Между прочим, я пользовался редким для мужчины того времени преимуществом – мог посоветоваться с близким другом-женщиной накануне свидания с Хелен. Да, я дружилс женщиной, у нас не было сексуальных отношений, мы не были влюблены друг в друга, мы были просто друзьями. Я познакомился с ней еще в детстве, и дружба возникла из взаимной симпатии и отсутствия влечения между нами. Сейчас это не редкость, но тогда встречалось нечасто. Разговор сильно отличался от предыдущего.

И т. д., и т. п. Поддержка, поощрение, проницательность, небольшие преувеличения. Именно то, что я хотел получить от женщины.

Именно то, что я хотел получить от Кэрол Мун.

Мы продолжали с ней общаться после той вечеринки у Шерон Смит. В ней было что-то, из-за чего у меня появилось желание стать ее другом: открытость, интеллект, естественность, может быть. И абсолютное отсутствие женских штучек – обаяния, кокетства, ложной скромности, «сладости». Кэрол – проницательный, вдумчивый реалист. Вероятно, поэтому у нее и не складывается личная жизнь. Я не был увлечен ею, однако прекрасно понимал, что она симпатичная, у нее хорошая, пусть и слегка угловатая фигура, которая потрясающе смотрится в купальнике, но мужчин пугала ее способность видеть насквозь. Уже тогда она разочаровалась в мужчинах, в их, как она говорила, «дурацких играх». Удивительно, насколько иначе все выглядит с точки зрения противоположного пола. До чего обе стороны подозрительны друг к другу, как они высмеивают друг друга, как превратно истолковывают поведение друг друга!

Нас продолжала связывать ее любовь к музыке. Мы вместе покупали диски, слушали последние записи Леона Расселла, Дженис Джоплин, Джексона Брауна, Дж. Дж. Кейла или привезенный диск с неизвестными исполнителями блюза. Она была истинным ценителем. Любила музыку так же, как я, – с непонятной тягой к печали и боли, лежащим в основе любой музыки. В Кэрол была какая-то смутная меланхоличность, будто она чувствовала, что ей предстоит жизнь (очертания которой уже просматривались), не совпадающая с ее тщательно продуманными планами. То же самое она говорила про меня, но я ей долго не верил.

Ее гипотеза подтвердилась. И прозвище, которое она мне дала, прижилось. Я помню тот теплый, душный вечер, помню, как вышел из дома и бежал всю дорогу до кинотеатра. Бежал и смеялся. Это было как в кино. Один из тех редких случаев, когда жизнь впитала все краски, всю яркую сутьеще не пережитого опыта. Я был Идущим на Первое Свидание Молодым Человеком в исполнении характерного актера, который недостаток характера возмещал избытком любознательности и энтузиазма.

Не без помощи Кэрол мне удалось убедить себя, что это действительно свидание, что я, скорее всего, нравлюсь Хелен. Я осознал, что придется проделать определенную работу. Нужно быть обаятельным, привлекательным, остроумным, ненавязчивым и т. д., и т. п. Я чувствовал – что-то должно произойти, но боялся назвать это «что-то», опасаясь кары богов, боялся, что мое предвкушение все испортит и в результате ничего не произойдет. Этот предрассудок, не позволяющий испытывать судьбу, по-прежнему со мной, несмотря на противоречащую ему веру в то, что вселенная пуста, холодна и безразлична. Это не имело никакого отношения к моему полу. Я был просто человеческим существом, ищущим поддержки у Бога. Во всяком случае, Теренс трактовал бы это так.

В общем, я бежал и смеялся на ходу, пока не прибежал к месту встречи – точно в назначенное время. Хелен еще не пришла.

В те годы я еще не знал, что женщины всегда опаздывают на свидания. Кэрол Мун, мой единственный надежный источник информации по таким вопросам, ничего мне не сказала. В десять минут девятого меня охватил страх. Я решил, что она не придет, что вместо одного фильма ужасов получу сразу два за вечер.

На улице собрались верующие с плакатами «Дело рук Сатаны» и «Запретить дьявольские показы». Я сжимал в потной ладони два билета. (То, что о билетах на первом свидании придется позаботиться мне, я, слава Богу, понимал.)

Потом демонстранты начали распевать: мне слышалось «Запретить город!», хотя, наверное, они кричали «Запретить позор!», а я смотрел на них и думал, какие они жалкие, готовы отвернуться от реальной жизни и навязать свое понимание истины остальным. И вдруг почувствовал, что повторяю нараспев: Бога нет, Бога нет, Бога нет.

Демонстранты, похоже, услышали. Они повернулись в мою сторону и стали скандировать так, как будто речь шла обо мне, а не о фильме: Запретить позор!

А я кричал в ответ – одинокий проповедник, к которому не пришли на свидание и который вымещает свою злобу на Боге и кучке его недалекой паствы, – Бога нет, Бога нет.

И вдруг до меня дошло, что эти верующие не такие уж кроткие и милосердные. Среди них были старушки-божьи-одуванчики, но имелись и крепкие мужчины средних лет, особенно выделялся один, с головой помидора-мутанта. Я слышал, что в Америке ортодоксальные верующие громили больницы, в которых прерывали беременность, но мне и в голову не могло прийти, что и представителей англиканской Церкви религиозный фанатизм способен довести до такой степени озлобления. А Помидорная Башка уже направлялся в мою сторону с весьма угрожающим видом. Я продолжал свое «Бога нет, Бога нет», но уже без энтузиазма. Помидорная Башка мне совсем не нравился.

Через несколько мгновений он был в метре от меня и орал «Запретить позор» прямо мне в лицо. Он был в ярости.

Потом он остановился, презрительно посмотрел на меня и сделал еще один шаг. Голосом он обладал гораздо более грубым и злым, чем можно было ожидать от ученика Господа.

– Парень, у тебя проблемы с Иисусом? Если ты, того, не любишь Господа нашего, значит, не любишь меня, ты понял? Мне и моим друзьям не нравится, как ты себя ведешь, ты нас обижаешь, ты понял? А у нас принято око за око, зуб за зуб, ты понял?