Он бросил искоса взгляд на горы, быстрый взгляд украдкой, какой бросает мужчина на свою милую, когда они бывают в компании. Джеральда мало интересовало то, что происходит за пределами его собственного дома. Он забывал о мире, лежавшем дальше десяти миль от его порога, и понимал, что ничего не намерен с этим делать. Теперь, когда Том вернулся, он может все дела передать ему и уйти на покой. Джеральд понимал, что был небрежен в управлении своим хозяйством... Он не разорился, но был близок к этому. К тому же, здесь было страшно одиноко, а Том отсутствовал на четыре года дольше, чем необходимо. И потом, Том не сделал бы всего, что он, Джеральд, намеревался сделать... Этот умница Том, который говорил по-французски и по-итальянски с беглостью и страстью влюбленного, который читал с Морой все модные журналы и книги, приходившие из Лондона, и размышлял насчет изменений в библиотеке... Джеральду это пришлось не по душе, потому что он любил библиотеку такой, как она была.

Он вспоминал то время, когда был таким, как Том, вернувшись из Тринити-колледжа. Дом был безраздельно любимым, но было и другое. Он смутно вспоминал, что у него были честолюбивые желания взглянуть на великие картины. Из-за любви к пению, он лелеял смутные мечты об оперных театрах Европы. Но он женился на Лауре, этой чудесной бурной женщине, которая брала его с собой в поездки за покупками в Лондон и Париж, где он отваживался совершать походы в художественные галереи и после этого с радостью возвращался к ней. Честолюбие склонилось перед ее очарованием. Джеральд отчетливо помнил, как она наполняла дом своим присутствием, а его дни — восхищенным служением ей. Когда родились дети, Лаура не оставляла их, а он был слишком ленив и удовлетворен, чтобы желать каких бы то ни было перемен. Изменения свалились на него в тот день, когда она вернулась с охоты промокшая насквозь и дрожащая. Через два дня после этого Лаура умерла. Перед ним предстала непривычная тишина дома, страх охватил его и двух юных сыновей. Он так и не примирился с ее уходом из жизни, но как-то прожил эти годы — занимался сельским хозяйством, охотой и рыбной ловлей, учил детей заниматься тем же. Цикл завершился, когда он увидел здесь Мору и понял, что пришла совсем другая женщина, хотя не менее замечательная, чтобы занять место Лауры.

Они вышли вслед за Морой в гостиную, где единственным освещением был огонь в камине. Он окрашивал мягкий на вид мрамор камина в стиле Адама[3] в ярко-розовый цвет.

— Может, ты поиграешь для нас, Мора? — спросил он. — Сумеешь ли обойтись без света? Так гораздо приятнее.

III

В Кулнейвене они пристроились к ряду стоящих машин. Их немедленно окружила ватага мальчишек. Какой-то человек совал им в окно пачку программок. Он весело поприветствовал их и тут же перенес свое хорошее настроение на следующую машину, свернувшую на стоянку. Джеральд поручил самым энергичным из ребят присматривать за машиной и последовал за Томом, который нетерпеливо прокладывал путь через толпу.

Предсказанный дождь начался рано утром. Земля была мягкой. Их ноги утопали в высокой мокрой траве дерна стоянки. Они переехали из Ратбега по другую сторону гор, но самих гор отсюда не было видно. Их плотно закрыл туман, мягкий занавес которого сделал горизонт гораздо ближе и усилил яркость летней растительности. Липкий сырой воздух был наполнен шумом; накатывали волны возбуждения, всегда сопровождающие ирландские конно-спортивные праздники.

Мора узнала это особое чувство, мгновенно вообразив те скачки, на которых они были с Томом в конце войны. Она смутно вспомнила, как в детстве их всегда сопровождал конюх, чтобы — как иронично говорил Джеральд — выхватывать их из-под копыт лошадей. Она ощущала свободу тех дней с чувством ностальгии, когда вдруг знакомые Джеральда, увидев теперешнего Тома, обступили их. Неизбежно возникла тема женитьбы; Мора уловила косые взгляды и мины удивления, когда была упомянута дата.

