Кэрол еще повезло: взрывной волной ее отбросило в глубокую техническую нишу в стене, которая и защитила ее от огненного шквала. Спасатели, вступившие в тоннель, нашли ее одной из первых. У Кэрол была рассечена кожа на скуле и сломана рука. Огнем ей опалило плечо и шею, но самым страшным было сильное сотрясение мозга. Она была без сознания, когда ее поместили в машину «Скорой помощи», чтобы везти в больницу Ля Питье Сальпетриер, куда доставляли самых тяжелых больных. Ожоги, которые получила Кэрол, принимавшего ее врача не встревожили – множество людей были обожжены гораздо сильнее, но травма головы оказалась серьезной и могла угрожать ее жизни. Несмотря на спешку, перед отправкой в больницу санитары все же попытались найти в карманах изодранного и опаленного огнем пальто Кэрол хоть что-то, что могло бы помочь установить ее личность, но ничего не обнаружили. В карманах не было даже денег. Впрочем, рассудили санитары, деньги и документы могли выпасть, когда жертву отбросило взрывной волной. Что касалось сумочки, которую пострадавшая могла иметь с собой, то она наверняка осталась в машине и, скорее всего, сгорела.
Так Кэрол превратилась в неопознанную жертву террористического акта. Лицо ее было залито кровью и почернело от копоти, поэтому невозможно было узнать в ней звезду мирового кино, да и кто, пребывая в здравом уме и твердой памяти, мог предположить, что звезда экрана Кэрол Барбер окажется в парижском тоннеле в момент взрыва. Отправляясь на прогулку, она не взяла с собой даже ключа от номера в отеле; ее американский паспорт тоже остался в «Ритце», и никто не знал, где она и что с ней.
Так и не пришедшую в сознание Кэрол погрузили в «Скорую помощь» вместе с мужчиной, которого извлекли из тоннеля одновременно с ней. У мужчины было обожжено восемьдесят процентов тела, и парамедики сомневались, что сумеют довезти его до больницы живым. Завывая сиреной, «Скорая» сорвалась с места и помчалась по парижским улицам, но мужчина – чего и опасались медики – скончался по дороге в больницу. А Кэрол была жива, и ее тотчас перенесли в приемное отделение, где дежурила бригада специалистов. Там ее уложили на стол и начали комплексное обследование. Ожоги шеи и плеча не представляли серьезной опасности, рана на скуле перестала кровоточить. На сломанную руку следовало наложить гипс, но сначала необходимо было определить, насколько серьезна полученная Кэрол травма головы. Но прежде чем врачи успели сделать компьютерную томографию, у Кэрол внезапно остановилось сердце. В работу немедленно включилась реанимационная бригада, и сердце Кэрол снова заработало, но резко упало кровяное давление. Больше часа одиннадцать врачей вели отчаянную борьбу за ее жизнь; в течение этого времени в больницу поступали новые пациенты, но состояние Кэрол было самым тяжелым. Наконец врачам удалось сделать компьютерную томограмму. Было очевидно, что необходима операция, но делать ее немедленно было невозможно: на данном этапе пациентка ее бы не перенесла. Оставалось одно – ждать.
Врачи обработали ее ожоги, загипсовали руку, зашили рану на скуле. Пока они проделывали все необходимые процедуры, Кэрол перестала дышать, и ее пришлось подключить к аппарату искусственного дыхания. Все это заняло порядочно времени, поэтому в палату интенсивной терапии она попала только под утро. Здесь нейрохирург провел повторный осмотр и пришел к выводу, что операция все еще невозможна, хотя гематома пациентки очень его тревожила. Определить, насколько силен был удар, приведший к образованию гематомы, было невозможно. Нельзя было и спрогнозировать последствия удара – при условии, что пациентка выживет. Нейрохирург предпочел бы не спешить с хирургическим вмешательством. И главный врач травматологического отделения больницы был с ним вполне согласен. Оба врача предпочитали избегать операции, если это было возможно, поскольку любое хирургическое вмешательство само по себе достаточно травматично. Жизнь Кэрол висела на волоске, и никто не мог сказать, как все обернется.
