– Благодарю тебя, – повторил он, – за спасение. Этот треклятый Риенс не оставил бы меня в живых. Выжал бы из меня все и зарезал как барана.

– Согласна. – Она налила вина себе и ему, подняла кубок. – Так выпьем за твое спасенное здоровье, Лютик.

– За твое, Йеннифэр, – ответил он. – Здоровье, за которое отныне я буду молиться при всякой оказии. Я твой должник, прекрасная дама, расплачусь своими песнями, опровергну в них миф, будто волшебники нечувствительны к чужим страданиям, будто не спешат на помощь посторонним, незнакомым, бедным, несчастным смертным.

– Понимаешь, – улыбнулась она, слегка прищурив прелестные фиалковые глаза, – у мифа в общем-то есть основания, он возник не без причин. Но ты не незнакомый, Лютик. И не посторонний. Я ведь знаю тебя и люблю.

– Правда? – тоже улыбнулся поэт. – До сих пор ты удачно это скрывала. Мне даже доводилось слышать, якобы ты не терпишь меня, цитирую: «Будто моровую язву». Конец цитаты.

– Было дело. – Чародейка вдруг посерьезнела. – Потом я изменила мнение. Потом была тебе благодарна.

– За что, позволь узнать?

– Давай не будем об этом, – сказала она, играя пустым кубком. – Вернемся к более серьезным вопросам. Тем, которые тебе задавали в свинарнике, выламывая при этом руки в суставах. А как было в действительности, Лютик? Ты и верно не видел Геральта после вашего бегства с Яруги? Действительно не знал, что после войны он вернулся на Юг? Был тяжело ранен, так тяжело, что разошлись даже слухи о его смерти? Ни о чем таком не знал?

– Не знал. Я много времени провел в Понт Ванисе, при дворе короля Эстерада Тиссена. А потом у Недамира в Хенгфорсе…

– Не знал… – Чародейка покачала головой, расстегнула кафтанчик. На шее на черной бархотке загорелась усеянная бриллиантами обсидиановая звезда. – Ты не знал о том, что, оправившись от ран, Геральт поехал в Заречье? И не догадываешься, кого он там искал?

– Догадываюсь. Но вот нашел ли, не знаю.

– Не знаешь, – повторила она. – Ты, который, как правило, знаешь обо всем и обо всем поешь. Даже о таких интимных материях, как чьи-то чувства. Под Блеобхерисом я наслушалась твоих баллад, Лютик. Несколько вполне приличных строчек ты посвятил моей особе.

– У поэзии, – проворчал Лютик, рассматривая цыпленка, – свои законы. Никто не должен чувствовать себя обойденным и обиженным…

– «Волосы как вороново крыло, как ночная буря… – процитировала Йеннифэр с преувеличенной напыщенностью, – а в глазах затаились фиолетовые молнии…» Так и было?

– Такой я тебя запомнил, – чуть улыбнулся поэт. – Кто вздумает утверждать, что это не соответствует истине, пусть первым кинет в меня камень.

– Не знаю только, – сжала губы чародейка, – кто поручил тебе описывать мои внутренние органы. Как там было-то? «Сердце ее словно украшающий ее шею драгоценный камень, твердое как алмаз и как алмаз бесчувственное. Сердце – острее, чем обсидиан, режущее, калечущее…» Ты сам придумал? Или, может… – Ее губы дрогнули, скривились. – …А может, наслушался чьих-то жалоб и исповедей?

– Хм… – Лютик кашлянул, уклоняясь от опасной темы. – Скажи мне, Йеннифэр, когда ты последний раз видела Геральта?

– Давно.

– После войны?

– После войны… – Голос Йеннифэр едва заметно изменился. – Нет, после войны я его не видела. Долгое время… вообще не видела никого. Ну, ближе к делу, поэт. Меня немного удивляет тот факт, что ты ничего не знаешь и ни о чем не слышал, и все-таки именно тебя подтягивают на балке, чтобы раздобыть информацию. Тебя это не обеспокоило?

– Обеспокоило.

– Послушай меня, – резко сказала она, ударив кубком по столу. – Послушай внимательно. Выброси эту балладу из репертуара. Не пой ее.

– Ты о…

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Пой о войне с Нильфгаардом. Пой о Геральте и обо мне, нам ты этим не навредишь, но и не поможешь. Ничего не исправишь, ничего не ухудшишь. Но о Львенке из Цинтры не пой.

Она оглянулась, проверяя, не прислушивается ли кто из редких в этот час посетителей корчмы, подождала, пока убирающая со столов девка не ушла на кухню.

