и тыквы — купола.

И бирюза кокошников

окошки оплела.

Сквозь кожуру мишурную

глядело с завитков,

что чудилось Мичурину

шестнадцатых веков.

Диковины кочанные,

их буйные листы,

кочевников колчаны

и кочетов хвосты.

И башенки буравами

взвивались по бокам,

и купола булавами

грозили облакам!

И москвичи молились

столь дерзкому труду —

арбузу и маису

в чудовищном саду.

V

Взглянув на главы-шлемы,

боярин рек:

— У, шельмы,

в бараний рог!

Сплошные перламутры —

сойдешь с ума.

Уж больно баламутны

их сурик и сурьма...

Купец галантный,

куль голландский,

шипел: — Ишь надругательство,

хула и украшательство.

Нашел уж царь работничков —

смутьянов и разбойничков!

У них не кисти,

а кистени,

семь городов, антихристы,

задумали они.

Им наша жизнь — кабальная,

им Русь — не мать!

...А младший у кабатчика

все похвалялся, тать,

как в ночь перед заутреней,

охальник и бахвал,

царевне

целомудренной

он груди целовал...

И дьяки присные,

как крысы по углам,

в ладони прыснули:

— Не храм, а срам!..

...А храм пылал в полнеба,

как лозунг к мятежам,

как пламя гнева —

крамольный храм!

От страха дьякон пятился,

в сундук купчина прятался.

А немец, как козел,

скакал, задрав камзол.

Уж как ты зол,

храм антихристовый!..

А мужик стоял да подсвистывал,

все посвистывал, да поглядывал,

да топор

рукой все поглаживал...

VI

Холод, хохот, конский топот да собачий звонкий

лай.

Мы, как дьяволы, работали, а сегодня — пей,

гуляй!

Гуляй!

Девкам юбки заголяй!

Эх, на синих, на глазурных да на огненных

санях...

Купола горят глазуньями на распахнутых

снегах,

Ах! —

Только губы на губах!

Мимо ярмарок, где ярки яйца, кружки, караси.

По соборной, по собольей, по оборванной

Руси —

эх, оси —

только ноги уноси!

Завтра новый день рабочий грянет в тысячу

ладов.

Ой вы, плотнички, пилите тес для новых

городов.

Го-ро-дов?

Может, лучше — для гробов?..

VII

Тюремные стены.

И нем рассвет.

А где поэма?

Поэмы нет.

Была в семь глав она —

как храм в семь глав.

А нынче безгласна —

как лик без глаз.

Она у плахи.

Стоит в ночи.

. . . . . . . . . . . .

И руки о рубахи

отерли палачи.

Реквием

Вам сваи не бить, не гулять по лугам.

Не быть, не быть, не быть городам!

Узорчатым башням в тумане не плыть.

Ни солнцу, ни пашням, ни соснам — не быть!

Ни белым, ни синим — не быть, не бывать.

И выйдет насильник губить-убивать.

И женщины будут в оврагах рожать,

и кони без всадников — мчаться и ржать.

Сквозь белый фундамент трава прорастет.

И мрак, словно мамонт, на землю сойдет.

Растерзанным бабам на площади выть.

Ни белым, ни синим, ни прочим — не быть!

Ни в снах, ни воочию — нигде, никогда...

Врете,

сволочи,

будут города!

Над ширью вселенской

в лесах золотых

я,

Вознесенский,

воздвигну их!

Я — парень с Калужской,

я явно не промах.