Даниэль тактично оставляет меня в покое, чего не сказать о режиссере, и я пытаюсь взять себя в руки, прячу поглубже взвинченность и нацепляю на физиономию лучезарную улыбку. Притворство дается нелегко, внутренний хаос время от времени прорывается сквозь наигранную веселость, словно предостерегая: мы еще встретимся. Что на это ответить? Да я жду не дождусь этой встречи! Достаточно пожив на свете, я не раз встречалась сама с собой в подобном взбаламученном состоянии и вроде бы научилась разбираться в его природе. Беспокойство такого рода обычно предшествует зарождению грядущей безмятежности. Но если внешние обстоятельства не дают с головой погрузиться в этот внутренний процесс, если требуется активно участвовать в рутине, если в угоду второстепенному приходится откладывать на потом противоборство с болевым фантомом, это вызывает в человеке гораздо больший стресс, нежели долго сдерживаемый оргазм.

Выхода нет, и я снисхожу до участия в мелких, совершенно несущественных делах. Уподобясь энтомологу, зорким глазом разглядываю Айка Файшака. Куда до него какому-нибудь Спартаку! Римский профиль, благородные черты гладиатора, высокий, чистый лоб под крутыми завитками волос, прямой, не слишком длинный нос, четкий контур полных губ и непременная ямочка на подбородке. Тошнотворное совершенство этого лица нарушается застенчивой улыбкой — не прирожденной, но благоприобретенной, и Файшаку, вероятно, пришлось немало потрудиться, отрабатывая ее. При моей склонности к поспешным суждениям я тотчас решаю, что идеальный римлянин — существо пустое и тщеславное. Разумеется, здесь я не ошибаюсь, хотя в двух словах характер человека не обрисуешь, но не вдаваться же в анализ его привлекательности, мне и без того хватает над чем поразмыслить, только вот свободной минуты нет…

Айк Файшак нежится на солнышке. Блаженно щурясь, он одаряет меня заученной улыбкой и конфиденциальным признанием:

— Представляете, мой насморк прошел! Все же я ничуть не раскаиваюсь, что предпочел эту бивуачную жизнь гостиничному комфорту.

— О да, конечно! — глубокомысленно поддакиваю я.

— Нет, кроме шуток, жизнь на лоне природы пошла мне на пользу. Никакой тебе сутолоки, вечной спешки, гонки, суеты.

— Мне этого не понять, — скромно признаюсь я. — Мсье Руссо — вот он знаток в подобного рода вопросах.

Файшак отвечает взрывом смеха, а я ретируюсь в сторонку. Каскадеры уже провели жеребьевку, и роль слуги на сегодня выпала Рюлю. Луис долго ломал голову, как бы отомстить доктору за его вчерашние каверзы. При виде ассистентки режиссера, расположившейся на солнышке в купальнике и с вязанием в руках, он радостно восклицает:

— Изволь к вечеру связать мне шарф!

Нос Рюля вытягивается еще больше, но приказ доктор выполняет неукоснительно. Одолжив у опытной вязальщицы спицы и клубок шерсти, он усаживается в тени и начинает осваивать приемы непривычного занятия. Через несколько минут все женщины из съемочной группы обступают его плотным кольцом и наперебой снабжают советами. Спицы с бешеной скоростью мелькают в руках способного ученика, длина шарфа на глазах растет, равно как и популярность самого Рюля. Его некрасивое лицо чудесным образом преображается, согретое лучами заслуженной славы.

Остальным участникам забавы приходится поднапрячь мозги, изобретая новые проделки, ведь первый и, казалось бы, хитроумный ход завел в тупик. Выскочив на одной ноге из своего фургончика, Стив повелительно щелкает пальцами:

— Эй, слуга! Отыщи мой ботинок!

Рюль с успехом справляется с задачей, но Стиву этого мало — извольте обуть его и лишь потом вернуться к прерванному вязанию. Усиленно фехтуя спицами, доктор тщетно пытается нарастить темп, когда Стив вдруг спохватывается:

— Рюль, я забыл почистить зубы!

Вязание откладывается в сторону, Рюль срывается с места, и начинается мучительная процедура, где Рюль — палач, а Стив — добровольная жертва. Орудуя зубной щеткой, как скребком, слуга усердствует на совесть, и, когда десны начинают кровоточить, Стив великодушно предлагает продолжить самому, ан не тут-то было. Споласкивая пасту, Рюль не жалеет воды, попадающей и в нос, и в глаза подопечному. После чистки зубов Стив измучен и опустошен, как молодой супруг после первой брачной ночи, а «слуга» снова берется за спицы, не скрывая злорадной ухмылки: уж теперь-то его хоть на время оставят в покое.

Между тем подготовительная работа завершена и Тахир, взгромоздясь на свой режиссерский помост, объявляет о начале съемок. Все идет как по маслу, даже Файшак не доставляет никаких хлопот, с видимым удовольствием вживаясь в роль. Вынужденная отдать должное его профессионализму, я поневоле испытываю разочарование. Похоже, сама обстановка действует на актера благотворно. Он ни разу не запинается, текст шпарит как по писаному и даже несложные акробатические трюки, разок отрепетировав, проделывает сам.

