А Дарью очень интересуют его глаза. Тянет к ним указательный пальчик. Маркин отворачивает лицо.

– Перестань, Даша, – велит жена. – Нельзя глазки трогать. Представляешь, – это уже к Маркину, – и себе прямо берет и трогает. Я сколько раз уже… Даша, нельзя!

«Нельзя» – слово ей хорошо знакомо. Если не послушаться, мама может и в кроватку отправить. Сидеть там одной не хочется, поэтому Дарья убирает пальчик от папиных глазок…

Покачав дочку еще немного, Маркин ссаживает ее на коврик, к игрушкам. Поднялся.

– Что, пойдешь работать? – спрашивает жена.

– Не знаю…

На спинке кресла лежит программа телепередач. Маркин взял ее, стал изучать.

– Совсем смотреть нечего, – говорит жена. – Единственное – по «ТВ-Центру» ночью «Горькая луна», Поланского фильм. Ты не видел?

– У-у, – Маркин отрицательно мотнул головой.

– Я слышала, хороший фильм. Надо обязательно посмотреть.

– Уснем.

– Можно днем поспать. Дарью уложу в два часа и сами приляжем на пару часов. Давай?

Маркин снова почувствовал подкатывающую волну раздражения; сказал резко:

– Я днем спать не могу! Ты же знаешь, кажется…

Кладет программу обратно и направляется на кухню.

– Алеша, а поцеловать? – напоминает жена.

Маркин целует ее в подставленные губы. Елена закатывает глаза – дескать, ей очень приятно.

Появляется заспанный, но возбужденный Саша.

– Сколько времени? – Бросился к холодильнику, глянул на часы. – Бли-ин, у меня же стрелка в двенадцать!

Быстро одевается.

– А позавтракать?

– Не хочу.

– Опять весь день на пустой желудок? – беспокоится Елена. – Хоть молока с батоном…

– Да я опаздываю!

Она ищет помощи у Маркина:

– Леш, скажи ты ему…

– Нужно перекусить, – говорит Маркин, – это займет-то десять минут. Гастрит наживешь.

– Меня ждут, ехать далеко! – Саша зашнуровывает свои мощные ботинки, открывает дверь. – Я пошел. – Выскакивает в подъезд.

– В три часа чтоб пришел пообедать! – кричит ему вслед Елена. – Слышишь?

– Ла-адно!

Она захлопывает дверь. Как раз и Дарья пришлепала на четвереньках в прихожую.

– Опоздала, – мать берет ее на руки, – убежал братик.

– А-я-я, – словно бы расстраивается ребенок; Маркин и Елена не могут удержаться – смеются.

– Кстати, полы бы помыть, – затем говорит жена. – Дашка везде ползает, а грязь такая…

Маркин усмехается:

– Саша придет – пусть помоет.

– Надо заставить.

– М-да…

Хоть Маркин и утверждает, что не может спать днем, но состояние у него дремотное. Только улегся на диванчик, взялся за книгу – моментом глаза стали слипаться, тело размякло. И чай не помог. Кофе еще, что ли, выпить?.. Ставит чайник. В ожидании, пока тот закипит, идет в комнату.

– Что на обед приготовить? – спрашивает жену.

– Там фарш под морозилкой. Котлет можно с пюре. Нормально?

– Давай.

Жена отрывается от разбора детской одежонки.

– Я сделаю, Леш. Садись поработай.

– Не получается… Я лучше… Ты и так всю неделю варишь.

Готовить Маркину нравится. Привычка. В армии был поваром – года полтора без отрыва у плиты проторчал. Теперь как-то не по себе, если долго этим не занимается, точно не хватает важной составляющей жизни…

Елена особенно не упорствует – с понедельника по пятницу ей вот как хватает готовить всякие блюда, фантазировать, чтоб не одно и то же. Хоть в выходные можно расслабиться.

Маркин достает из холодильника фарш. Пока размораживается, чистит картошку.

Включен магнитофон, играет кассета с песнями группы, где Маркин был лидером. Еще минусинских времен. Кассета заезженная, постороннему человеку слов не разобрать, но Маркин, конечно, знает все наизусть. Частенько включает для поднятия духа, но вместо этого почти всегда возникает ощущение пустоты сегодняшнего.

