Тогда постаменты опустеют.

И я холодею, как мертвец,

когда

по прогнувшимся

ступеням

ступает твой каменный отец.

1973

* * *

На площади судят нас, трех воров.

Я тоже пытаюсь дознаться — кто?

Первый виновен или второй?

Но я-то знаю, что я украл.

Первый признался, что это он.

Второй улики кладет на стол.

Меня прогоняют за то, что вру.

Но я-то помню, что я украл.

Пойду домой и разрою клад,

где жемчуг теплый от шеи твоей...

И нет тебя засвидетельствовать,

чтобы признали, что я украл.

1973

* * *

На суде, в раю или в аду

скажет он, когда придут истцы:

«Я любил двух женщин как одну,

хоть они совсем не близнецы».

Все равно, что скажут, все равно...

Не дослушивая ответ,

он двустворчатое окно

застегнет на черный шпингалет.

1972

* * *

Теряю свою независимость,

поступки мои, верней, видимость

поступков моих и суждений,

уже ощущают уздечку,

и что там софизмы нанизывать!

Где прежде так резво бежалось,

путь прежний мешает походке,

как будто магнитная залежь

притягивает подковки!

Безволье какое-то, жалость...

Куда б ни позвали — пожалуйста,

как набережные кокотки.

Какое-то разноголосье,

лишившееся дирижера,

в душе моей стонет и просит,

как гости во время дожора.

И галстук, завязанный фигой,

искусства не заменитель.

Должны быть известными — книги,

а сами вы незнамениты,

чем мина скромнее и глуше,

тем шире разряд динамита.

Должны быть бессмертными — души,

а сами вы смертно-телесны,

телевизионные уши

не так уже интересны.

Должны быть бессмертными рукописи,

а думать — кто купит? — бог упаси!

Хочу низложенья просторного

всех черт, что приписаны публикой.

Монархия первопрестольная

в душе уступает республике.

Тоскую о милых устоях.

Отказываюсь от затворничества

для демократичных забот —

жестяной лопатою дворничьей

расчищу снежок до ворот.

Есть высшая цель стихотворца —

ледок на крылечке оббить,

чтоб шли обогреться с морозца

и исповеди испить.

1974

Свет вчерашний

Все хорошо пока что.

Лишь беспокоит немного

ламповый, непогашенный

свет посреди дневного.

Будто свидетель лишний

или двойник дурного —

жалостный, электрический

свет посреди дневного.

Сердце не потому ли

счастливо, но в печали?

Так они и уснули.

Света не выключали.

Проволочкой накалившейся

тем еще безутешней,

слабый и электрический,

с вечера похудевший.

Вроде и нет в наличии,

но что-то тебе мешает.

Жалостный электрический

к белому примешался.

1972

* * *

Ты поставила лучшие годы,

я — талант.

Нас с тобой секунданты угодливо

развели. Ты — лихой дуэлянт!

Получив твою меткую ярость,

пошатнусь и скажу как актер,

что я с бабами не стреляюсь,

из-за бабы — другой разговор.

Из-за Той, что вбегала в июле,

что возлюбленной называл,

что сейчас соловьиною пулей

убиваешь во мне наповал!

1972

Порнография духа

Отплясывает при народе

с поклонником голым подруга.

Ликуй, порнография плоти!

Но есть порнография духа.

Докладчик порой на лектории,

в искусстве силен как стряпуха,

раскроет на аудитории

свою порнографию духа.

В Пикассо ему все не ясно,