— Да, многое можно отнести на счет болезни, но не то чувство, какое ныне присуще этим местам. Тут так грустно для Шилы...

Он положил руку на подоконник:

— Рассказывал ли тебе Том о смерти ее отца?

— Том упоминал, но без подробностей.

— С тех пор прошло больше двух лет. Он вел машину из Дублина и врезался в парапет моста. Это была утрата для всех нас. Как-то всегда представляется, что, если такому человеку, как Ричард, суждено погибнуть насильственной смертью, то это должно случиться во время охоты или на войне. Но мы не были удивлены, когда узнали всю правду. Я полагаю, что начало этому было положено самим Ричардом и Маргарет. Они всегда тратили слишком много денег... Его отец нажил состояние при эксплуатации английских угольных шахт, а ее семейство, я думаю, имело очень мало. Тут не стеснялись в расходах... Я не знаю, как шли у них дела во время войны. Полагаю, как и у большинства из нас. Не знаю, много ли осталось от угольных акций... Хотя со всем этим покончила национализация. Но они никогда не снижали своего уровня жизни, и внезапно Ричард обнаружил, что ему нужно больше денег, чем у него есть. Он вложил все, что имел, в золотые рудники в Южной Америке. Они прогорели, о чем он узнал в тот день в Дублине. Я полагаю, что в тот скверный зимний вечер, возвращаясь в Драмнок, бедняга не полностью владел своим рассудком. Прошло много времени, прежде чем они узнали, как мало у них осталось средств... Маргарет уволила несколько слуг и прожила те деньги, какие остались. Шила знала о лошадях почти столько же, сколько знал ее отец. Она продолжала извлекать из этого все, что могла. Я думаю, они собирались продать Драмнок и заниматься только конюшнями. Хотя в действительности никогда на это не пошли бы. Полный крах наступил, когда Маргарет узнала от врача о своей болезни. Сначала Шила испугалась и пришла ко мне. Но она привыкла принимать решения самостоятельно и сказала, что сохранит дом, пока мать жива. Я полагаю, что она права. Но это чертовски тяжело для нее. К тому же девушка не оправилась после смерти Гарри. Но в таких обстоятельствах женщины действительно проявляют мужество. Твоя мать тоже была мужественной женщиной, Мора. Я хорошо ее помню, хотя видел только один раз.

Джеральд молча смотрел на дождь. Она видела его взгляд, устремленный в прошлое. О чем он думал? О Шиле и Гарри, или о женщине, лежавшей наверху?

Он резко повернулся:

— Давай вернемся в комнату, моя дорогая.

IV

Мора услышала шаги Джеральда по коридору. Она положила перо и стала ждать, когда он войдет.

— Ты здесь, Мора? — услышала она голос дяди.

— Входите.

Он остановился на пороге:

— Прости, что врываюсь к тебе, моя дорогая. — Он указал на лежавшие перед ней бумаги. — Только что по телефону со мной говорила Маргарет Дермотт. Ей бы хотелось увидеть тебя.

— Ей лучше?

— Лучше, чем вчера. Она на ногах и, по-видимому, достаточно хорошо себя чувствует, чтобы повидаться с тобой.

— Да, но...

Он мягко спросил:

— Тебе не хочется ехать, Мора?

— Не то чтобы не хочется. — Она отодвинула в сторону стул и встала, все еще не глядя на него, нерешительно перекладывая бумаги. — Это не так, — сказал она. — Я не хочу ехать, потому что слишком многое там должно произойти. Мне больно думать о Шиле, на которую обрушилось все это.

— Это будет добрый поступок, — сказал он. — Маргарет редко хочет видеть кого-то. Она говорит, что помнит, как ты приезжала в Драмнок когда-то. Она, по-видимому, боится, что ее не будет в живых, когда ты приедешь в следующий раз... Хотя Бог наверняка не приберет ее так скоро. Поэтому, может быть, как раз хорошо...

— Да, — сказала Мора. Потом повернулась к нему: — Конечно, я поеду. Я помню, как я раньше робела перед ней. Она была обычно такая веселая.

