— Свободны — по делу о погибшей вас не в чем обвинить.

Заставил расписаться и подвёл к окну:

— По вашу душу.

У здания ГОВД перед парадным входом собрался народ.

— Кто это?

— Фанаты вашего таланта. Не стоило так афишировать себя.

— Я лишь хотел помочь.

— Теперь, наверно, помощь вам нужна?

— Ну да конечно, ведь я не в силах всё человечество оздоровить.

— Если хотите, я отвезу вас на вокзал.

— Мне нужно в заповедник, там, в пещере остались мои четвероногие друзья.

— Я отвезу вас с заднего двора.

И он провёл меня в свой чёрный "Мерседес", заставил лечь на заднее сиденье.

— Так надёжней.

Закончились короткие пробежки меж светофоров, машина вышла на простор.

— Вы не могли бы маму посмотреть мою, — сказал помощник прокурора. — Как говорится, плата за услугу.

— Что с ней?

— Не встаёт.

— Давайте съездим. Это где?

— За городом в селе.

Забор высокий пытался скрыть высокий особняк, какой селянам не построить. Три этажа, на первом — огромное фойе с аквариумом в полстены, и пальмы в кадках, полотнища известнейших картин.

— Наверх, пожалуйста, — хозяин торопил.

Под балдахином на роскошном ложе дремала женщина с седыми волосами. Ей девушка в передничке на синем платьице читала детектив.

— Идите, Лиза. Мама, спишь? Я чудо-лекаря привёз — тебя он пусть посмотрит.

— А? Что? — глаза открылись, но не увидели меня и сына тоже. Взгляд неосмысленный блуждал в пространстве, не ведая за что бы зацепиться.

— Мне руку для контакта надо.

— Мама, руку дай.

— А? Что? Вы отравить меня хотите?

— Ты глупостей не говори, — помпрокурора сунул руку под одеяло и вытащил трясущуюся кисть с бордовыми ногтями.

Обширнейший склероз в обоих полушариях, расстроен мозжечок, в осколках памяти — врачи психиатрической больницы, холодная вода, уколы, красный свет.

— Есть два пути её выздоровления: естественный — от летаргического сна, искусственный — от моей настройки. У каждого свои достоинства и недостатки. Естественный продлиться может долго — полгода, год, а то и два. Но выздоровление стопроцентно — она проснётся с организмом без единого изъяна и долго проживёт. Искусственный…. Я не могу вам поручиться, что до всего смогу дойти и хвори победить. Все клетки мне физически не охватить, и где-то может притаиться рецидив. На что решитесь?

— Вот этот сон…. А вдруг она из комы не вернётся? Где вас искать?

— Искать, чтоб наказать? Не бойтесь, живых умею я спасать. Вот мёртвой девушке не повезло — пока бессилен против смерти.

— Колдуйте, я пойду — не буду вам мешать.

Вечером того же дня и в том же доме.

— Как мама?

— Спит — теперь надолго.

— Отужинаете с нами?

— Вы собирались отвезти меня.

— Ну что вы, на ночь глядя?! К тому же сюда едет человек и жаждет встречи с вами.

— Ещё один больной?

— Нет, деловой.

Пришлось отужинать. Потом бильярд. Потом сигара с кофе на террасе под куполом ночного неба. И наконец….

— Прошу вас в кабинет.

Деловой улыбкой золотой и жирной лапой приветствовал меня.

— Рад, очень рад. Иван Иванович Грицай. А вас?

— Я БОМЖ без имени, можете — эй, ты. Как вам удобно.

— Весьма оригинально. Откуда же талант?

— Случайность, как всегда. Кому-то молния способности дала, а мне от молотка достались. — Я почесал пандану. — Ударом в лоб.

— Весьма занятно. Теперь, как сказывали мне, вы лечите людей гипнозом?

— Не совсем. Я — настройщик. Ведь мозг человеческий это компьютер, способный глючить, зависать и даже отключаться.

— Ваш инструмент?

— Телепатическая мысль, способная влиять на клетки головного мозга. Но надо знать, куда попасть, что сделать и не навредить.

— Вы экстрасенс?

— Не буду отрицать. Умею мысли я читать, и вы сейчас, как на ладони.

— Неужто? Это интересно. О чём я думаю?

— О прибыли, конечно — как мой талант себе на пользу обратить. Гораздо интересней, как появились вы на свет.

— Из чрева матери в роддоме.

