На мой отказ:

— Ну, тогда по чайку.

И угостил ароматным, приправленным лесными травами, кипятком.

— Из какого роду-племени, какого сословия? — интересовался Скоробогатов. — Как зовут-величают?

Я представился.

— Было время, ворочал капиталишком — потом всё прахом. Начинать сызнова, сил нет — подался в странники.

— Звучит, как "в беглые", — усмехнулся Фадей.

— Пусть будет, коли нравится, но не каторжанин.

— Да ты не бойся, не велик и я законник — в лесах счастье мыкаю.

Чай пили без сахара по очереди из одной кружки, но выдули весь котелок.

Ближе к полуночи Скоробогатов засобирался.

— Вы как, спать будете — палатка свободна — или у костра подежурите?

— А вы куда?

— На промысел. Полночь — самое время.

— Звучит по каторжански. Можно мне с вами? А палатку сторожить пса оставим.

Осторожно ступая, Фадей Фадеич светил фонариком под ноги. Движения как у сапёра на минном поле — настолько неторопливы — и я понял, промысел начался. Шёл следом, но как не силился понять…, решил спросить. Шёпотом:

— Что промышляем?

— Тс-с-с. Следы подземных кладовых.

Скоробогатов опустился на колени, жестом поманил.

— Смотри. Видишь?

— Что это?

— Стебель папоротника. Он в полночь расцветает, если под ним таится самоцвет.

— Легенда?

— Быль.

И всего-то? Мне расхотелось шастать по ночному лесу.

— Я подожду вас у костра.

Луч фонаря упёрся мне в лицо.

— Что задумал?

— Совсем не то, о чём сейчас подумали. Неужто похож на человека, которому нужны сокровища? Дайте вашу руку.

Несложными манипуляциями в мозговых извилинах убедил Скоробогатова, что мне можно доверять. Он только подивился:

— И никакого азарта? Ну, ты, блин, не мужик.

У палатки развёл костёр поярче, под голову Саида, на грудь Маркизу — прилёг ночь коротать. Быть может, где-то на степном раздолье она нарядна звёздами, и зори, как румяна, здесь же глухой колодец — лишь запах, шорохи и тьма. Но думается хорошо: о том, о сём, как жизнь изменчива, судьба не предсказуема — то морг, то свалка, то лесной костёр. Назавтра быть к чему готовым? Знать бы….

Вернулся охотник за сокровищами под утро весь мокрый от росы. Чертыхался, переодеваясь у костра:

— Ведьмин лес! Туманы тут и днём таятся, а ночью — дело гиблое.

Присел к огню, покосился на меня:

— Не спали?

Подтянул рюкзак, поковырялся в нём.

— Опа-на! — на ладони самоцвет в полмизинца отразил всполох пламени.

— Что это?

— Рубин. А здесь сапфир, — он протянул мне кварцевый страз величиной с кулак. — Если увидите.

Я не увидел.

— С помощью колдовского цвета нашли?

— Да где там — под корнями сваленной сосны. Тут этого богатства видимо-невидимо.

— Ну, так копали бы подряд.

— Копать нельзя — здесь заповедник.

— А под цветами можно?

— Ну, там я цапнул куш — и был таков.

— Гоняют?

— Гонять гоняют, но не догоняют. Пока — тьфу, тьфу.

Рассвет, заштриховав полутени, оконтурил округу. Фадей Фадеич сварил суп из рыбной консервы, приправил сухарями.

— Ешьте ложкой из котелка, а я прямо из чашки через край.

— Да вы не беспокойтесь: приучил организм обходиться без пищи. И пушистых тоже.

— Ну, это вы бросьте, — Скоробогатов извлёк из чашки кусочек кильки, позвал Маркизу. — Кис-кис.

Та выгнула дугою спинку, бочком-бочком ступая, приблизилась, осторожно понюхала подачку, потом фыркнула, царапнула Фадеичу мизинец и стремглав скрылась за Саидом.

— Вот, стервец! — добродушно выругался кладоискатель и кинул рыбёшку собаке.

Саид размазал её лапой по траве.

— Корми таких, — обиделся Скоробогатов.

— Чай ваш ништяк, — я подлизался.

— С душицей. Только в чём его заварим — суп в котелке.

Потом нашёлся — перелил варево в чашку, всполоснул тару и, наполнив водой, подвесил над огнём.

