развившаяся обезьяна!

Природы гениальный смысл

уничтожаешь ты бездарно».

И я не мог найти Тебя

среди абсурдного пространства,

и я не мог найти себя,

не находил, как ни старался.

И в городах, и в хуторах

стояли Инги и Устиньи,

их жизни, словно вурдалак,

слепая высосет пустыня.

Кричала рыба из глубин:

«Возьми детей моих в котомку,

но только реку не губи!

Оставь хоть струйку для потомства».

Я шел меж сосен голубых,

фотографируя их лица,

как жертву, прежде чем убить,

фотографирует убийца.

Стояли русские леса,

чуть-чуть подрагивая телом.

Они глядели мне в глаза,

как человек перед расстрелом.

Земля пустела, как орех.

И кто-то в небе пел про это:

«Червь, человечек, короед,

какую ты сожрал планету!»

1983

Мать

Я отменил материнские похороны.

Не воскресить тебя в эту эпоху.

Мама, прости эти сборы повторные.

Снегом осело, что было лицом.

Я тебя отнял у крематория

и положу тебя рядом с отцом.

Падают страшные комья весенние

Новодевичьего монастыря.

Спят Вознесенский и Вознесенская –

жизнью пронизанная земля.

То, что к тебе прикасалось, отныне

стало святыней.

В сквере скамейки, Ордынка за ними

стали святыней.

Стал над березой екатерининской

свет материнский.

Что ты прошла на земле, Антонина?

По уши в ландыши влюблена,

интеллигентка в косынке Рабкрина

и ермоловская спина!

В скрежет зубовный индустрии и примусов,

в мире, замешенном на крови,

ты была чистой любовью, без примеси,

лоб-одуванчик, полный любви.

Ты — незамеченная Россия,

ты охраняла очаг и порог,

беды и волосы молодые,

как в кулачок, зажимая в пучок.

Как ты там сможешь, как же ты сможешь

там без родни?

Носик смешливо больше не сморщишь

и никогда не поправишь мне воротник.

Будешь ночами будить анонимно.

Сам распахнется ахматовский томик.

Что тебя мучает, Антонина,

Тоня?

В дождь ты стучишься. Ты не простудишься.

Я ощущаю присутствие в доме.

В темных стихиях ты наша заступница,

Тоня...

Рюмка стоит твоя после поминок

с корочкой хлебца на сорок дней.

Она испарилась наполовину.

Или ты вправду притронулась к ней?

Не попадает рифма на рифму,

но это последняя связь с тобой!

Оборвалось. Я стою у обрыва,

малая часть твоей жизни земной.

«Благодарю тебя, что родила меня

и познакомила этим с собой

с тайным присутствием идеала,

что приблизительно звали — любовь.

Благодарю, что мы жили бок о бок

в ужасе дня или радости дня,

робкой любовью приткнувшийся лобик —

лет через тысячу вспомни меня».

Я этих слов не сказал унизительно.

Кто прочитает это, скорей

матери ландыши принесите.

Поздно — моей, принесите своей.

1983

Водная лыжница

В трос вросла, не сняв очки бутыльи, —

уводи!

Обожает, чтобы уводили!

Аж щека на повороте у воды.

Проскользила — боже! — состругала,

наклонившись, как в рубанке оселок,

не любительница — профессионалка,

золотая чемпионка ног!

Я горжусь твоей слепой свободой,

обмирающею до кишок —

золотою вольницей увода

на глазах у всех, почти что нагишом.

Как истосковалась по пиратству

женщина в сегодняшнем быту!

Главное — ногами упираться,

чтоб не вылетала на ходу.

«Укради, как раньше на запятках, —

миленький, назад не возврати!» —

если есть душа, то она в пятках,

упирающихся в край воды.

Укради за воды и за горы,

только бы надежен был мужик!

В золотом забвении увода

онемеют десны и язык.

«Да куда ж ты без спасательной жилетки,