— Я не о том. Вы были комсомольским вожаком. После Великого Развала сошлись с братвой, общак держали. Когда Движение менты вязали, смотались вы и всплыли здесь под видом делового джентльмена. Вы — новая российская элита, замешанная на крови братвы.

Он щурил глаз, смотрел через стакан, зубами губы жирные кусал.

— И ваш ответ?

— Я говорю вам нет.

— А что последует за этим, предвидеть можете?

Я оглянулся на помпрокурора.

— Мне была объявлена свобода.

Но тот развёл руками — увы. Я усмехнулся горько:

— Не страшно вам дорогу магу заступать, ведь я могу вас сделать дураками и памяти лишить?

— Что ж не лишил, когда повязан был над трупом? — теперь хозяин дома улыбку натянул.

Устал. Устал я в эти дни гораздо больше, чем в поисках первоистоков. Не хочется прямить извилины двум негодяям — судьба сама накажет их. И мне не жаль.

— Устал. Нельзя ли ванну?

— Откат пошёл? — настала очередь и деловому усмехнуться. — Но до тех пор, пока лояльность не докажешь, с охраной будешь.

Помпрокурора:

— И помни, ночью по усадьбе собаки без цепи….

За дверью кабинета два шкафа с пустыми антресолями пристроились к моей спине и проводили в ванную. Я там разделся, снял пандану. Ну что, Масяня, покажем им на что способны, и пропустил сквозь тело свет. Вернулся в коридор, швырнул охранникам одежду:

— Другой прикид несите мне.

И прочь пошёл невидимый никем. Добрался до балкона. Ну что, Масяня, взорлим у мира в сером хламе — если летать умеем, что толку землю бить ногами. Невидимый, неслышимый и невесомый я оторвался от перил балкона и, плавно набирая высоту, поплыл по воздуху в ночную даль. Туда, где солнце село за горою, где ждут меня мои пушистые друзья.

То-то радости от встречи — они и не заметили, что невидимый я. А мне подумалось, что угол преломления им тоже стоит поменять — ведь будут нас искать.

Угомонились пред рассветом, а на пробежку вышел я — уж солнце высоко. Глядь, девушка на валуне сидит нагая, из вороха ромашек венок плетёт.

— Здравствуй, — удивился. — Кто ты такая?

— Я Ева — не узнал меня?

— Ты жива?! А тут что делаешь?

— Жду тебя. Боялась, не дождусь — мне нынче улетать.

— Куда? Зачем? В таком-то виде?

— На Божий суд — ведь я душа, и нынче на исходе девятый день, как бренные останки покинула.

— Чудные, Господи, дела!

— Уже готов, примерь, — венок ромашковый мне на чело надела.

Я удивился:

— Можешь видеть ты меня?

— Ведь я душа. Гораздо удивительнее то, что ты видишь меня. Простому смертному такое недоступно.

— Ну, значит, я бессмертен.

— Бессмертна лишь душа, а ты телесен.

Предположение, а может быть, догадка лучом прозрения вдруг осветили мозг.

— Видать, конфуз произошёл. От травмы черепной, — коснулся пальцами Масяниного глаза, — сознание совсем покинуло меня, а вот душа осталась и правит бал.

— И что Всевышний, так её и не призвал?

— А я в его реестрах и не числюсь — я человек другого измерения.

— Чудно. Ну, Бог с тобой. А мне пора.

— Постой. Ты не хотела бы вернуться в своё тело и жить со мною на природе здесь, познавая мир? Сейчас за ним слетаю и извлеку из-под земли. Все травмы и болячки залатаю, и даже тления следов не сыщешь ты.

— Не стоит. Я как раз в реестре, и срок земного пребывания уже истёк. Прощай. Жаль мы не встретились при нашей жизни — без всякого сомнения, была б твоей. Позволь мне поцелуй вернуть.

Дуновение, чуть ощутимое, сродни дыханию, коснулось губ. Ева растаяла во мне.

Венок остался на челе.

Меня искали.

Наивно было полагать, что эти люди так меня оставят — нет, они своей выгоды из лап не выпускают и ради неё пойдут на что угодно.

Их было четверо, поднявшихся тропой от обрывистого берега. Четыре молодых плечистых человека. Если бы не пистолеты в руках, то вполне доброжелательного вида — им сачки для бабочек больше подошли. В шортах, теннисках, кроссовках и со шпалерами наизготовку — каково?