Они тщательно и откровенно осматривали ее, теперь уже не как дальнюю родственницу из Англии, но как особу, которая повлияет на их отношения с Томом. Мужчина, стоявший неподалеку, не старше Тома, смотрел на нее с одобрением, решив, что она не красавица, но что-то в ней есть. Он спросил:

— Почему вы должны вступать в брак в Англии, мисс де Курси? Нам тоже очень хотелось бы потанцевать на свадьбе Тома.

Том, услышав эти слова, быстро повернулся к нему:

— На свадьбе важна невеста, а не танцы.

После этого группа распалась, слегка смешавшись, так и не определив, как следует воспринимать сказанные слова. Окончательное мнение о ней, подумала Мора, очевидно, было отложено до второй или третьей встречи, но некоторые из них уже приняли решение. Она вообразила, что последний человек приклеил ей ярлык «довольно холодной суки».

Том поторопил их:

— Господи, да взгляните на часы! Как на нас посмотрит Шила, если мы, попросившие ее скакать на нашей лошади, даже не проводим ее на старт? Эта проклятая толпа... — Еще громче он сказал: — Позвольте нам пройти, пожалуйста!

Они нашли Шилу возле Веселой Леди. Это была высокая хорошенькая девушка. Ее лицо сияло от предчувствия скачки и радости при виде пришедших.

Джеральд с радостным чувством взял ее руку.

— Моя дорогая, простите меня. Том задержал нас, пока колесил по горам. А тут еще всякий встречный желал остановить нас, чтобы поговорить о свадьбе.

Шила повернулась к Море:

— Я еще не сказала, как была рада услышать об этом! Я помню вас и Криса в Ратбеге... О, целую вечность тому назад. — Она коротко улыбнулась Тому. — А вы, Том... Как чудесно, что вы вернулись насовсем. Ваш отец был очень терпелив все это время.

Она продолжала говорить... Разговор теперь шел о скачках, о Веселой Леди; эта небольшая ладная гнедая кобыла нервно поглядывала на толпу. Мора стояла поодаль, припоминая Шилу давних лет, высокую темноволосую девочку, даже тогда обладавшую большой добротой и храбростью при обращении с лошадьми. Она была избранным товарищем Гарри на рыбалке и любимицей Джеральда. Море смутно вспомнилось также, что дом, где она жила, был всегда полон людьми. Поэтому Шила при всякой возможности уговаривала конюха поехать с ней в Ратбег, где были только дети и своеобразный покой.

Теперь они увидели ее верхом на кобыле. Стройная, прямая, она выглядела великолепно в жокейской форме, окрашенной в цвета Джеральда. Под быстрым ветерком ее щеки розовели, а синяя рубашка прилипла к телу.

— Ну, давай, — сказал Джеральд, вручая повод конюху. — Заезд сулит тебе подарок, если вырвешься вперед. У кобылы сил не очень много, но есть боевой дух, а барьеры она берет с умом, как собака.

Они проводили глазами Шилу до старта; конюх шел рядом, а Веселая Леди поводила ушами. Тут Джеральд поспешил к тотализатору, а Том повел Мору к тому месту на трибунах, откуда лучше всего был виден весь ипподром.

Для Моры скачки прошли в пестром мелькании шелковых рубах и в торопливых комментариях Джеральда и Тома, впившихся в свои полевые бинокли. Это был быстрый заезд. Веселая Леди держалась впереди. Трудные препятствия были преодолены с обманчивой легкостью, пока не стало видно, что трое из восьми наездников лишились своих лошадей.

— Очень неопытна эта лошадь Розы Кассиди, — сказал Джеральд. — Хотя ходок неплохой... Но дальше пойдет мягкое поле, и это может замедлить движение. Смотри-ка, девчонка О'Дэя спешилась! Так я и думал, что она не удержится. Нервы, как проволока, и совсем безголовая.

Они подошли к финишу в хорошем темпе. Последние два барьера не составили труда. Шила была впереди и пришла первой. Она была настолько блестящей и опытной наездницей, что вернулась на площадку совершенно спокойной.

— О, приятный заезд, — сказала она без хвастовства. — Веселая Леди была молодцом на барьерах — отличная малышка!

Она улыбнулась всем троим — Тому, Море и Джеральду, и сунула руки в рукава пальто, которое держал Том.

— Я страшно проголодалась, — сказал она и повела их к машинам сквозь толпу и возгласы поздравлений.