Обстоятельства тем временем все усложнялись: претендент вошел в сношения с туркменами, Хивою и киргисскими партизанами. 16-го августа Сыддык, пользуясь отсутствием эмира, занял крепость Нураты, а оттуда двинулся к Кермине, куда претендент назначил его беком. Эмир, оставив в Черахчи 1,500 человек, возвратился в Бухару. Претендент тотчас занял Черахчи, а затем и Карши.
Однако же рекогносцировка наша к Китабу заставила шахрисябзских беков отозвать из Карши 4,000 войска с артиллерией, и дальнейшая деятельность Катты-Тюри была, таким образом, приостановлена. В это время, пользуясь некоторым затишьем, эмир выступил из Бухары, разбил Сыддыка под Кермине и восстановил здесь свою власть.
За то другой киргисский партизан Назар, с 10,000 войска, осадил и взял Хатырчи; часть его войска перешла нашу границу, но скоро была рассеяна, высланным для того, нашим отрядом. Туркмены же были на столько смелы, что делали набеги под самую Бухару — так что эмир, возвратившися в столицу, попал как бы в осаду.
Все эти беспорядки, отзываясь и у нас, вследствие разных слухов о замыслах Катты-Тюри против Самарканда и Катты-Кургана, были нам невыгодны еще и в том отношении, что, в случае падения эмира, влекли за собою почти неизбежную войну, а это было для нас тем неудобнее, что наступала пора сборов податей и войскам надобно было еще устроиться на зиму. К тому же, никем нелюбимый, непопулярный и неэнергичный Сеид-Музафар был во всяком случае более удобен для нас, чем энергичный и популярный фанатик Катты-Тюря. Наконец, по азиятским понятиям, договоры и условия настоящего владетеля не обязательны для его преемников, а потому в наших видах и интересах было поддержать старого эмира. Все эти причины казались на столько убедительными, что когда эмир обратился наконец к Абрамову с просьбою о помощи, которой до этого старался всячески избежать, то джамский отряд был передвинут к Карши и 23 октября, после небольшой стычки, занял город, покинутый бежавшим претендентом. Еще раньше эмиру дано было знать о движении отряда в Карши и предлагалось прислать своего бека с отрядом, для принятия от нас города, но так как бухарцы шли весьма медленно, как видно не вполне доверяя нашей искренности, то отряд наш выступил 27-го октября из под Карши по Самаркандской дороге и остановился в расстоянии одного перехода. Передача города войскам эмира возложена была на самих аксакалов. Тогда бухарцы прибавили шагу и в тот же день вступили в город. На другой день, узнав, что бухарцы уже заняли город, отряд продолжал движение к Самарканду.
До какой степени недоверчиво относились бухарцы к нашим действиям, можно судить из письма эмира: «мы узнали, писал он, что русские вступили в Карши и заняли его. Вследствие какой необходимости это было сделано, мы совершенно не понимаем… Русский Царь — государь могущественный и владения его очень обширны. Я вступил с ним в дружбу, а теперь и друзья и враги знают о занятии города». Легкий успех над Каты-Тюрей и возвращение города эмиру произвели весьма благо приятное для нас впечатление как в среде нашего собственного мусульманского населения, так и в соседних владениях. Яхья Ходжа, принявший от нас Карши, писал Абрамову между прочим: «выступлением вашим из Карши, вы совершили великий и благородный подвиг — теперь все удивляются искренности вашей дружбы, а мы гордимся теперь этим перед теми, кто утверждал противное». Эмиру же это до того понравилось, что он просил потом, чтобы мы кстати взяли для него также и Якобах и Шахрисябз, при чем обещал принять военные издержки на свой счет. Шахрисябзские беки были однакоже так напуганы рекогносцировкой нашей к Китабу, что прислали депутацию с изъявлением покорности, и, по нашему требованию, обязались возвратить Якобах эмиру.
Катты-Тюря, непринятый шахрисябзсцами, обратился к генералу Абрамову с просьбой примирить его с отцем «я бы поехал к государю моему лично, писал смирившийся принц, я бы просил у него прощения, упал бы к его ногам, целовал бы их и отер бы ими свои слезы».
