После разговора с Джейн трубку взяла Лиз и не пожалела слов благодарности за то, что Коко пожертвовала своим временем. В голосе Лиз звучала теплота, которой не удостаивала сестру Джейн.

– Все в порядке, я рада помочь, только если не слишком долго, – не удержавшись, напомнила ей Коко.

– Обещаю тебе, мы как можно скорее кого-нибудь подыщем. – Лиз не кривила душой. В отличие от Джейн, она не принимала помощь Коко как должное.

– Спасибо, – отозвалась Коко. – Как там в Нью-Йорке?

– Если бы не забастовка, было бы совсем хорошо. Может, сегодня мы наконец-то придем к соглашению, – с надеждой добавила Лиз. Она была миротворцем по натуре, а Джейн в этой паре досталась роль воительницы.

Притормаживая возле их дома, Коко пожелала обеим удачи. Порой она завидовала отношениям Лиз и Джейн. Так и полагалось жить супругам, но для многих подобная привязанность оказывалась недостижимой. Коко с детства знала о наклонностях сестры, принимала ее образ жизни, не задавая вопросов, но понимала, что окружающих он может удивлять. Коко тревожило другое: напористость Джейн, ее яростное стремление добиваться своего от всех и каждого. Только Лиз ухитрялась придать ей хоть какое-то подобие гуманности, да и то не всегда. С младенчества избалованная родителями, привыкшая к тому, что ее достижения вызывают у окружающих бурный восторг, Джейн не сомневалась: она должна получать все, что только пожелает. А Коко всегда оставалась на втором плане, в тени сестры. Так было раньше, так продолжалось и по сей день. Коко иначе ощущала свое положение лишь в те дни, когда рядом находился Йен, может, потому, что ей было некогда задумываться о сестре, а может, присутствие Йена служило ей защитой. Ее согревала мысль о переезде в Австралию вместе с ним. Но все надежды рухнули, и осталось лишь торчать в доме сестры, опять возиться с ее собакой. А если бы рядом с ней по-прежнему был Йен, если бы у нее хватало и своих дел? Джейн пришлось бы обратиться к кому-нибудь другому, вместо того чтобы всякий раз звать на помощь сестру, словно безотказную Золушку. Что почувствовала бы сама Коко, если бы не смогла поддержать Джейн? Поняла бы, что наконец повзрослела или что повела себя как противная девчонка, как называла ее в детстве Джейн, не желая слушать возражений? Этот вопрос уже давно мучил Коко, но ответа на него она пока не нашла. А может, и не хотела. Гораздо проще беспрекословно выполнять просьбы, особенно теперь, когда Йена не стало.

Коко накормила обеих собак и включила телевизор, затем откинулась на спинку обитого белым мехом дивана и водрузила ноги на белый полированный журнальный столик. Ковровое покрытие тоже было белым, из шерсти какого-то редкого южноамериканского животного, как смутно помнилось Коко. Дом по проекту архитектора, приглашенного из Мехико, был великолепен, но сочетался только с безукоризненной прической, ухоженными руками, новенькими туфлями. Коко не покидало ощущение, что даже ее дыхание оставляет повсюду невидимые пятна, которые наверняка заметит сестра. Жизнь здесь определенно угнетала и, уж во всяком случае, была не столь уютной и комфортной, как в Болинасе, в «лачуге» Коко.

Наконец она поднялась и направилась на кухню в поисках какой-нибудь еды. Уезжая впопыхах, ни Элизабет, ни Джейн не удосужились заполнить холодильник в расчете на тех, кто будет присматривать за домом. Коко обнаружила в нем только кочан салата, два лимона и бутылку белого вина. В кухонном шкафу нашлись макароны и оливковое масло, и Коко решила поужинать миской пустой пасты с салатом, а пока готовила еду, выпила бокал белого вина. Когда Коко уже перемешивала салат, обе собаки вдруг неистово залаяли на окна: оказалось, по саду разгуливают два енота. Они скрылись из виду только через четверть часа, собак удалось угомонить не сразу, а когда они наконец умолкли, Коко уловила запах гари. Пахло так, словно загорелась проводка; Коко забегала по комнатам, пытаясь выяснить, что горит, но ничего не нашла. Наконец запах привел ее на кухню, где вода в кастрюльке выкипела, а макароны превратились в толстую черную корку на дне. Вдобавок ручка кастрюли расплавилась – она-то и наполняла едким запахом весь дом.

