуспешно. Вдруг послышался голос Неба с реи фор-марселя: — Огонь перед нами!
Было около десяти часов: Я знал, что этот огонь должен был быть с маяка мыса Лезарда, по направлению его я и стал держать путь.
На следующее утро мы уже въехали в Ла-Манш, стараясь придерживаться берегов, насколько это было возможно. Мы прошли на расстоянии целой мили от Эддистона, до такой степени я боялся французских крейсеров. Через день мы уже были у острова Уайта, но тут переменился ветер, и мы должны были пойти на булинях. До Англии оставалось недалеко.
Все время кто-нибудь из экипажа смотрел вперед, стоя на часовой мачте, из страха натолкнуться на неприятеля. Всевозможные паруса попадались нам навстречу, в особенности около Дувра. Но море стало постепенно суживаться. Я употреблял все усилия, чтобы проходить незамеченным, избегнуть абордажа. Понемногу я приобретал в себе уверенность. Мне казалось, что я командую «Амандой» не хуже самого Мрамора; и если бы пришла необходимость перевернуть на другой галс и направиться в Нью-Йорк, то и тут я бы не потерялся.
Огни, видневшиеся с берегов Англии, продолжали руководить нами. Мы приближались к Дунгенессу. Около трех часов утра Талькотт, стоявший на вахте, прибежал ко мне, весь запыхавшись, сказать, что какое-то судно, по-видимому, люгер, идет прямо на нас. Я думаю, было от чего перетрусить.
Я решился лететь к земле на всех парусах, надеясь, что люгер не успеет напасть на нас. Мы живо обогнули стрелку ближайшего мыса. Люгер, бывший от нас на расстоянии одного кабельтова, на минуту скрылся с глаз. Заметив какое-то судно, стоящее здесь на якоре, мы стали около него. Я надеялся, что люгер переменит галс, но не тут-то было: минуту спустя он уже подходил к нам, точно его тянуло магнитом.
Во все это время ничто не нарушало тишины ночи. На судне, стоявшем около нас, господствовало полное спокойствие. Мы находились между этим судном и люгером, на расстоянии одного кабельтова друг от друга. Я закричал в рупор: — Эй, корабль!
— Какой это бриг?
— Американец, с французским люгером, трогайтесь-ка!
На мои слова раздалось восклицание: — Этакий черт! — А потом: — Проклятые янки note 2 ! Наконец, все были позваны наверх.
— Это английское судно, снаряженное в Вест-Индию, господин Веллингфорд, — сказал один из наших стариков матросов, — только оно сейчас без конвоя.
— Что это за люгер? — спросил оттуда офицер резким тоном.
— Мне ничего неизвестно. Он преследует меня двадцать минут.
В это время люгер незаметно проскользнул между нами. Английское судно показалось ему более привлекательным, а потому он и пошел прямо к нему на абордаж. Выстрелов не было ни с той, ни с другой стороны. До нас доносились крики раненых, брань, проклятия, команда.
Хотя застигнутый врасплох Джон Булль храбро защищался, но нам видно было, что он начинал проигрывать сражение. Туман, надвигавшийся с берега, заслонил от нас оба судна.
На рассвете мы опять увидели их вдали, направляющимися к Франции. В 1799 году такое дерзкое предприятие могло удаться; французы не раз приводили добычу в свои гавани; но три-четыре года спустя это было бы немыслимо. «Аманда» осталась цела. Кажется, Нельсон, после своего великого подвига, не был так счастлив, как я в эту минуту. Талькотт поздравил меня от всего сердца.
Все мы были убеждены, что счастливый исход дела являлся следствием нашего искусства и умения держать себя: никто и не думал, что это была простая случайность.
Поравнявшись с Дувром, мы взяли лоцмана, который сообщил мне, что плененное судно называлось «Доротеей», что оно только что возвратилось из Вест-Индии. Оно бросило якорь около Дунгенесса, думая провести спокойную ночь в этом уединенном местечке. И люгер никогда не напал бы на «Доротею», если бы мы случайно не натолкнули его на добычу.
Но, к счастью, мне уже больше нечего было бояться люгера. В тот же день мы вошли в гавань и бросили якорь. В первый раз мне пришлось видеть целый флот на стоянке. Наша история наделала много шума на борту военных судов. К нам подъехало, по крайней мере, двадцать лодок расспросить, как было дело. Между прочим, мне стал задавать вопросы один пожилой господин в городском костюме; я полагаю, что это был адмирал; но все лодочники на все расспросы никому ничего не отвечали, хотя высказывали необыкновенное почтение этому господину. Он пожелал узнать от меня все подробности дела; я откровенно рассказал ему всю правду. Он слушал меня с большим вниманием. Уходя, он дружески пожал мне руку, сказав: — Молодой человек, вы хорошо сделали, поступив так осторожно; пусть ворчат наши старые моряки, — они думают лишь о себе. Ваша прямая обязанность была — спасать свое судно; и раз вы это могли сделать, не запятнав своей чести, ваше поведение заслуживает похвалы. Но для нас срам, что эти проклятые французы греют себе руки на наших же глазах.