— В обед сам съем, раз вы такой закормленный. А может быть, стесняетесь?

— Не поверили? Хотите, вас отныне навсегда лишу желания питаться?

— Это вы бросьте. Глисты в кишечник? Видал я одного такого, доходягу.

— Да нет, как раз в отличной форме будете — ни грамма жира, только кости, мышцы да кожный покров, через который питаться будете из окружающей среды. И никакого колдовства — фокус был известен одноклеточным задолго до появления сложных организмов. Но память наша генная его хранит — лишь стоит пробудить.

— Без дураков?

— Да вот же вам пример, — я кивнул на своих животных. — Дайте руки.

Фадей Фадеевич Скоробогатов — почётный геолог СССР, автор ряда монографий о минеральных богатствах Урала и Сибири, открыватель нескольких месторождений полезных ископаемых, одно из которых, никелевое, могло озолотить, если б соответствующие документы были вовремя и правильно оформлены. Я притушил горечь потерь, убрал меркантильную подоплёку из интереса к цветам папоротника, чтоб не обескураживали неудачи, и запрограммировал на терпимость к ближайшим родственникам, хлопнув дверью, от которых он ушёл весною "в поле".

— Ну, как себя чувствуете?

— Кажись нормально, — лесной старатель почесал чело. На глаза ему попалась чашка с варевом. — Теперь добро-то пропадёт.

— А вы съешьте — хуже не будет.

— Да вроде только что поел, — Скоробогатов взял чашку, ложку и приступил.

— И ягоды ешьте, в лесу найдёте, и орехи — всё усвоится. Вас теперь не будет мучить голод в отсутствии еды, и жажда, когда воды не будет. Болеть не станете — хоть в прорубе купайтесь, хоть босиком по снегу.

Кладоискатель доел уху, всполоснул чашку и снова в свой рюкзак за свои сокровища. Протянул рубин:

— Возьмите.

Я отказался:

— Подарите снохе, или продайте и отдайте деньгами — купите себе покой на всю зиму.

Фадей Фадеич продолжал суетиться:

— Ночь не спал, а чувствую себя бодрячком, только в душе покоя нет — вот как-то, в должниках-то не привык….

Порылся в рюкзаке, почмокал недовольный, встрепенулся:

— Говорили, с фатирой напряжёнка — есть на примете. Конечно, не люкс в гостинице, но об эту пору можно жить. В стародавние времена, гласит история, даже зимой отшельники там обитались. А нынче разве только косолапый. Идёмте, покажу.

Скатали палатку, затушили костёр. Потом полдня едва пролазною тропой средь исполинских сосен сквозь заросли подлеска поднимались в гору. И вот она, вершина, и вот она, пещера.

— Здесь много лет святоши обитали — один помрёт, другой припрётся. Молились, жили, а после бурь искали самоцветы под вывороченными корнями. Куда потом? Должно быть, в монастырь несли, а может, прятали. Я их искал, но не нашёл. Вот посчастливится тебе — мне половину.

Не буду фантазировать, как и какие силы создавали этот грот в скале, но не забыты стол и ложе, и даже табурет — скруглённый сталагмит. Вот что уж точно рук человеческих творение — над ложем крест в стене по православному шестиконечный. Хозяина тайги следов обетования я не нашёл.

— Откуда быль?

— Столкнулся с ним нос к носу вон там, шагах, наверно, тридцати.

— Кто убежал?

— Со мной ружьё, а он своё забыл в берлоге.

— Стрелял?

— Вверх, только для острастки. Потом пещеру обнаружил.

Грот мне понравилась, и спутникам моим — обнюхались в момент. Поблагодарил старателя, сказал, что остаюсь, но не спешил он уходить. Поставил рядышком палатку и натаскал валежника — костёр палили ночи напролёт, вели беседы за жизнь, за философию, за пацифизм. А днями ловили рыбу удочкой, варили в котелке уху.

— Таков инстинкт врождённый: и есть не хочется, а брюхо набиваешь, — ворчал геолог, варево мешая.

— Скорее летний отпуск — река, рыбалка. Как тут без ухи?

— Тебя гнус достаёт? И мне лишь только слышится — всё фокусы твои?

— Теперь твои. Ещё немало открытий чудных твой организм тебе готовит — устанешь удивляться. За миллионы лет, что длилась эволюция, багаж солидный припасён — вот где сокровища.