– Черт! – вырвалось у Коко. Она переставила кастрюльку в раковину, залила холодной водой, и в ту же минуту послышался вой. Сработала дымовая сигнализация, позвонить в охранную компанию Коко уже не успела: к двери подлетели две пожарные машины с сиренами. Пока Коко, смущаясь и краснея, объяснялась под лай обеих собак, зазвонил мобильник. Ответив на звонок, Коко услышала голос Джейн.

– Что там у тебя творится? Мне только что позвонили из охранной компании! В доме пожар?! – тараторила она.

– Все в порядке, – успокоила ее Коко, одновременно благодаря и выпроваживая пожарных. Она постояла на пороге, глядя им вслед, затем закрыла входную дверь. Предстояло еще заново включить сигнализацию, а она не помнила, как это делается, но не признаваться же в этом Джейн. – Ничего особенного не случилось, просто сгорели макароны. В сад забрались два енота, собаки взбесились, и я совсем забыла, что у меня на плите стоит кастрюля.

– Господи, да ты же могла спалить весь дом!

В Нью-Йорке время близилось к полуночи, забастовку удалось прекратить, но, казалось, Джейн покидали силы.

– Если хочешь, могу вернуться к себе в Болинас, – с готовностью предложила Коко.

– Ладно, не будем об этом. Просто постарайся не убиться и не устроить пожар.

Джейн напомнила сестре, как заново включить сигнализацию, и через несколько минут Коко уже сидела за безукоризненно чистым кухонным столом из черного гранита и жевала салат – голодная, усталая, в тоске по своему дому.

Она сунула миску в посудомоечную машину, выбросила кастрюльку с расплавившейся ручкой, выключила свет и только наверху, в спальне, куда последовали за ней обе собаки, заметила, что к подошве кроссовки пристал листочек салата. Коко села на пол спальни Джейн, чувствуя себя слоном в посудной лавке, как бывало всякий раз, когда она оказывалась в поле зрения сестры и становилась неловкой и неумелой. Ей здесь не место. Наконец она поднялась, сбросила кроссовки и рухнула на кровать, собаки сразу же последовали за ней! При виде обеих Коко рассмеялась. Сестра убила бы ее, узнав, что собаки забирались на кровать, но поскольку Джейн здесь нет, пусть спят, где им вздумается.

Пришлось снова подняться, чтобы вставить диск в плеер. Лежа в постели рядом с собаками, Коко включила свой любимый фильм. В доме все еще витал едкий запах. Кстати, надо будет возместить ущерб… Коко задремала, не досмотрев фильм до середины, в мечтах о Болинасе и Йене. Она проснулась лишь наутро и поспешила принять душ, одеться, чтобы выгуливать первую партию собак. В кухню она даже не зашла, заваривать чай не рискнула, обеих собак взяла с собой. Зато, на ее счастье, сестра пока не стала тревожить ее звонками.

Выгуляв собак, как обычно, в парках «Золотые Ворота», Пресидио и Крисси-Филд, она вернулась на Бродвей лишь к четырем и сразу погрузилась в джакузи. Решив сегодня вечером не притрагиваться к плите, Коко поставила диск с другим фильмом и заказала китайскую еду. Мать позвонила из Лос-Анджелеса, когда Коко приканчивала острую говядину с яичным рулетом. Джек, сидя у стола и не сводя глаз с вожделенных лакомств, пускал слюни, Салли держалась рядом.

– Привет, мама, – с набитым ртом выговорила в телефон Коко, определив, что звонит мать, по номеру на дисплее. – Как ты?

– Прекрасно! Радуюсь, что ты в приличном доме, а не в этой пожароопасной развалюхе в Болинасе. Повезло тебе, что сестра разрешила пожить у нее.

– Это моей сестре повезло, что я согласилась посторожить ее дом, хотя меня предупредили в последнюю минуту! – неожиданно для себя выпалила Коко. Джек стянул со стола яичный рулет и проглотил его не жуя; Коко поспешно отставила подальше от края тарелку. Если бы Джейн увидела проделки своего любимца, она убила бы Коко.

– Что ты мелешь?! – упрекнула мать. – Тебе все равно нечем заняться, а тут такой удачный случай! У Джейн великолепный дом.