Во второй раз дырок было меньше, а сейчас, когда я снова смотрю на него, их нет совсем. Нет… я не ошиблась. В какой-то момент, когда я коснулась его, он отливал золотом. Я коснулась его снова, но это была лишь оловянная чаша.

Без дыр.

Это, должно быть, обыкновенная чаша. И никаких дыр, никакого золота, все это игра света и тени. Я все это себе вообразила. Именно вообразила.

Ох, я пишу чепуху. Глупая я курица. На этой неделе я каждый вечер бывала на балах. Неудивительно, что усталость сыграла злую шутку с моим умом.

Напрасно я вожу пером по бумаге, это тоже глупо. Но по крайней мере я смогу посмеяться над собственной глупостью через несколько месяцев, когда перечитаю дневник.

Скажу маме, что мне нужно немного отдохнуть от балов и раутов и выспаться. Она согласится, я уверена, поскольку не раз видела, как она зевала за ленчем.

Взамен я постараюсь убедить Бертрама пофехтовать со мной. Да, я знаю, я отказалась от подобных занятий, но иначе я с ума сойду от скуки, а нам одного безумца-идиота под нашей крышей вполне достаточно. Надеюсь, мне удастся пофехтовать. Бертрама стало труднее убедить, поскольку я так наловчилась, что несколько раз победила его. В последний раз я попросила его показать мне какие-нибудь новые приемы, он отказал, но я уверена, что своего добьюсь, он милый и добрый брат и ужасно мне потакает. Я должна убедить Бертрама, это отвлечет мой ум от Уилл (зачеркнуто)… от раздражающего мистера Марстоуна.

До следующего раза…

Арабелла.

«Старейшине Совета, достопочтенному Джейсу Рентону.

Извините, что не написал раньше. Я был болен лихорадкой и еще не совсем оправился. Объект нашей взаимной заботы теперь в безопасности, при знакомстве мисс Темплар оказалась лучше, но я тем не менее думаю, она не подходит. Я знаю, что время дорого, и могу обратиться к своей сестре с просьбой помочь мне своими медицинскими навыками, но ей слишком опасно приезжать сюда. Я найду способ уехать с объектом как можно быстрее и вернуть его в Рослин.

Ваш слуга

Уильям Марстоун».

10 апреля 1806 года

Я теряю всякое терпение с мистером Марстоуном. Слава Богу, он одолел лихорадку, но вряд ли настолько окреп, чтобы вставать с постели, а он настаивает. Мама убедила его, что он должен остаться по крайней мере на две недели, а там доктор Стедсон снова его осмотрит.

Но это еще не все. Меня и мама раздражает, она считает, что я должна ухаживать за мистером Марстоуном, и находит массу причин оставить нас наедине. Думаю, она замышляет подтолкнуть нас друг к другу, ведь никто не станет отрицать, что Марстоуны – состоятельное, старинное и респектабельное семейство, хотя некоторые считают их эксцентричными. Мой брат говорит, что они славятся разведением прекрасных лошадей, полагаю, это кое-что значит.

Я понимаю, что противоречу себе. Мне следовало бы желать, чтобы раздражающий меня мистер Марстоун поскорее убрался из нашего дома вместе с Граалем, но столь же раздражает то, что он поднимается с постели, хотя рана еще не зажила.

Одно я знаю наверняка: лучше пусть Грааль будет у мистера Марстоуна, чем у меня. В результате я решила сегодня утром вернуть Грааль ему, и не важно, в постели он или нет.

Одевшись, я вытащила завернутую в шаль чашу из-под подушки и подняла ее к утреннему свету, чтобы в последний раз взглянуть на нее.

Никаких дырок не было, и хотя поверхность была тусклой, под коричневой патиной, казалось, поблескивал неуловимый свет. Но поскольку я продолжала подставлять чашу солнечным лучам, пробивавшимся сквозь шторы в моей спальне, никакого другого света, кроме солнечного, не было. Это загадка. Я хорошо выспалась, так что не могла списать на усталость то, что вижу лишь оловянную чашу.

Но это не имеет значения, я не желаю иметь дело с тайнами.