Подходит очередь Эдиты. Актриса вываливается из своего жилого фургончика, бледная и помятая, словно с перепоя. Гримерша бросается к ней, пытаясь подручными средствами скрыть темные круги под глазами и прочие следы бурной ночи. Однако, судя по всему, перед мысленным взором Эдиты мелькают страницы какого-то другого сценария. Став перед камерой, она заслоняет глаза ладонью, вглядываясь вдаль. Из этой выразительной пантомимы ясно, что кто-то — или что-то — приближается к ней. Актриса машет рукой — сперва робко, затем все более воодушевленно, — делает несколько шагов навстречу и вдруг проворно отскакивает в сторону. Нечто, видимое только ей, проехав мимо, удаляется. Эдита ошарашенно смотрит вслед и сердито восклицает: «Эй, погоди!» Она ждет секунду, но, видимо, безрезультатно, потом бежит вдогонку, лицо ее искажено гневом. «Я ведь не поздороваться с тобой сюда вышла! Как только у тебя хватает наглости проехать мимо и не посадить меня на телегу! Вернись, слышишь?! Возьми меня с собой!»

Воображаемая телега скрывается за деревьями, расстроенная Эдита, понурив голову, опускается на землю и, сорвав пучок травы, подбрасывает вверх. Несколько травинок застревают в ее темных волосах. Эдита поднимает голову, в глазах ее стоят слезы, голос звучит жалобно:

— Вечно одна и та же история. Выхожу на дорогу, кричу, машу, а она думает, что всего лишь хочу поздороваться. Поравняется со мной, подмигнет — и проехала мимо.

— О ком ты, черт побери?! — вне себя кричит Тахир.

Эдита переводит на него взгляд, между делом вытаскивая из кармашка блузки сигарету. Глубоко затягивается, надолго задерживая выдох. Черты лица постепенно разглаживаются, она улыбается режиссеру.

— Не желает меня подобрать, хоть тресни. Но я не отступлюсь. Я не я буду, если не вскочу на эту телегу.

Еще одна глубокая затяжка, и Эдита лениво поднимается с земли. Движения ее мягкие, гибкие, как у кошки, напряжение в голосе пропало.

— В следующий раз этот номер у нее не пройдет. Встану посреди дороги — и ни с места. Пускай она остановится и подберет меня.

— Кто — она? — Файшак не скрывает насмешки.

Эдита делает очередную затяжку.

— Жизнь, кто же еще, по-твоему!

Докурив до конца сигарету, девушка меняется до неузнаваемости — лицо спокойное, кроткое, она с улыбкой оглядывается по сторонам.

— В такие минуты даже дерьмо кажется розовым.

Давая понять, что импровизация окончена, Эдита резко встряхивает головой. Бросает окурок, каблуком вдавливает его в землю и повторяет:

— В такие минуты любое дерьмо видится в розовом свете.

Я готова наградить ее аплодисментами, но боюсь, публика неверно меня поймет. Зато решаю при случае непременно разжиться розовой сигареткой, а то и двумя. Вдруг мне тоже поможет…

Начинается репетиция. Тахир подозрительно следит за Эдитой, но не находит, к чему придраться. Оба актера сегодня играют выше всяких похвал, и на съемочной площадке царит приподнятое настроение.

Вскоре после полудня доходит до повторения вчерашней сцены с моим участием. На сей раз камера меня уже не смущает, я с удовольствием заменяю Эдиту в эпизоде с драками. Остальные участники работают в том же ключе, что лишь немногим облегчает задачу, ведь драться приходится по-настоящему. Каскадеры не падают на землю при одном моем приближении, как вчера; я всерьез нападаю, они защищаются, не делая сверх того ни единого лишнего движения, но никоим образом не идут на контакт. Патрик и Стив с непостижимой быстротой и ловкостью увертываются от всех моих попыток достать их рукой или ногой и лишь под конец, опережая вмешательство Тахира, дозволяют мне управиться с ними. С доктором не нужно долго возиться, он услужливо подставляется под удар. Остаются Луис и Даниэль Беллок. Обоим игра доставляет явное удовольствие, в особенности Луису, этому мальчику-мужчине. Разыгрываемое нами действо вновь приобретает элементы бурлеска, но ведь даже в сценарии сказано «шуточная сцена». И Луис дает себе волю, обратным сальто, кувырками через голову, обезьяньими прыжками с дерева на дерево и прочими фантастическими трюками повергая в восторг присутствующих. Попробуй к такому подберись! С досады я бросаюсь на Хмурого. Он увертывается от ударов, падает на землю и откатывается в сторону, со смехом подначивает меня и наконец получает по полной программе. Луис, сидя на нижней ветке дерева, небрежно покачивает ногами и чистит ногти, с видом победителя посматривая на меня сверху. И вдруг сук под ним ломается и Луис вместе с веткой летит на землю. Какое-то мгновение они недвижно покоятся в обнимку, затем Луис, отбросив сук, встает и хохочет как ни в чем не бывало.