«Мне нравится тот гарсон

в засахаренных джинсах с бисером»

Записываем:

«1 Фиат на 150000 персон,

3 Фиата на 1 персону»

Иона . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2 миллиона лет

сласти власти . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30 монет

разблюдовка в стиле Людовика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Винегрет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . нет

конфеты «Пламенный привет» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . нет

вокальный квинтет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . нет

Голодуха, брат, голодуха

особо в области духа! —

а вместо третьего

мост Александра III-го . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 188?

Голодуха, брат, голодуха

от славы, тоски, сластей,

чем больше пропустишь в брюхо,

тем в животе пустей!

Мы — как пустотелые бюсты,

с улыбочкою без дна,

глотаешь, а в сердце пусто —

бездна!

«Rubajem» (испанск.), Андрюха».

Ешь неизвестно что,

голодуха, блин, голодуха!

Есть только растущий счет.

А бледный гарсон за подносом

летел, не касаясь земли,

как будто схватясь за подножку,

когда поезда отошли...

Ах, кто это нам подмаргивает

из пищ?

Габр. Маркес помалкивает —

отличнейшая дичь!

В углу драматург рубает

противозачаточные таблетки.

Завтра его обсуждают.

Как бы чего не вышло!..

На нем пиджачок, как мякиш,—

что смертному не достичь.

Отличная дичь — знай наших!

Послушаем, что за спич?

III

«На дубу написано «Валя».

Мы забыли, забыли с вами,

не забыли самих названий,

позабыли, зачем писали.

На художнике надпись «сука»,

у собаки кличка «Наука».

«Правдолюбец» на самодержце.

Ты куда, «Аллея Надежды»?

И зачем посредине забора

изреченье: «убей ухажора?»

И, уверовав в слов тождественность

в одиночнейшем из столетий,

кто-то обнял доску, как женщину.

Но это надпись на туалете.

И зачем написано «Лошадь»

на мучительной образине,

в чьих смычковых ногах заложена

одна сотка автомашины?»

IV

«Кус-кус» пустеет во мраке,

уносят остатки дичи.

«Dixi».

И, плюнув на зонт и дождик,

в нелетнейший из дождищ

уходят под дула художники —

отличнейшая дичь!

1973

* * *

Тираны поэтов не понимают,

когда понимают — тогда убивают.

1973

Похороны Кирсанова

Прощайте, Семен Исаакович.

Фьюить!

Уже ни стихом, ни сагою

оттуда не возвратить.

Почетные караулы

у входа в нездешний гул

ждут очереди понуро,

в глазах у них: «Караул!»

Пьерошка в одежде елочной,

в ненастиях уцелев,

серебрянейший, как перышко,

просиживал в ЦДЛ.

Один, как всегда, без дела,

на деле же — весь из мук,

почти что уже без тела

мучительнейший звук.

Нам виделось кватроченто,

и как он, искусник, смел...

А было — кровотеченье

из горла, когда он пел!

Маэстро великолепный,

а для толпы — фигляр...

Невыплаканная флейта

в красный легла футляр.

1973

* * *

Приди! Чтоб снова снег слепил,

чтобы желтела на опушке,

как александровский ампир,

твоя дубленочка с опушкой.

1972

В непогоду

З. Б.

В дождь как из Ветхого завета

мы с удивительным детиной

плечом толкали из кювета

забуксовавшую машину.

В нем русское благообразье

шло к византийской ипостаси.