Каро стоял в некоторой растерянности. Генрих, воспользовавшись моментом, бросился наутек. Придумывать следующую забаву. И придумал.

В тот же день, к вечеру, он вновь завалился к новоиспеченному басу. И начал вновь...

— Давай рассуждать, как юристы. Тебе ведь обещана декастрация? Правильно? А количество раз не оговорено! Таким образом, если сейчас тебя кастрировать, то нечистому, для сохранения статуса-кво придется вновь тебя лечить. Если повторить это пару раз, то он поймет, что проще выделить тебе сразу бочонок эликсира. Я берусь его убедить!

— Ага, значит ты собираешься перед каждым выступлением в опере отрезать мне...

— Ну и что же, — пожал плечами Генрих, — чего не вытерпишь ради высокого искусства!

— А отрезанные куски моей плоти ты будешь тушить и поедать?

— Знаешь, я тут на досуге все обдумал, — Генрих говорил с какой-то явно заинтересованной интонацией, жестикулируя и помахивая указательным пальцем перед лицом Каро, — мы можем открыть заведение, ресторацию такую роскошную, будут крупные деньги. Выручку разделим по — честному, на — пополам, ну я вообще то хотел шестьдесят процентов...

— Я никогда не дам тебе до себя даже дотронуться!

Генрих ничего не ответил, изобразил разочарование. Потом попробовал осторожно, с опаской, дотронуться пальцем до Каро и едва уклонился от удара кулаком.

— Ладно, ладно, я беру свое предложение обратно!

— Так то лучше будет...

— Но послушай, если не я, найдем женщину с соответствующими наклонностями, купим ей острые ножницы... — начал Генрих, но увидев зверское выражение на лице Каро, умолк. Потом все-таки продолжил.

— Ну, хорошо, найдем женщину без наклонностей, будем ей деньги платить. Назначим яйцерезкой...

Это была последняя капля. Пришлось покинуть помещение...

На следующее утро вновь является Генрих. Уже без ножниц. Будит Каро, садится как ни в чем не бывало к нему на постель и заявляет, что придумал, как делу помочь.

— Что же ты еще такого придумал? — спрашивает Каро недоверчиво, даже с ненавистью.

— Смотри, какую штуку я тебе принес показать, — говорит Генрих и вынимает такой странный механизм, состоящий из таких меленьких железных листочков, приставленных друг к другу. Они образовывали две полосы, между которыми находился подвижный замочек. Это было изобретение одного гениального механика какого-то древнего царства и было предназначено для одежды императрицы. Та была столь благодарна изобретателю и столь восхищена его умом, что приказала вставить это устройство ему прямо на голову, предварительно распилив череп. Так, чтобы она могла демонстрировать этот великолепный мозг иностранным послам, открывая его одним движением руки. Увы, бедняга почему-то не выжил после этой операции... Генрих между тем продолжал, — хитрая штука, почти волшебная. Смотри, ведешь замочком с эту сторону — соединяется, в другую — расходятся, — он продемонстрировал действие устройства, — Прямо чудо!

— Да, удивительный механизм, — согласился еще ничего не подозревающий Каро.

— Мне за эту штуку парижские портные столько бы золота отвалили, — вздохнул Генрих, — но долг есть долг, раз уж вовлек тебя в эту историю, надо выручать. Придется пожертвовать этим чудо — механизмом ради тебя.

— Не понял! — Каро уже почувствовал подвох.

— Ну чего тут непонятного, — пожал плечами Генрих, — мы твоих круглых друзей на эту штуку приделаем. Как захочешь по дамам пройтись, раз, — Генрих продемонстрировал смыкание металлических змеек, — и все у тебя как надо. А надо в опере спеть, — Генрих скорчил гримасу, открыв и скривив рот, — два! — он повел замочком в другую сторону, размыкая полоски, — и ты снова поешь тенором!

— Ты что же, хочешь мне яйца пристегнуть этой штукой?

— Ага, разве не здорово?

— С меня хватит! — воскликнул Каро, вскочил с кровати и выхватил неизвестно откуда шпагу.