– Старайся избегать встреч один на один с людьми, которых не знаешь, – сказала она тихо. – С такими, которые для начала забывают передать тебе привет от общих знакомых. Усек?

Он удивленно поднял брови. Йеннифэр усмехнулась:

– Привет от Дийкстры, Лютик.

Теперь уже оглянулся бард. Испуганно. Его изумление было, вероятно, столь явным, а мина столь забавной, что чародейка позволила себе ехидно усмехнуться.

– Кстати, – шепнула она, перегнувшись через стол. – Дийкстра ждет доклада. Ты возвращаешься из Вердэна, и Дийкстра любопытствует, о чем болтают при дворе короля Эрвилла. Он просил передать, что на этот раз доклад должен быть деловым, детальным и ни в коем случае не рифмованным. Прозой, Лютик. Прозой.

Поэт, сглотнув, кивнул. Он молчал, раздумывая над вопросом. Но чародейка упредила его.

– Наступают трудные времена, – сказала она тихо. – Трудные и опасные. Грядет время перемен. Печально будет стареть, сознавая, что не сделал ничего такого, чтобы грядущие перемены были бы переменами к лучшему. Верно?

Он кивнул, откашлялся.

– Йеннифэр!

– Слушаю, поэт.

– А те, в свинарнике… Хотелось бы знать, кто они такие, чего хотели, кто их настрополил. Ты убила двоих, но в народе болтают, будто вы ухитряетесь вытянуть информацию даже из покойников.

– А о том, что некромантия запрещена эдиктом Капитула, в народе не болтают? Успокойся, Лютик. Бандиты наверняка мало чего знали. Тот, что сбежал… Хм… Вот с ним другое дело.

– Риенс. Он чародей, правда?

– Да. Но не очень умелый.

– Однако же сбежал. Я видел, каким макаром. Телепортировался, разве нет? Разве это ни о чем не говорит?

– Именно. Говорит. О том, что кто-то ему помог. У Риенса не было ни времени, ни сил, чтобы отворить висящий в воздухе овальный портал. Такой телепорт – не фунт изюму. Совершенно ясно, что его открыл кто-то другой. Кто-то несравненно более сильный. Поэтому я поостереглась за ним гнаться, не зная, где окажусь. Но послала ему вослед заряд достаточно высокой температуры. Ему потребуется масса заклинаний и эликсиров, эффективно залечивающих ожоги, но в любом случае он на некоторое время останется меченым.

– Может, тебе интересно будет узнать, что он нильфгаардец?

– Думаешь? – Йеннифэр выпрямилась, быстрым движением вынула из кармана пружинный нож, повертела в руке. – Нильфгаардские ножи теперь носят многие. Они удобны и сподручны, их можно спрятать даже за декольте…

– Не в ноже дело. Выспрашивая меня, он воспользовался словами «битва за Цинтру», «завоевание города» или как-то похоже. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из наших так называл эти события. Для нас это всегда была резня, не битва. Бойня. Резня в Цинтре. Никто не говорит иначе.

Чародейка подняла руку, внимательно присмотрелась к ногтям.

– Ловко, Лютик. У тебя чуткое ухо.

– Профессиональный перекос.

– Интересно, которую из двух профессий ты имеешь в виду? – кокетливо улыбнулась она. – Но за информацию благодарю. Ценная вещь.

– Пусть это будет мой вклад, – ответил он улыбкой, – мой вклад в перемены к лучшему. Скажи, Йеннифэр, чего ради Нильфгаард так интересуется Геральтом и девочкой из Цинтры?

– Не лезь не в свои дела, – неожиданно посерьезнела она. – Я же сказала, забудь, что когда-нибудь слышал о внучке Калантэ.

– Верно, сказала. Но сейчас я ищу не темы для баллады.

– Так чего же ты ищешь, черт побери? Шишек на свою голову?

– Допустим, – сказал он тихо, положив подбородок на сплетенные пальцы и посмотрев чародейке в глаза. – Допустим, Геральт действительно нашел и спас ребенка. Допустим, наконец уверовал в силу Предназначения и забрал найденного ребенка с собой. Куда? Риенс пытался вытянуть это из меня пытками. А ты знаешь, Йеннифэр? Знаешь, где залег ведьмак?

– Знаю.

– И знаешь, как туда добраться?

– И это знаю.

– Тебе не кажется, что его надо бы предостеречь? Предупредить, что его и девочку разыскивают какие-то люди типа Риенса? Я поехал бы, но я действительно не знаю, где это… То место, названия которого предпочитаю не произносить…