Джеральд вздохнул:

— Ах, она глупая и непрактичная женщина, но обладает большим очарованием... Они с Ричардом отличались этим. Поэтому многие их любили. — Он порылся в кармане:

— Вот ключ от машины. С машиной Тома тебе было бы легче управиться, но он унес ключ с собой; я думаю, ты достаточно хорошо знаешь дорогу, чтобы добраться туда. Для нее будет не так утомительно, если ты приедешь одна.

— Думаю, я справлюсь. Она ожидает меня к чаю?

— Да. Но не нужно торопиться. Сначала допиши свое письмо.

Но когда он ушел, у нее пропало желание заканчивать письмо, которое предназначалось Десмонду и было только что начато. Она собрала листки и сложила их в ящик.

Мора сменила платье и тщательно подкрасилась. Воспоминание о той довоенной пестрой толпе гостей все еще не покидало се. Она села и посмотрела на себя в зеркало. Десмонд одобрил бы слабые румяна на щеках и солнечный загар. А Джонни одобрил бы покрой льняного платья, он сказал бы, что его цвет подходит к цвету ее волос.

Она резко отвернулась от туалетного столика. Но мысль о Джонни никак не уходила. Словно потеряв рассудок и сознавая, что изменяет Тому, она выдвинула верхний ящик и достала шкатулку, в которой хранила перстень, подаренный Джонни. Она надела перстень на палец, внимательно рассматривая его отражение в зеркале.

Потом взяла кардиган и сумочку и спустилась вниз.

Дом в Драмноке казался омытым солнечным светом. Да, правда, это был чудесный дом, думала она, — белый и высокий. На лестницу было приятно смотреть. У стен стояли изящные стулья из красного дерева, с овальными спинками, изогнутыми ножками и подлокотниками. Над каминной полкой висел портрет темноволосой молодой женщины, которая была слегка похожа на Шилу... Возможно, кисти Лелли[4].

Первыми вбежали собаки, тихо постукивая коготками по деревянному полу. У лестницы они остановились и подождали Шилу, спускавшуюся вслед за ними:

— Мора! Все тебя ждут! Матушка снимет с меня голову — она вне себя от нетерпения повидать тебя.

Леди Маргарет сидела в гостиной. Она наклонилась вперед навстречу Море и протянула к ней руки. Мора увидела женщину, которую не узнала, за исключением запомнившейся с детства синевы ее глаз. Она тщательно вглядывалась в желтое морщинистое лицо, исхудавшее от мучений, в поисках красавицы, какой та была когда-то.

— Моя дорогая, как хорошо, что ты пришла повидать старуху! Ко мне приходят теперь только мои старые приятели, вроде Джеральда, кто помнит меня, когда я была хорошенькой.

Мора, взяла ее тонкую руку, вспомнив кокетство, которое никогда ее не покидало.

Маргарет указала на ближайший стул:

— Так давно я тебя не видала... Ты была еще ребенком.

Она вдруг замолчала, всматриваясь в лицо Моры, словно ища признаки того, что сделали с ней годы.

— Но я так рада, — продолжала она, — что ты вернулась к нам. Джеральд слишком долго жил в одиночестве. Я знаю, как сильно он хотел, чтобы Том вернулся домой.

— Том залечивал свою рану, — мягко сказала Мора.

— Ах, да... Это ужасное ранение головы. Это я тоже помню... Мы ожидали помолвки. Мне надо бы знать Тома лучше: он никогда ничего не совершал поспешно. Это, должно быть, было больше четырех лет тому назад.

Мора спокойно улыбнулась. Ее немного позабавила мысль о Томе, на знание и понимание характера которого Маргарет претендовала. Если бы у Тома была такая возможность, он, не задумываясь, привез бы Джину с собой в Ратбег, не размышляя о том, что будут говорить об этом другие. Или остался бы с ней во Флоренции и был навсегда потерян для них, для этого небольшого захолустного мирка. Но целостность Тома надо защищать лишь в душе, молча. Нет нужды говорить что-либо об этом.

— Жаль, что свадьба будет в Лондоне. Так много людей здесь хотели бы на ней присутствовать. Но, может быть, оно и к лучшему. Все свадьбы обычно такие пышные. Шила говорит, что ваша будет скромной.

— Да. У нас зимой довольно много работы. Нам не до суматохи.

— Я уверена, что ты права. Только очень молодые наслаждаются суматохой собственной свадьбы. Позже становятся благоразумнее.