— Мы что, драться будем, что ли, — удивился Генрих, проворно вытаскивая свою коротенькую, под рост, шпагу.

— Да, и насмерть! — воскликнул Каро и бросился на моего юного друга, размахивая шпагой. Генрих отбил пару ударов, а потом просто выскочил из комнаты, успев запереть снаружи дверь.

— Вернись, трус! — закричал ему вслед Каро. Потом выглянул в окно. Генрих стоял уже на улице. Причем эта рыжая скотина нагло улыбалась.

— А ты неплохо фехтуешь, — крикнул Генрих и начал махать шпажонкой, имитирую бой, — советую поступить в армию. Фельдмаршалом станешь, если яйца ядром не оторвет!

Каро подумал — подумал, и... пошел в армию. А что было делать. Ни денег, ни голоса больше не было, славы — подавно. Сидеть в долговой тюрьме? Армия была наилучшим выходом. К тому же Каро твердо решил умереть мужчиной!

Конечно, все уже ожидают грустного рассказа о том, как в первом же бою первое же вражеское ядро оторвало так дорого доставшиеся Каро мужские достоинства? Нет, ничего подобного не случилось. Каро сделал неплохую карьеру, показал себя неплохим солдатом и офицером.

Умер он через пять лет. Заразившись сифилисом...

Думаете, на этом конец? Как бы не так! Наш друг Генрих присутствовал на похоронах. Не знаю, каким образом, но перед тем, как крышка гроба была заколочена, он ухитрился вложить в руку не способного теперь к сопротивлению покойника тот самый документ... Вообще, Генрих, как вы поняли, прескверный мальчишка. Для которого ничего святого не существует. И за что только я его так люблю?

Итак, продолжим. Куда уж дальше, если героя повествования похоронили? Ну, если ты атеист и не веришь в загробную жизнь, можешь дальше не слушать. Интересно? Тогда я продолжаю.

Скажу сразу, общий настрой у тех, кто проводит так называемый суд на том свете, достаточно веселый. С одной стороны, вникая в житейские дела, по — другому и нельзя, а то с тоски повесишься! Да и чего печалиться, ведь у покойников уже все позади...

— Гляди-ка, какая рожа недовольная! — воскликнул пробегавший посыльный, потом остановился и начал рассматривать Каро, — и с бумагой какой-то в руках! Держу пари, что это индульгенция какая-нибудь...

— Бумаги, подписанные неофициальными лицами, вроде папы римского, недействительны! — монотонно произнес судья.

— Это не индульгенция, это — договор... — растерялся Каро.

— Дай посмотреть! — сказал посыльный, выхватил бумагу, прочитал и начал истошно хохотать, потом, не выдержав, начал кататься по полу, держась за живот.

Одно дело, когда шутишь и слегка подкалываешь испуганно озирающиеся души только что прибывших. А тут, представьте, появляется личность с документом, из которого явствует, что данный субъект продал свою душу дьяволу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что тут началось. Собрались все — все. Читали документ, животы надорвали от смеха. Потом начали пужать сковородками раскаленными да крюками острыми. Каждый стремился внести свою лепту в это веселье, придумывал свою страшилку. Одному Каро было не до смеха, он и так шел сюда обречено. А тут еще и стал всеобщим посмешищем.

Когда веселье поутихло, Каро осведомился, что же тут было смешного. И разве его не собираются отправить в преисподнюю. Тогда его судья, собрав все остатки серьезности, объяснил, что преисподняя — это такое лечебно — восстановительное учреждение, предназначенное для лечения тех заблудших душ, которые сами стремятся получить данное лечение. Причем лечение исключительно добровольное. Ведь у людей есть комплекс вины, греха. И помочь справиться с этими переживаниями могут те, кто работает под началом Люци. В основном, лечение — это беседы, психоанализ.

Как? Дело добровольное? Каро страшно удивился. А ему еще и говорят, что попасть в преисподнюю трудно, просто так туда пускают только в самых тяжелых случаях, остальные ждут своей очереди. А с такими делами, как у Каро, даже на очередь не поставят — не с чем! А документ? Подпись? Ну что же... Если Сам подписал, так и быть, можешь отправляться...