Казалось, что раскаяние было полное, но когда эмир согласился простить его и вызывал к себе, то Катты-Тюря, не доверяя искренности отца, просил покровительства России. Получив позволение прибыть в Самарканд, принц этот свернул, однако же, с дороги и двинулся на Хатырчи, занял этот город и предал многих из своих противников казни. Затем он направился к Кермине, но тут уже подоспел из Карши сам эмир и претендент бежал в Нурату. Вытесненный и оттуда, он скитался в Хиве, Авганистане и, наконец, принят в Кашгаре.
Все эти волнения отразились, естественно, на правильности поступления податей в казну эмира, и он не мог выполнить в точности условие относительно сроков взноса контрибуции, так что последний взнос, сделанный в апреле 1870 г., опоздал на 7 месяцев. Кроме домашних затруднений, неаккуратность высылки контрибуции имела причинами еще: а) опасение, чтобы кабульский эмир не занял левого берега Аму-Дарьи, б) слух о том, что генерал фон Кауфман, уехавший в С.-Петербург, не возвратится назад, а с новым генерал-губернатором могла измениться и политика, и, наконец, в) слухи о беспорядках в киргисской степи оренбургского ведомства. Проезд генерал-губернатора чрез степь устранил две последния причины и эмир поторопился выслать к его приезду 276.000 руб., в счет следовавшей с него контрибуции. Московский купец М. Хлудов предложил внести за эмира всю остальную недоплаченную часть контрибуции, но с гарантией нашего правительства в получении с эмира этого долга. В гарантии было отказано, а предложено склонить к поручительству бухарских купцов. — Дело это расстроилось, но при помощи разных принудительных мер эмир все таки пощипал свое купечество и, в апреле 1870 года, внесены были последния 30 т. тиллей. Эмиру выдана была квитанция в получении от него в 4 срока сполна всей контрибуции.
Часть бухарской серебряной монеты была выслана в количестве 320,000 штук (на 64,000 р.) на С.-Петербургский монетный двор, а золотые тилли выпущены в обращение чиновником казенной палаты, заведывавшим расходными отделением…
Глава III.
Письма эмира к генерал-губернатору и к Государю. — Своеобразный взгляд на причины войны. — Посольство Тюря-Джана. — Просьбы о возвращении Самарканда и других городов. — Депеша сэра Буканана. — Тревожные слухи из ханств. — Рекогносцировки в Кизил Кумы. — Спор Бухары и Кокана из-за Каратегина. — Вмешательство генерала-губернатора. — Разбойничества в Бухаре. — Истребление русскими шайки Бабана. — Посольство полк. Носовича. — Неудовольствия с Шахрисябзем. — Взятие Китаба и Шахра и передача их эмиру. — Голод в Бухаре. — Неудовольствие народа против русских. — Посольство г-на Струве. — Посольство полк. Колзакова. — Выдача эмиру бежавшего к нам опального бека. — Вопрос о воде Зеравшана. — Обязательство Эмира не сноситься впредь с Турцией помимо генерал-губернатора. — Командировка в Бухару агента министерства финансов г. Петровского. — Можно-ли рассчитывать на постоянный мир с Бухарою? — Поведение эмира во время движения нашего на Хиву в 1873. — Новая командировка г. Струве. — Новый трактат 28 сентября 1873.
С течением времени эмир, как видно, отдумал воспитывать сына в России и просил только дозволения отправить его к Высочайшему двору, для засвидетельствования своих мирных и дружественных намерений и для изъявления раскаяния в своих ошибках. Однако же в письме, поданном генерал-губернатору 23 июля, было, между прочим, сказано и следующее:
«Следовало бы, ради Величия и Высокого Имени (Белого Царя), дать возможность прожить в спокойствии пяти-шести мусульманам (т. е. мусульманским городам), оставшимся теперь без родины (т. е. завоеванных русскими). Очень хорошо известно, что с начала до конца, с нашей стороны, не было повода к войне; очень хорошо известна нам и обширность вашего государства, но ведь это на два, на три дня жизни (другими словами: но ведь ничто не вечно)». В грамате на Высочайшее имя интересно, в особенности, наивное извращение фактов касательно наших прежних отношений. Эмир говорил:
