— Да ты лирик! А где проза?

— Ну, пожалуйста — Всемирный Разум контролирует зарождение областей низкого давления, их движение и выпадение осадков.

— Позволь дальше я, как биолог — чтобы Земля не превратилась в непроходимые джунгли, работают челюстями любители флоры, а их поголовье контролируют пожиратели мяса. Всё в автоматическом режиме — причём здесь интеллект?

— В основе процесса — подчиняясь энергии Объединенного Разума, циклоны не набирают силы ураганов, идут, куда надо и мочат, сколько требуется.

— Здорово! Ну, что сказать, молодцы — время не теряли!

Это я от всей души. Ну и Билли не смолчал:

— Не то что некоторые.

Горные складки с застывшими, как монументы, на краю пропасти снежными баранами, и величавым полётом орлов остались позади. Степное раздолье запомнилось топотом копыт несущихся прочь от невидимых хищников сайгаков, джейранов, диких ослов и лошадей. Леса птичьим гомоном и солнечной сенью. Реки чистой водой и плеском рыб. Озёра стаями водоплавающих — гусей, уток, лебедей и величавых фламинго.

Я шёл, менялись пейзажи — неизменными оставались убегающая в дымчатую даль кромка горизонта и девственная голубизна небесного купола с ватными клоками облаков. Нет даже реверсивных следов самолётов. Где же люди?

— Где люди, Билли? Где города?

— Люди будут, хотя маршрут ты выбрал не самый густонаселённый. А городов теперь действительно стало меньше. К чему они, если человек Земли сроднился с природой?

— Что-нибудь осталось? Москва жива?

— Стоит Первопрестольная, и все остальные мегаполисы с культурно-историческим наследием. Новые города — это целевые монолитные строения типа муравейника. Если интересуешься, можем заглянуть, чуть-чуть уклонившись от маршрута.

— Всё посмотрим в своё время — у нас впереди нескончаемая жизнь.

С гомо сапиенс эпохи Всемирного Разума встретился на берегу величавой реки, неспешно нёсшей воды в пышном обрамлении ив и тростника. На прогалине с песчаным пляжем разбили лагерь островерхих шатров полусотня босоногих в коротких цветных туниках на голое тело. Мужчины разных возрастов — от седогривых и бородых, а ля викинг, до безусых юнцов. Женщины, как на подбор, молоды и красивы. Впрочем, сообразил, что это только образы, — какой возраст у бессмертных?

Моё внезапное появление среди пёстрых шатров ничуть не смутило их обитателей, да и не обрадовало. Я присел понаблюдать, что за люди, и путём логических размышлений постичь цель их тутошнего пребывания.

Однако уединение скоро было нарушено — нашёлся сердобольный.

— Нужен шатёр? Есть свободные.

— Благодарю, — отвечаю. — Ещё не определился, надолго ль здесь — может, сейчас и двину дальше. А вот от одёжки не откажусь — моя пообтрепалась.

— У нас только туники. Вам какого цвета?

— Золотистого.

Приветливый собеседник ушёл и вскоре вернулся с древнегреческим одеянием цвета утренней зари морозным утром.

Я разделся до трусов:

— Искупаюсь.

Босоногий вертел в руках мою обувь.

— Раритет — сама не разложится, но есть походный утилизатор.

Незнакомец указал пальцем на трусы. Я оглянулся на реку, где на мелководье плескались совершенно нагие мужчины и женщины.

А, была, не была! Стянул трусы, подал босоногому — утилизируй. Вошёл в воду, нырнул, поплыл, а Билли зудит:

— Теперь производят материалы и вещи из них, рассчитанные на определённый срок службы — по окончании, распад на молекулярном уровне.

— Слушай, этот принцип безотходной жизнедеятельности однажды оставит меня голышом, быть может, в самый неподходящий момент.

— Привыкай — не горбат, не кривоног — чего тебе стыдиться?

Перевернулся на спину, раскинув руки — вода держала, а течение сносило.

— Ну, и что они тут делают?

— Ты сам хотел домыслить.

— Лень.

— Это новая волна адамистов. Впрочем, они называют себя миротворцами.

— А разве ещё где-то воюют?

— Тут другое. Они хотят замирить хищников с травоядными, а последних с флорой Земли.

