— Что бы это должно означать? — с недоумением спросил Коннор.

— Леди Мод хотела сказать, — отвечала я, — что каждый, если захочет, сможет высчитать, что я родилась прежде, чем моя мать вышла замуж за Эжена д'Арси.

— А, теперь понимаю. — Он бросил изумленный взгляд на старую леди. — До чего же вы, однако, злопамятны, что беспокоитесь о подобных вещах. Вы опасаетесь, что последняя в роду Тирелей могла быть внебрачной дочерью. Так вот почему вы никогда не говорили о вашей внучке! Вы здесь сидели в одиночестве все эти годы... Боже, что за абсурд, уму непостижимо!

— Успокойтесь, Коннор Шеридан. Что вы можете знать о прошедших годах! Не вы же их прожили. Где вам понять, какую боль причинила мне Бланш! Мои внуки могли расти здесь, рожденные, как им положено, и учиться всему, чему им положено. Вместо этого...

— Я думаю, — снова вмешался Коннор, — вам следует извиниться перед Морой.

— Я никогда не получала извинений от ее матери.

Она резко оборвала разговор и позвонила в колокольчик. Тут же явилась Энни, чтобы унести посуду. Нам принесли фруктовый пирог, такой же твердый, как давешние бутерброды. Мне было не до еды. Я сидела между двумя врагами и понимала, что один из них взялся меня защищать, только чтобы позлить леди Мод. Пытаясь откусить кусок пирога, нечаянно уронила его на платье. Леди Мод посмотрела на меня так, словно ничего другого и не ожидала. Вскоре она поднялась из-за стола и сказала:

— Можете передать Энни, что кофе мне не нужен.

Коннор открыл перед ней дверь, затем снова закрыл, когда она удалилась.

— Вы видите? — заговорил он. — Она не хотела оставаться, но заставила себя сидеть с нами. Пока не был съеден приличный кусок пирога, чтобы Энни не рассказана всем в округе, что мы поссорились за столом при первой же встрече. При этом она считает, что вся прислуга должна ей верно служить просто из чувства долга, и не чувствует никакой благодарности за все, что делает та же Энни.

— Леди Мод выглядит нездоровой.

— Она всегда так выглядит. Ей уже под семьдесят, и она ничего не ест. Но еда в этом доме вообще мало кому идет впрок.

— Зачем же тогда вы здесь?

Он пожал плечами:

— Потому что это обходится дешево. Потому что я могу присмотреть за ней и удержать иногда от еще больших глупостей. Наконец, потому, что она старая и не в себе. — Он пристально посмотрел на меня, и я поняла, чего он не договорил: чтобы этот дом достался ему.

Вошла Энни, и Коннор сообщил ей, что кофе не нужен леди Мод.

— А вам сегодня больше ничего не нужно? — спросила она.

— Не нужно. Доброй ночи, Энни.

— Доброй ночи, мистер Коннор. Доброй ночи, мисс Мора.

— Доброй ночи, — ответила я.

Это ее формальное приветствие почему-то было мне приятно. Коннор между тем зажег свечи в канделябре. На столе стоял поднос с вином и сыром. Он предложил мне выпить вина, и я согласилась. Мы стояли в освещенной свечами комнате, которая от этого казалась таинственной, и впервые, с тех пор как приехала в этот дом, я немного расслабилась. Потрогав рукой один из канделябров, я спросила:

— «Шеридан»?

— Да. Кажется, эта вещь сделана самим мастером, Томасом Шериданом, в 1750 году.

— А этот дом, видимо, не он построил? Он был здесь еще до его приезда в Ирландию?

— Этот дом? Стеклоделие Шериданов никогда не было настолько процветающим, чтобы позволить себе строить подобные дома. Этот дом принадлежал леди Энн Грант, двадцатидевятилетней старой деве, которая все никак не могла выйти замуж. Наконец на ней женился сын Томаса Шеридана, двадцатилетний юноша, очень славный парень. Ее деньги он вложил в производство. И оно сохранилось даже в самые тяжелые годы, когда англичане давили ирландскую промышленность тарифами, налогами и прямыми запретами. Шериданы продолжали делать кое-какое стекло и хрусталь, просто чтобы завод не умер, и им очень помогла продержаться здешняя ферма. Молодые Шериданы тогда ездили по всей Ирландии в поисках заказов. Вы можете узнать об этом, посмотрев старые конторские книги. К счастью, они не были католиками, хотя и поддерживали якобитов, иначе законы против католиков не дали бы им выстоять. Но они сохранили свое дело и остались стеклоделами.

