Ты, Валюта — Валентиночек в миру?!
Вы сестру свою покрепче обнимите,
я ко всем сейчас от нежности умру!
Не при свечках, а при плачущих лучинах
из смолящихся нащепленных икон...
Я вас всех собою обручила,
всех сплела возлюбленным венком!
От рождения глаза мои сухие,
ни опасность, ни разгул не помогли.
Помогите, помогите, дорогие,
разрыдаться мне от боли и любви!
Валентиночек, ты что, уже кемарить?
Все как плачу, да не выплачусь до дна...»
«Мне все видится, Настасья, Богоматерь —
доску взял, а из глазниц Ея — вода...»
«Ставь к стене ее, паскуду ненавистную.
Я соперницу навылет прострелю!»
Выстрел.
Что за женщина убита на полу?
Что за бабу в морге эксперты обследуют?
Кто убийцей припечатался к зрачкам?
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Овчарки ведут по слезам.
P. S.
Обижаться, читатель, не следует
на оборванный мой зачин.
Ведь и жизнь — «продолжение следует» —
только нам не узнать — зачем?
III Действие
Явление 1
Я ограбил собратьев и Лавру.
Я преступно владею Тобой.
На такси, как красивую лярву,
я отвез Тебя в дом под Москвой.
Опущу занавесок тенета,
не включаю огня впопыхах.
Как стремительно лик Твой темнеет
в моих наглых руках!
Знаю — краски темнеют от времени.
И процесс их необратим.
Ты от нас удаляешься в темень.
Скоро мы Тебя не разглядим.
Понимаю я, тем не менее,
ни при чем живописца письмо —
если лик Твой темнеет от времени,
то преступно время само.
На музейных стенах и семейных
окисляешься взглядом толпы...
Может, это не лик Твой темнеет,
а становятся люди слепы?
До того как я стал аферистом,
был мой взор и дух просветлен.
И рублевские Три Арфиста —
как три арфы! — струились в нем...
Честолюбец, в слепом паскудстве,
с вечных плеч срываю парчу.
Я за каждую эту секунду
10 лет получу.
За коляской следя милицейскою,
я стою на крыльце.
И семь слез — как Большая Медведица
на Твоем непроглядном лице.
Режиссерские ремарки о жанре поэмы
Кто-то ноздри раздует в полемике:
«Пахнет жареным!»
Детектив обернулся поэмой?
Пахнет жанром.
Пусть я выверну жизнь наизнанку,
но идея поэмы проста.
— Что ты ищешь, художник? — Не знаю.
Назовем ее — Красота.
Это света взметенное знамя,
это светлая мука с креста.
— Как зовут тебя, Муза? — Не знаю.
Назовем ее — Красота.
Отстоявши полночные смены,
не попавши в священный реестр,
вы, читательница поэмы,
может, вы героиня и есть?
Просветлев от забот ежегодных,
отстояла очередя.
И в Москву прилетела Джоконда,
чтоб секунду взглянуть на Тебя.
Но едва за тобою проследую,
растворяешься в улицах ты...
Жизнь моя — продолжение следует.
И на встречных — след Красоты.
1974
Очередь московских женщин
Я 41-я на Плисецкую,
26-я на пледы чешские,
30-я на Таганку,
35-я на Ваганьково,
кто на Мадонну — запись на Морвокзале,
а Вы с ребенком, тут не стояли!
Кто был девятая, станет десятой,
Борисова станет Мусатовой,
я 16-я к глазному,
75-я на Глазунова,
110-я на аборты
(придет очередь — подработаю),
26-я на фестивали,
а Вы с ребенком, тут не стояли!
47-я на автодетали
(меня родили — и записали),
я уже 1000-я на автомобили
(меня записали — потом родили),
что дают? кому давать?
А еще мать!
Я 45-я за тридцать пятыми,
а Вы с ребенком, чего тут пялитесь?
Кто на Мадонну — отметка в 10-ть.
А Вы с ребенком — и не надейтесь!
Не Вы, а я — 1-я на среду,
а Вы — первая куда следует...