Хе-хе, надеялся вот, приехав сюда, что здесь-то, в Москве, и займется музыкой всерьез. О писательстве тогда думал даже меньше, чем о музыке… Ну, с писательством худо-бедно, но двигается, а для группы люди нужны, соратники, аппаратура, инструменты, база. Силы нужны, энергия… Иногда, бывает, за бутылкой поговорят с Дэном, что надо группу сколотить (Дэн даже на барабанах мала-мала может), помечтают, а дальше ничего. И как-то особого желания нет, того, какое в двадцать лет было, жгло аж. И Маркин готов признать: его время для рок-н-ролла прошло, назад не вернуться, запал уже не тот.

Вот сидит, чистя картошку, слушает, как рычит на кассете, колотит по струнам, и не верится, что это действительно он. И тексты песен словно бы не его. Теперь такие не пишутся… да и вообще никакие особо не пишутся.

Поделил фарш на шесть равных кусочков (чтоб Елене, Саше и себе по две котлеты получилось) и принялся жарить. Жена, вроде, занялась стиркой.

Немного постирав, заходит на кухню.

– Кстати, Алеш, сегодня же должны тараканов прийти травить! – объявляет.

Маркин кивнул:

– Я знаю.

– Надо тогда посуду убирать, вещи.

– Угу, надо…

Котлеты шипят на сковороде, начинают аппетитно пахнуть.

– Аромат какой! – улыбается Елена. – Сразу есть захотелось.

– Приготовится – поедим.

– Что ты такой? – Она обняла мужа. – Случилось что-то?

– Да нет…

– На концерт хочешь пойти?

Уж если Елена начала выяснять, отчего ее Алеша не в настроении, то, пока не узнает причину, не успокоится.

– Н-ну, состояние просто какое-то, – объясняет Маркин, – давление низкое, наверное…

– Выпей кофе, любимый. Заварить?

– Я уже выпил. Спасибо.

Жена смотрит на Маркина заботливым взглядом; Маркина на это тянет сказать ей что– нибудь обидное, грубое. Он неприятен себе за то, что на него смотрят как на больного… Пересиливает себя, старается успокоиться. Целует Елену.

– Ты меня любишь? – ласкаясь, спрашивает она.

– Люблю… – Маркин начинает переворачивать котлеты.

Жена обнимает его со спины, гладит ему грудь под рубашкой.

– И я тебя бесконечно люблю, – нежно шепчет мужу на ухо.

– Осторожно, Лен! У меня важная операция. – Котлеты скользят по лопатке, не желая переворачиваться. – Ч-черт! – ругается Маркин.

Жена отпускает его.

– Ладно, пойду постираю, пока Дарья не артачится. Мультик сидит смотрит.

– Постирай, – отзывается Маркин.

Решили пообедать, пока не остыло. Пюре свежим только и надо употреблять. Да и котлеты тоже…

– Дашунька с нами покушает? – Жена вносит дочку. – Даша уже большая девочка, надо привыкать за столом, как взрослые, – говорит голосом, каким обычно говорят с детьми, приторно-сладким и словно фальшивым. – Так, отец, давай нам самую большую ложку, мы хотим пюрешки!

Есть вместе с ребенком Маркина не особенно радует. Постоянно настороже – чтобы что-нибудь не перевернула, не залезла пальцами в соль… То одно подай, то другое убери. В общем, никакого удовольствия от еды. А вот Елена все-таки удивительная – и дочку кормит, и сама успевает, еще и наговаривает ребенку всякие ласковые слова.

Дарья все порывается захватить ложку, действовать самой. И когда ей это удается (Елена сдалась: «Попробуй, попробуй, малыш!»), вид у нее становится серьезный, даже несколько высокомерный. Она пытается зачерпнуть из тарелки, но ложка переворачивается ложбинкой вниз. Не получается.

– Давай мама покажет. – Елена ненавязчиво поправляет ложку, помогает наполнить ее пюре и донести до рта. – Во-от, – приговаривает, – вот скоро совсем самостоятельно будем кушать…

Но все же большая часть пюре в последний момент шлепается на пол. Дарья смотрит вниз с изумлением.

– Ничего, ничего, малыш, а мы еще попробуем. Так, набираем картошечки. Молоде-ец…

Маркин, доев свою порцию, выпив чай, встает из-за стола.

– Ну что, заканчивайте, – говорит. – Надо готовиться к травле этой… С минуты на минуту прийти могут.