— Вас никто не объявлял преступником, а за любовные связи в законодательстве ещё нет статьи. Вам только не стоит появляться на улице и звонить, куда бы то ни было.

— А как же Наташа?

— Я съезжу к ней сегодня и предупрежу. Надо только выждать время.

Разумнее её предложения мне ничего не пришло в голову. И я стал затворником. Даже телефон Елена отобрала, чтобы не поддался соблазну.

Вечером докладывала.

— Ты заметил — юридический отдел отсутствовал утром перед офисом?

— Думаешь, перекупил Борисов крючкотворов?

— Подумала, да, и поехала к Миттельману домой.

— Впустил?

— А я как будто к Софочке, жене его, а потом и до него добралась. Про тебя спрашивал — что слыхать? Считает, вместе с бойцами "Алекса" ОМОН повязал. Говорит, сейчас правит учредительные документы НБЭ — теперь Борисов его полноправный владелец, а твою фамилию вымарали.

— Сволочи! А если посудится?

— Никаких перспектив. Твоя доля в НБЭ от "Алекса", а он вне закона. Криминальные денежки, говорит Миттельман.

— А что Наташа? Была у нас дома?

— Возле дома. Там машина стоит и мужики в ней. Не рискнула.

— Давай позвоним.

— Только не с твоего телефона.

Наташин оказался заблокирован. Чёрт! Полный вакуум неизвестности. Я запсиховал.

— Давай уедем, — звала Елена.

Куда? На что? И что с семьёй? У них нет зелёнки на коттедж, и в любую минуту их могут просто выкинуть на улицу.

— Это не смертельно, — увещевала Елена, устраивая голову на моё плечо. — Главное — тебе остаться на свободе, всё остальное можно решить.

Я соглашался.

Машина у моих ворот, а в ней молодчики. Это могли быть омоновцы, а могли и не быть. "Алекс" разгромили, а я остался на свободе — почему? — следовало ждать вопроса от бандюков. Ответ мог быть не утешительным — возможно, это дело времени: найдут и повяжут.

Борисов прибрал "НБЭ" к рукам — давно, видать, вынашивал планы, поганец, а тут такой случай. Мне даже вложенный капитал отсудить не светило — вливался он от "Алекса" и, стало быть, припахивал криминалом. Бывший компаньон этим ловко воспользовался.

Вторую неделю скрываюсь в чужой квартире в полной изоляции, в смысле информации — что творится в городе? где моя семья? что предпринять?

Борисов запустил НБЭ под новым флагом, и Елена вышла на работу. Кормила меня, любила и, как могла, утешала. А я страдал. Страдал своей беспомощностью, безысходностью положения. Ломал голову в поисках выхода и ничего умней придумать не мог, как пойти и покаяться Билли. Да-да, надену оптимизатор, примирюсь с виртуальным другом и переверну чёртово Зазеркалье вверх тормашками. Тебя, сука Борисов, в порошок сотру. Братков на волю выпущу, и да здравствует анархия — мать порядка! К дьяволу аппарат насилия, к чёрту тюрьмы и ментов. Мы создадим республику вольных лодырей. Объединим людей в одну великую коммуну. Таких реформ наделаем — Премьеру на зависть. Привезу в этот мир миллиарды — сколько потребуется — оптимизаторов и избавлю его от голода, холода, зависти и страданий. Но с врагами обязательно разделаюсь, ибо пепел Клааса стучит в моём сердце….

Вскакивал с дивана и метался по комнатам, окрылённый жаждой мести и преобразований. Находившись, плюхался обратно. Нет, не реально — Билли никогда не подбить на эту авантюру. Скорее всего, он и разговаривать со мной не станет — умыкнёт из Зазеркалья, и дело с концом. Да, так и будет — надо знать виртуального всезнайку.

И я ломал голову, как улестить, убедить, обмануть Билли, потому что без его помощи эту гору проблем вряд ли осилить. Может, со временем — сейчас сдаться на его милость, а через какой-то срок, замирившись, вернуться сюда и исполнить всё задуманное.

Вернуться надо обязательно — бог с ним, Борисовым — Наталью не мог бросить с Катюшей на произвол зазеркальной судьбы. А теперь вот Елена….

Пили чай. За окнами смеркалось.

Звонок в дверь.

Елена метнула на меня встревоженный взгляд и в прихожую.

— Кто там?

