Неспешное ковыряние в клетках чужого мозга было кошмарным образом прервано церковным перезвоном. Пациентка моя прянула в сторону.

— У вас, у вас…. - она пятилась и указывала перстом на мой лоб, — там светится.

— Это глаз Шивы. — Я прикрыл его панданой. — Сядьте и успокойтесь — сеанс ещё не завершён.

— Не надо больше ничего, — она извлекла из ридикюля и бросила на стол банковский билет достоинством в тысячу рублей. — Спасибо.

И ретировалась.

Светится…. хм. Почесал масянин глаз сквозь материю. Этого ещё не хватало — чтобы организм срастался с инородным телом. Мало мне лишней дырки в черепе….

Явилась Кащеевна, цапнула купюру со стола.

— Да ты сущий клад, буржуй! И бить не будут?

— Не будут. Хватит на сегодня?

— С лихвой.

— Я не о деньгах. Может, на базу пойдём?

— Пойдём, только загрузимся.

И загрузились — шесть пакетов со всякой снедью.

— Не понесу, — заартачился. — Меня и так швыряет.

— Миленький, два пакета с хлебушком, — уговаривала Кащеевна. — Тебе же падать мягче будет.

— Зачем столько водки набрала?

— Разве это много — на полдраки не хватит.

— Вы ещё и дерётесь?

И подрались….

Сначала сидели, ели и пили, потом только пили. Я всё пытал, когда же главную обсудим тему? Не мельтеши, успокаивали, на трезвую голову плохо думается. На пьяную, оказалось, не о том. Сели в карты играть на ту мелочь, что днём раздобыли в городе. Заспорили. Звонарь вдруг Упыря схватил за каштановые космы и другой лапищей — бац! бац! — по морде. А потом оттолкнул прочь, и Ванька угодил задницей в костёр. Некоторое время дёргал конечностями, пытаясь подняться, а потом как взревел, как вскочил и бросился на Фильку. По дороге зацепил трактирщика, и покатились с ним кубарем. А штаны на заднице уж дымом занялись. Уч-Кудук хотел было залить, да получил такого пинка в пах, что плеснул воду на дерущихся и принялся охаживать их котелком. Вскоре равнодушных не осталось вовсе. Притопала Кащеевна, отходившая по нужде, полюбовалась на клубок запутавшихся тел и навалилась сверху.

Вопли послышались:

— Ай, падла, не кусайся!

Я прочь побрёл. Мне надо было отоспаться.

Наверное, привыкать стал к запаху падали и нечистот. Проснулся ранним утром бодрый, полный сил — лёгкие с упоением пили воздух и готовы были разорвать грудную клетку. Вчерашних хворей след простыл. Надолго ли?

Захотелось, сильно-сильно захотелось пробежаться на зоре. Босым, ещё лучше голым до оврага и ручья. Искупаться, вымазаться в глине и носиться голубым осотом, чтобы роса с бутонов омыла тело.

Выглянул в окно — занимался ясный день, а внизу туман крыл землю. Скинул одежду.

И-эх! Где мои семнадцать лет?

По-ковбойски — опёршись рукой о кирпичную кладку — сиганул в проём оконный. Уже в полёте, опомнившись, догнал командою "держать!" — и плавно опустился на лопуховый лист.

Я могу летать! И я летел над землёю семимильными шагами — мог бы и овраг перемахнуть.

Вода в ручье была холодной ровно настолько, чтоб освежить. Тело взбодрилось, стряхнув остатки сна. Голова ясная и никаких симптомов вчерашних каруселей. Кажется, слух прорезался и зрение улучшилось. Может, и вмятина затянется?

Потрогал Масянин глаз — ты ещё здесь? Крепко сидит — видать, надолго.

Будущие мои подельщики тоже поднялись — сгрудились у костра, отдавая дань похмелью и утренней прохладе. Заваривали чефир в котелке и переругивались, выясняя зачинщиков вчерашней потасовки.

У Ваньки Упыря от огня пострадали не только штаны, но и задница. Теперь он лежал на животе и матерился, постанывая.

— Что твои слюни? Мази надо…. Чеши в город, принеси флакон Вишневского — говорят, что помогает.

Кащеевна плевала ему на голые ягодицы, а потом вылизывала языком, в перерывах убеждая:

— Заживёт, как на собаке — первый что ли раз.

— Ты как, буржуй? — меня заметил Уч-Кудук.

— Нормально, — присел я к Упырю. — Больно? Ладони вытяни и поверни.

— Чё те надо? — окрысился погорелец.

— Боль сниму, а может, и подлечить удастся.