— Для чего? Хотят остановить процесс эволюции видов? И как это возможно — силой внушения или дрессировкой?

— Изменением генетического кода — животный организм перестраивается в растительный.

— Это как — я на солнышке лежу и от солнышка рожу…?

— Вульгарно, но в самую точку. Опыты прошли успешно и всколыхнули сердоболиков.

— Считаешь это разумным? Я как биолог….

— Думаю, любой эксперимент имеет право на реализацию. Сколько раз было в науке подобных "неразумных" ситуаций, и сколько раз дилетанты опрокидывали классиков, открывая новые законы, понятия, сентенции.

— Я как биолог….

— Как биолог не желаешь завтра принять участие в перевоспитании тростникового тигра?

— Очень любопытно….

День прошёл своим чередом. Подтянулся вечер. Адамисты собрались у большущего костра, встали в круг, закинули руки соседям на плечи, и пошла гульба. Музыки не было, но пляска сопровождалась ритмичными:

— Хэй…! Хэй…! Гей-гей-гей…!

Кажется, этот танец называется "сиртаки" и посвящён бессмертным богам. Ну что ж, скачите сами для себя!

Грусть напала. Очень красивы женщины новой Земли и, я знал, доступны — стоит только пожелать. Может, ну их к чёрту все заботы и проблемы с ними связанные, остаться босоногим, влюбиться в хорошенькую девчоночку и мазать тигров зелёнкой, чтобы они хлорофилл поглощали. А, Билли?

— И это говорит биолог! Какой зелёнкой — очнись.

Поднялся и побрёл прочь.

— Ты так ничего и не понял, — сказал я Билли.

— Эй, пилигрим, не хочешь разделить со мною шатёр? — раздался призывный голос за спиной.

Девичья фигурка на фоне догорающего костра смотрелась неплохо.

— Нет.

— А чего хочешь?

— Одиночества.

— Трудно тебя понять, — посетовал Билли.

Присел на взгорке, прислонившись спиной к могучему кедру, наблюдая за танцами босоногих.

Когда костёр догорел и стал похож на огромное блюдо рубиновых углей, адамисты разбились на пары и закружились по этой жаровне — только искры из-под босых пят да языки пламени, не успевающие за ступнями.

— Слабо, Создатель? — всплыл в сознании подстрекатель.

Не стал возражать. Не пустился в полемику о том, что и в стародавние времена находились огнеходцы так же лихо отплясывающие босыми на углях. И без всякого оптимизатора. Молчал, грустил и наблюдал, как исчезают в шатрах парочки.

…. На востоке посветлел горизонт, окрестность обозначила контуры. Туман, зажатый ивовыми берегами, колыхался над рекой, а в прогалину вполз и загасил последние угли, подёрнув костровище белой тюлью пепла.

Спиной к надвигающемуся рассвету покинул лагерь босоногих миротворцев.

— Что так? — удивился Билли.

— Идём дальше.

— Как же сафари?

— Не моя тема, а зрителем — не моя роль.

— Мудреем?

Великий Нил переплывал на спине зелёного крокодила — он лежал в прибрежном песочке раззявив пасть с добрую табуретку. Скучаем, паромщик? Ну-ка, давай, потрудись. Встал голыми ступнями на жёсткую спину из крокодиловой кожи — и о чудо! — громадная рептилия, пробороздив песок, с лёгким плеском вошла в воду. Буравя хвостом лотосовые плавни и подрабатывая короткими кривыми лапами, пробилась к полоске тростника, а через него — на стремнину.

Велик и могуч древний Нил — нет бурунов, не видать турбулентности, но огромная масса воды, подчиняясь закону всемирного тяготения, величаво и неудержимо течёт на север. И нас сносила, удлиняя путь. Один берег постепенно удалялся, другой неизменно приближался, но время шло, и сомнение закрадывалось — хватит ли у зубатого сил?

— А, Билли? Без мясного-то не шибко получается.

С божьей помощью одолели Нил. Потрепал рептилию по бугорку ноздрей:

— Спасибо, Геннадий, жаль по пескам ты не мастак.

Великая пустыня дымкой миражей влекла на запад. На двенадцатый день пути по бесконечным барханам на севере возник профиль усечённой пирамиды.

— Билли, какой устойчивый мираж и, кажется, имеет цвет. Радужный, да, да…. Нет, оранжевый. Точно.