Наконец такси остановилось перед больницей, и Джейсон расплатился, оставив водителю щедрые чаевые, чему тот не удивился. В самом деле, если не считать осунувшегося от беспокойства лица, Джейсон выглядел как процветающий американский бизнесмен или финансист, кем он и был в действительности. Темно-серый английский костюм, кашемировое пальто, дорогие золотые часы... В свои пятьдесят девять Джейсон по-прежнему выглядел очень представительно.
– Merci! – крикнул из окна водитель и показал поднятый вверх большой палец. – Bonne chance!
Он желал Джейсону удачи, должно быть, поняв по выражению его лица, что удача может ему понадобиться. Как правило, люди, у которых все в порядке, не едут прямо из аэропорта в больницу, известную как крупный травматологический центр. Водитель это отлично понимал, кое-что подсказали ему и покрасневшие глаза и осунувшееся лицо пассажира. Американцу явно нужно было побриться, принять душ и как следует отдохнуть, но вместо этого он поспешил в больницу, где его, несомненно, ждали дела более важные.
Держа в руках кейс и чемодан, Джейсон вошел в вестибюль больницы и огляделся. Он надеялся, что кто-то из персонала говорит по-английски и сможет ему помочь. Помощник управляющего «Ритца» назвал ему имя и фамилию заведующего травматологическим отделением, и сейчас Джейсон обратился к молоденькой медсестре в регистратуре. Не надеясь на свой французский, он просто показал ей листок бумаги, на котором было написано имя заведующего. В ответ медсестра что-то прощебетала по-французски, и Джейсон покачал головой в знак того, что ничего не понял. Тогда она показала ему на дверь лифта.
– Troisième étage, – сказала сестра, поднимая вверх три пальца в объяснение того, что ему нужно подняться на третий этаж. – Rèanimation, – добавила она. Это последнее слово Джейсон понял, и оно ему совсем не понравилось. Тем не менее он поблагодарил сестру и быстрым шагом двинулся к лифту. Сердце его колотилось от волнения. Джейсон был на пределе, и ему хотелось как можно скорее покончить с неизвестностью.
В лифте он поднимался один и, выйдя на третьем этаже, огляделся по сторонам, чувствуя себя как человек, который заблудился. На стене Джейсон увидел нужный указатель и двинулся в ту сторону. Войдя в прозрачную дверь, на стекле которой было выведено то же самое слово, он оказался в стерильно-белом коридоре, застланном светло-бежевым линолеумом. В коридор выходили двери сразу нескольких боксов, где за занавесками жужжали и вздыхали сложные машины и лежали неподвижные пациенты, над которыми склонялись озабоченные врачи. Откуда-то доносились приглушенные стоны, а в воздухе витал стойкий запах лекарств, крови и страданий, от которого Джейсона слегка замутило.
У самого входа в отделение реанимации сидела за столом дежурная медсестра. Повернувшись к ней, Джейсон громко спросил:
– Говорит здесь кто-нибудь по-английски?
Она покачала головой, и он повторил свой вопрос по-французски:
– Anglais? Parlez-vouz anglais?
– Английски? Подождить минуточка... – Дежурная поднялась и пошла искать кого-нибудь, кто говорил бы по-английски. Вскоре она вернулась с женщиной в белом халате, бледно-зеленых хирургических брюках и такой же шапочке, похожей на купальную. На шее у нее висел стетоскоп. Женщина спросила, что ему угодно, и Джейсон с облегчением вздохнул. Он уже начал бояться, что здесь его никто не поймет, а самое главное – что он не поймет, чтó ему говорят. Но женщина, оказавшаяся дежурным терапевтом, говорила по-английски довольно сносно.
– Я только сегодня прилетел из Соединенных Штатов, – сказал Джейсон. – Мне нужен заведующий травматологическим отделением.
– Его сегодня не будет, – ответила женщина. – А что у вас за дело?
Торопясь и сбиваясь, Джейсон объяснил, что ему нужно видеть женщину, которая попала в Ля Питье сразу после теракта и до сих пор находится в коме.
– Я боюсь, что это может быть моя жена, – закончил он, забыв добавить слово «бывшая».