– Ее родные приехали? – мрачно поинтересовался нейрохирург. Он полагал, что родственники пациентки захотят пригласить к ней священника перед смертью. Обычно члены семьи поступали именно так.
– Нет, мсье. При ней не было никаких документов, – объяснила дежурная сестра. Накануне ночью в Ля Питье привезли несколько человек, чьи личности до сих пор не были установлены. Вскоре родные или друзья начнут разыскивать пропавших, и тогда этот вопрос разрешится, но на данный момент имена не имели значения. Любой пациент вне зависимости от принадлежности к той или иной социальной группе получал в Ля Питье самую лучшую медицинскую помощь, какую только мог оплатить городской муниципалитет. Все, кто попадал сюда, были для врачей пострадавшими или больными, которых нужно было спасти. К сожалению, удавалось это не всегда. Пятеро из числа жертв теракта уже скончались, в том числе – трое детей. Нейрохирург видел их тела – все они были изуродованы и обожжены до неузнаваемости. Террористы, кем бы они ни были, какие бы цели ни преследовали, совершили страшное преступление, за которое должны были понести самое суровое наказание.
Отдав необходимые распоряжения, врач сказал, что снова зайдет через час, и отправился дальше с обходом. Сделать на этом этапе он все равно ничего не мог. В отделении реанимации, где находилась Кэрол, целая бригада медиков прилагала все силы, чтобы поддержать жизнь в пациентке, по-прежнему балансировавшей на грани жизни и смерти. Если бы не техническая ниша в стене, куда ее отбросило взрывной волной, Кэрол погибла бы. Каменные своды ниши защитили ее от огня, а образовавшийся в ней воздушный пузырь не позволил задохнуться в копоти и дыму. Если бы не это обстоятельство, Кэрол заживо сгорела бы в тоннеле, как это случилось со многими.
В полдень нейрохирург позволил себе немного вздремнуть. В противном случае он бы наверняка свалился сам – за прошедшие шестнадцать часов в отделение травматологии поступило почти пятьдесят человек из числа жертв теракта; сорок два из них выжили и требовали неусыпного внимания. По данным полиции, в результате взрыва серьезно пострадало сто девяносто два человека; семьдесят человек извлекли из тоннеля мертвыми, но еще больше трупов все еще оставалось внутри. Долгая, страшная ночь давно закончилась, но спасатели только-только начали разбирать завалы.
Через четыре часа нейрохирург в очередной раз зашел в палату Кэрол и с удивлением обнаружил, что она жива. «Без изменений», – сказала ему медсестра. Дышать самостоятельно Кэрол все еще не могла, но еще одна томограмма показала, что гематома в ее мозге не увеличивается. Это было уже неплохо, однако, повреждение стволового отдела головного мозга по-прежнему угрожало жизни. К каким последствиям это может привести, не смог бы сказать никто. Кора головного мозга тоже пострадала – гематома давила на отдельные ее участки, что было чревато потерей памяти и нарушением двигательных функций.
Рану на щеке Кэрол привели в порядок, и теперь, глядя на нее, нейрохирург подумал, что эта неизвестная женщина когда-то была очень красива. В этом тонком, правильной лепки лице ему чудилось что-то смутно знакомое, хотя он и был уверен, что никогда прежде ее не видел. Выглядела она лет на тридцать пять, самое большее – на сорок. Было поистине удивительно, что о ней никто до сих пор не справлялся, никто ее не разыскивал. Впрочем, подумал он, если по каким-то причинам она жила одна, может пройти несколько дней, прежде чем ее хватятся. Бесспорно было только то, что рано или поздно ее опознают, а может, она придет в себя и сама расскажет, кто она и откуда.
Следующий день был субботним, но все врачи отделения травматологии продолжали оставаться на своих местах. Кое-кого из пациентов перевели в другие отделения больницы, нескольких человек отвезли в ожоговые центры. Кэрол, однако, оставалась в списке самых сложных случаев. В Ля Питье в таком тяжелом состоянии она была одна, но в других парижских больницах еще несколько человек отчаянно боролись за жизнь.