На этот раз он потрогал канделябры и заговорил снова:

— Не все наши изделия должны быть такими — сделанными вручную, как произведения искусства. Нужно и фабричное недорогое прессованное стекло — для домохозяек и для промышленности. Стекло нужно всем. И мы, Шериданы, делали и те и другие вещи — для тех, кто может хорошо заплатить, и для простых горожан. Для всего этого необходим капитал, а у нас его нет. Стеклоделие Шериданов пока существует, но мы можем очень скоро разориться, если не выпадет какой-нибудь счастливый случай.

Вдруг на другом конце стола я увидела кошку, которая медленно приближалась к нам. Она показалась мне странной. Это была большая сиамская кошка со светящимися синими глазами. Она приветствовала Коннора тихим, жалобным мяуканьем и подождала, пока он протянул ей кусок сыра.

— Надеюсь, вы не против кошек? — спросил он.

— Не против. Это ваша кошка? — Хотя я уже знала ответ. Два этих создания слишком не подходили друг другу.

— Ее зовут Сапфир. Нет, она не моя. Я не увлекаюсь кошками.

— Но вы ее кормите.

— Мне ее просто жаль.

Я подумала, что леди Мод также, скорее всего, не хозяйка кошки. Старая леди не нуждалась в таком обществе. Кошки слишком независимы по своему нраву для этой самовластной натуры. Я молча смотрела, как Коннор кормил кошку. За этот вечер я увидела его по-новому. Нельзя сказать, чтобы между нами возникло дружелюбие, я почувствовала к этому человеку что-то похоже на доверие, хотя бы потому, что он не притворялся. Он отвечал на мои вопросы или не хотел отвечать, но не пытался лгать.

— А почему леди Мод не любит Отто Прегера? Кто он такой? — спросила я.

— Отто Прегер... — Коннор немного помолчал, раздумывая, стоит ли отвечать. — Но вы же, кажется, видели его? Это на него так похоже — встретить вас прежде, чем еще кто-то успел это сделать. Я-то за делами забыл о вашем приезде, но зато он с немецкой пунктуальностью известил не только леди Мод, но и меня, будучи не уверенным в ее реакции. Она ведь вполне могла вас не принять. Он обычно верно чувствует ситуацию. До войны он был хозяином компании «Оптика Прегеров». После войны... Словом, это один из тех людей, которые имели отношение к «немецкому экономическому чуду». После войны он построил целую империю легкой промышленности.

— А что он делал во время войны? Оптические прицелы и бинокли? — Мне было бы противно думать, что замок Тирелей был куплен благодаря подобным вещам. — Он что, был...

— Нацистом? Нет. Он терпеть не мог нацистов. Он был строптивым, и они отняли у него его бизнес. Одному из крупных промышленников Германии нельзя было публично не соглашаться с политикой Гитлера. Они отправили его в концлагерь, хотя он имел влиятельных друзей и его поддерживала церковь. Я сам видел лагерный номер на его руке.

— Но он выжил.

— Выжил и вернулся в Германию. От «Оптики Прегеров» почти ничего не оставалось — фабрики были разбомблены, людей не было. Но это очень энергичный и целеустремленный человек. Американцы хотели поскорее восстановить Германию как буфер против коммунизма. Он получил кредиты и сделал свое дело. Конечно, это финансовый гений. Одно дело — просто уметь выжить, другое — сделать выживание достойным.

— А леди Мод не любит этого человека потому, что он купил у нее замок Тирелей?

— Она бы невзлюбила каждого, кому вынуждена была его продать. Он-то дал очень хорошую цену за эти необитаемые развалины и пастбище. Но старая леди продолжает проклинать тех, кто сжег замок, и самого Прегера за то, что он заплатил-де слишком мало. Но, так или иначе, это случилось. Тирели всегда были немного не в себе, не она первая. Их обычные причуды — лошади, романы, азартная игра... Но когда ИРА ^*сожгла замок в смутное время, этот бедняга, отец леди Мод, лишился разума. Единственный брат Мод погиб во время пожара. Тогда-то она вышла замуж за Чарльза Шеридана, который готов был взять ее и содержать ее сумасшедшего отца. После этого она надеялась соединить земли Шериданов и Тирелей и вернуться назад.