Я снова завернула чашу в шаль, вызвала горничную и велела подать завтрак в комнату мистера Марстоуна. Когда я постучала в дверь, он пригласил меня войти, я увидела, что завтрак уже подан, как я и просила, но еды было на двоих, а не на одного. Подозреваю, что к этому приложила руку мама, поскольку я обещала ей, что проверю состояние мистера Марстоуна. Однако я отбросила раздражение. Для меня нет разницы, где завтракать: в гостиной или у постели Уилла (зачеркнуто)… мистера Марстоуна. Кроме того, я принесла Грааль и верну его.

Закрывая дверь, я замялась, для соблюдения приличий следовало оставить ее немного приоткрытой. С другой стороны, если это действительно Грааль, и учитывая, с какой конспирацией мне его вручили, разумнее сохранить приватность.

В результате, когда он поднял брови в ответ на мое решение, меня это возмутило: не ему говорить о приличиях. В конце концов, он сам поступил неприлично, заговорив со мной в «Олмаке». Моя досада только усилилась, когда я взглянула на него. Он был бледен после лихорадки, распахнутая у ворота ночная сорочка открывала его грудь, от которой я добропорядочно отвела взгляд, прежде чем увидеть ее мускулистый простор… мне было трудно удержаться и не глядеть на нее, внимание мое, похоже, стало легко отвлекаться, я потеряла дисциплину ума, которую развивала, оттачивая приемы фехтования.

Если это происходит оттого, что я пытаюсь выполнить свой долг перед мамой, то уж лучше я буду побеждать Берти в фехтовании, мне сложностей в жизни не нужно.

Я обнаружила, что стиснула зубы. По городу ходили слухи, что мы с мамой ловко ухватились за шанс оставить мистера Марстоуна в нашем доме, и все потому, что мне отчаянно нужен муж. Можете себе вообразить, как меня это разозлило, но не оставалось ничего другого, как смеяться над этими сплетнями на публике и изо всех сил стараться, чтобы Уилл (зачеркнуто)… мистер Марстоун покинул наш дом как можно скорее. И отказаться от Грааля – оловянной плошки – первый шаг к этому.

Но он не имеет права выглядеть таким беспомощным и в то же время таким мужественным. Это вызывает во мне жалость к нему, а этого не должно быть, если я собираюсь отказаться от миссии Хранительницы Грааля.

– Мисс Темплар… – начал он.

– Мистер Марстоун… – одновременно сказала я и чуть не зарычала от злости, поскольку унисон наших голосов едва не лишил меня самообладания.

Он изящно склонил голову, уступая мне право говорить первой, чем еще больше вывел меня из терпения. Прежде чем заговорить, я собралась с мыслями.

– Мистер Марстоун, я принесла вам… Грааль. – Язык мой споткнулся на последнем слове, я до конца не могла поверить, что это действительно Грааль, несмотря на то что дырки сменились неуловимым блеском.

– Принесли? Отлично, – сказал он.

Я заморгала. Это был не тот ответ, которого я ожидала, я даже испытала странное разочарование. Я решила, что его все еще лихорадит и он не понимает, что говорит. Или, напротив, он опомнился и передумал отдавать мне Грааль. Так или иначе, я развернула шаль и вручила ему чашу.

На лице мистера Марстоуна появилось благоговейное выражение, его глаза засияли, он сделал глубокий вдох.

– Вы сохранили его. Спасибо, – сказал он, с благодарностью глядя на меня.

У меня дух захватило, и что-то во мне, сломавшись, открылось. Он смотрел на меня так, будто я только что родилась из пены, как Венера. От его настойчивого взгляда я отвела глаза и, к своей досаде, почувствовала, что краснею.

– Это просто чаша, – ворчливо сказала я. – Я совсем не уверена, что это Грааль. – Я заставила себя снова посмотреть на мистера Марстоуна.

И тут же пожалела о своих словах: благодарность на его лице сменилась удивлением, потом неодобрением.

– Как вы можете сомневаться? – сказал он. – Разве вы не видите, как он сияет внутренним светом? Каждый, у кого есть глаза, должен видеть это.

Я не видела ничего, кроме оловянной чаши, без дырок, конечно, но никакого света, никакого сияния. Я снова посмотрела на мистера Марстоуна и почувствовала еще больший упадок внутри. Это ощущение мне не нравилось.