Женщина внимательно посмотрела на него. Джейсон выглядел вполне респектабельно. Кроме того, на его лице ясно читались волнение и тревога, с которыми он так и не сумел справиться. Однако Джейсон, восприняв ее молчание как признак сомнения, поспешил объяснить, что его жена таинственно исчезла из отеля, в котором остановилась, и с тех пор он ничего о ней не знает.
– Когда это было? – спросила врач, и Джейсон ответил, что Кэрол прилетела в Париж как раз в тот день, когда произошел взрыв в тоннеле.
– Значит, ваша жена отсутствует почти две недели, – заключила врач. Она явно удивилась тому, что Джейсон не забеспокоился раньше, но он только кивнул. Не было никакого смысла объяснять, что они с Кэрол давно развелись, раз в самом начале разговора он назвал ее своей женой. Кроме того, он боялся, что во Франции – как, впрочем, и во всем мире – бывшие мужья не имеют тех прав, которыми пользуются близкие родственники.
– Кэрол... моя жена путешествовала, так что это может быть и не она. Я, во всяком случае, на это надеюсь. Но поскольку я уже некоторое время не получал от нее никаких известий, мне показалось – лучше приехать и убедиться...
Врач одобрительно кивнула и что-то сказала, обращаясь к сестре, которая показала на закрытую дверь бокса.
– Идемте. – Врач жестом пригласила Джейсона следовать за собой. Открыв дверь бокса, она пропустила его вперед. Джейсон вошел – и не увидел даже больничной койки: ее заслоняли какая-то сложная медицинская аппаратура и спины двух медицинских сестер. Тяжело вздыхал аппарат искусственного дыхания, негромко гудели и попискивали электронные блоки и датчики. На взгляд Джейсона, аппаратуры здесь было даже слишком много, и на мгновение он растерялся, чувствуя себя как непосвященный, оказавшийся на какой-то тайной культовой церемонии. Ему казалось – все, что здесь происходит, не предназначено для его взгляда, и все-таки он должен был довести до конца то, ради чего перелетел океан. Он должен убедиться, что та, чью жизнь поддерживают эти сложные машины, – не Кэрол. Это был его долг не только перед ней, но и перед детьми, хотя вся ситуация и сейчас казалась ему абсолютно нереальной.
Джейсон двинулся за врачом и, обогнув большой мерно жужжащий аппарат, увидел узкую кровать, а на ней – неподвижную фигуру, до подбородка укрытую простыней. Фигура была совершенно неподвижна: голова забинтована, на щеке – пластырь, рука в гипсе. Бледное лицо почти не отличалось по цвету от простыни, нос был заклеен еще одной полоской пластыря, губы скрывала прозрачная полумаска аппарата искусственного дыхания.
С того места, где стоял Джейсон, рассмотреть лицо было трудно, он сделал еще один шаг вперед и вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание, а глаза заволокло слезами.
Это была Кэрол.
На несколько мгновений Джейсон застыл точно парализованный. Сбылись его худшие опасения, и он не знал, что теперь делать. Наконец он робко наклонился над лежащей, осторожно прикоснулся к торчащим из лубка пальцам. Они были синеватыми и очень холодными, и на мгновение ему показалось, что он прикасается к трупу. Кэрол не шевелилась. Она была в другом, каком-то очень далеком мире, и казалось, что уже никогда не вернется обратно. Жизнь еще теплилась в ней, но внешне это никак не проявлялось. Даже дыхание, от которого чуть приподнималась ее грудная клетка, было механическим, искусственным.
Не замечая слез, катившихся по его лицу, Джейсон смотрел и смотрел на измученное, похудевшее лицо Кэрол. То, чего он так боялся, случилось – каким-то образом Кэрол оказалась в тоннеле, когда там произошел взрыв, и на долгих десять дней превратилась в неопознанную жертву теракта. Все это время она боролась за свою жизнь, но никто из близких ничего не знал, никто из тех, кто любил ее, не приехал, чтобы хотя бы подержать Кэрол за руку.
С трудом оторвав взгляд от лица женщины, которую он когда-то любил и продолжал любить, Джейсон повернулся к врачу. Он был потрясен и не сразу обрел дар речи.