— Нам бы Алекса…. Кхе…. Кхе…. Гладышева.

Я понял — за мной пришли, и поднялся из-за стола. Елена на грудь, обвила шею руками:

— Мы не откроем.

— Они выломают дверь.

— Позвоним в милицию.

— И не вздумай — подпишешь нам смертный приговор. Пусти — попробую договориться.

— Они убьют тебя.

— Это не так просто сделать (без оптимизатора-то?).

— Я не хочу тебя терять. Не могу. Мне не пережить этого.

— Лена, — расцепил её руки. — Ты пытаешься лишить меня мужского права отвечать за свои поступки.

И от порога:

— Если не вернусь, исчезни из города — эти люди свидетелей не оставляют.

Махнул рукой — не светись в проходе — и открыл дверь:

— Чем могу быть полезен, господа?

Господ было двое — атлеты с бритыми черепами и руками от гориллы.

— Спустимся, потолковать надо.

В "Мерседесе" у подъезда поджидали ещё двое. Меня определили на заднее сидение и стиснули широкими плечами. Дело швах, подумал с тоской. А будь у меня оптимизатор….

Город наряжался в ночное убранство неоновых реклам. Чёрный мерс катил по залитым светом улицам, и тихий бит его приёмника отстукивал последние мгновения моей жизни. Высотки кончились, коттеджная окраина. Если свернуть сейчас налево, можно проехать к моему дому. К нашему с Наташей. Возможно, уже бывшему.

Вырулили на федеральную трассу, повернули в сторону областного центра. К Сан Санычу на разборки? Возможно, если он сорвался от Хозяина — повязан был вместе с остальными законниками. Значит, будет разговор. Был бы приказ замочить — мочканули без церемоний.

Только подумал, "мерс" прижался к обочине и остановился. Водитель выключил мотор и приёмник. Стало тихо и грустно. Где ты, ярко прожитая жизнь Зазеркалья, смертный одр и строй рыдающих потомков? О, дайте, дайте мне оптимизатор! Ария умирающего идиота. Сейчас ткнут перо под локоть и выкинут в кювет. Прощай этот свет, здравствуй тот!

Сидящий рядом с водителем не спеша опустил высокий ворот пальто, повернул узнаваемое лицо.

— Здравствуй, Лёшенька, друг любезный, — дребезжащий и скрипучий, как несмазанный колодезный ворот, голос Смотрящего за областью. — Похоронил, небось, грешного?

— Здравствуй, Сан Саныч. А я думаю, что за люди, чего надо?

— Сыкнул, признайся.

— Школу жизни я экстерном кончал, но усвоил твёрдо — не верь, не бойся, не проси.

— Ну-ну, а ответь-ка мне, Лёшенька, где пацаны твои, расскажи, как Макса сдал.

— Не шей напраслину, Сан Саныч, — менты всех повязали.

— Но ведь была же сука.

— А Большой Сходняк кто ментам слил? Кто команду дал паханов вязать? Этот наезд в Кремле планировался, и кердык Движению идёт по всей стране.

Смотрящий за областью вздохнул тяжко и, помолчав, спросил:

— На чёрный день припас чего? Ты ведь у нас предусмотрительный.

— Увы. Кто о них подумать мог — чёрных днях? Всё, что зарабатывали, каждую копейку в дело.

— Общак поганые нашли?

— Не было общака. Все деньги в производственных активах.

— Крысятничишь?

— Зачем? Была ж команда — внедряться, развиваться….

— Как от ментов отмазался?

— Фээсбэшники прикрыли, сказали, городу нужен.

— Сами что ль?

— Сказал, что знаю — остальное догадки.

Сан Саныч задумался. Мне показалось, напряжение спало. Может, договоримся?

— Деньги край нужны, — заскрипел Смотрящий за областью. — Лимонов десять сможешь вытащить из дела?

— Ни копья. Компаньон кинул. Остался за бортом, без денег, без "Алекса"….

— Пургу несёшь.

— Если бы.

— Пришить суку.

— Ничего не изменит — я потерял юридические права на предприятие.

Кажется, он поверил — смолчал о грызунах.

— Дом продай. Макс сказывал, зашибись хазу надыбал.

— На десять лимонов не потянет, да и не продать его — прав собственности нет.

— Выходит, ничего у тебя нет — гол, как сокол, — Смотрящий покачал головой. — Чем думаешь заниматься?