— Не артачься, Ваня, — Кащеевна вмешалась. — А то, как пну….

— Закрой глаза, — сказал я Упырю и сам закрыл.

Вот он, Центральный Упырёвский Компьютер….

Господи! Сколько здесь хлама! Просто органически чувствую — клетки мозга пропиты ядом недоверия, ненависти и презрения. И трусость тут, и подлость, и жестокость.

Чистить основательно тебя, приятель, надо.

Подобрался к чувствительным нейронам — а ну-ка хватит, успокойтесь.

— Зашибись, — млеет Упырь. — Кончай, буржуй, как бы хуже не стало.

— Заткнись!

Программирование на скорейшее заживление пострадавших тканей беспардонно прервала Кащеевна. Подкравшись сзади, она сдёрнула пандану.

— Смотрите! Видите? Он светится.

Бичи вытянули лица на светящийся в полумраке цеха Масянин глаз.

— Как тебе это удаётся? — удивился Уч-Кудук. — Может ты и впрямь ненашенский?

— Легко, — сунул руку в костёр, выдержал паузу, вынул, вытер, показал — ожога нет.

— Да ты супермен, — присвистнул Макс.

— Вот если б хрендель у тебя работал так, — посетовала Кащеевна, — суперменски.

— Что-то здесь не вяжется, — покачал лысой плоской головой Свиное Ухо. — С такими способностями…. Скажи, что в дому прячешь? Зачем нас на разбой толкаешь?

И я сказал:

— Аппарат там, прибор связи с моей планетой. Если добудем, каждого сделаю счастливым. Обещаю.

— Как он выглядит, твой аппарат?

— Вместе пойдём — я не ошибусь.

— Ну, вот что, — Уч-Кудук прокашлялся. — Обстоятельства меняют диспозицию. Снова пойдём на разведку. Прибор счастья это не дрёбанные баксы — ошибки быть не должно. Понаблюдаем за усадьбою с задов — что да как. Как хозяев обмануть, как собаку извести.

— Я знаю как, — заявил Афганец. — Вечером и покажу.

В разведгруппу Уч-Кудук взял трактирщика и Филю Звонаря. Меня пытался к делу приструнить:

— Ты бы, пока в дозоре мы, сходил с Надькой в церкву — глядишь, опять чего сварганили на вечер.

— Нет, нет и нет — никаких пьянок, пока дела не сделаем. Добудем прибор счастья, каждый день будете хмельными и с похмелья не болеть. Да и мне надо отлежаться — не дай Бог, голову скрутит в неподходящий момент.

Последний аргумент бичи убедительным сочли.

Трое разведчиков в город ушли, Афганец на свалку, Кащеевна на трассу — собирать дары автострады.

— Иван, — я подкинул в костёр и прилёг, — почему тебя прозвали Упырём?

— Это ещё в детском дому. Мы пацанами, как на ночь ложились, страшилки всякие брехали — про упырей и вурдалаков — кто что знал, или придумать мог. А я рассказывать не умел, и надо мною смеялись. Зря, говорю, ржёте, я и есть упырь всамоделишний — пока спите, кровь из вас сосу. Вон Тёмка какой бледный — скоро всю до капельки из него выпью. Артём рядом спал со мною. Все ребята засмеялись, и он тоже. Ах, так, думаю, ну погодите — я вам устрою. Проснулся ночью, когда все спали, проткнул булавкой Тёмке палец на ноге и всю кровушку выпил, до капельки.

— Врёшь.

— Вру, конечно, но пристрастился. Стал по ночам ребятам ноги протыкать и из ранки кровь сосать. Потом поймали — воспитатели грозились в психушку сдать, а ребята били. Не помогло — стал упырём по жизни.

— И здесь пьёшь?

— А то.

— Догадываюсь у кого.

— Да в ней дурной крови больше половины. Да ежели с неё не стравливать её, то она лопнет от давления.

— Дознаются, убьют тебя. Хочешь, излечу?

— Подумаю.

Явился Макс с куском гудрона и ржавым ведром, развёл огонь пожарче. Внёс разъяснения:

— Это будет капкан для собачьей пасти. Я на Енисее рос — у нас волков так ловят. Серые на чистый лёд неприпорошённый снежком ступить боятся, с берега рычат и зубы скалят. А мужики их палками с гудроном травят. Кто цапнет, тот и влип — зубов-то не разжать. Затаскивают сердешного на лёд и колотушкой в лоб.

— Ты и колотушку будешь делать?

— Зачем же псину изводить — лапы свяжем, будет для хозяев алиби.