Подумаешь, «половой гигант», подумаешь «циничный человек», я и не такое слышала. Каждая его подруга вовлекала меня в свои отношения с ним.
– Да, понимаю… нет, не понимаю, – уклончиво сказала я. Это не полный ответ, как требуют на уроках.
Зачем Санечке нужна была «роль второго плана», не понимает ни одна «главная роль». А я понимаю! У Санечки вовсе не звезда и дублерша! Дублерша может при случае сыграть вместо звезды и даже иметь успех – они играют одну и ту же роль. А «она» никогда не борется за Санечку, никогда не станет главной. «Она» – роль второго плана, это ДРУГАЯ роль.
Санечка всегда ведет себя одинаково: ничего не скрывает, не оправдывается, не защищает свое право иметь любовницу при другой любовнице, а словно пожимает плечами – вот такие предлагаемые обстоятельства.
– У него скоро кто-то появится, опять какая-то чужая тебе женщина… У него донжуанский комплекс, а у тебя может быть душевная травма…
Душевная травма? У меня?.. Любовная жизнь Санечки, его подруги, сменяющие друг друга с началом театрального сезона, – это мои предлагаемые обстоятельства. Санечка принадлежит мне. Никто никогда не вмешается в нашу жизнь, мы всегда будем без чужих!
И Санечка вовсе не Дон Жуан! «Чужих» было примерно по две с половиной новой женщине в год. Это нормально для свободного, невероятно привлекательного мужчины!
– Маруся, как ты думаешь, он меня любил? – Она сделала крошечную паузу и безразличным голосом, каким всегда задают главный вопрос, спросила: – А ты как думаешь, он меня любил больше, чем ее?
– Любил, – заверила я, – у него в этот раз была особенная любовь, правда. Я же видела…
А что? Я ее не обманула. Санечка ко всем нежно относится, он вообще полон любви к жизни и ко мне. Ее Санечка тоже немного любил.
Но он не понимает, что женщина, которую он вчера обнимал, думает, что его обнимания что-то значат. И хочет услышать от него какие-нибудь нежные слова. Например, «я буду скучать».
– Я буду скучать, – грустно сказала я, чтобы она не думала, что мы легко без нее обойдемся, – мы будем скучать.
– Приходи к нам в галерею, у нас Кустодиев из частных собраний, тебе обязательно нужно посмотреть, – сказала она.
Мы расцеловались, пообещали звонить друг другу – мы же друзья, и она ушла.
– Маару-усь, приде-ешь? – Она стояла внизу, махала мне рукой и посылала воздушные поцелуи.
– Да-а! – крикнула я, перегнувшись через перила.
Я приду, конечно, в ее галерею – кто же не хочет посмотреть Кустодиева из частных собраний! Но мы уже никогда не будем так близки, это будет обычное светское общение. Ну… немного грустно, как всегда, когда что-то уходит из твоей жизни. Она искусствовед, пишет диссертацию по художникам Серебряного века. Мы с ней часами бродили по корпусу Бенуа.
Моя СИТУАЦИЯ кажется странной, в лицее меня жалеют, что у меня нет мамы. Но если бы они видели эту череду красавиц, которые водили меня за ручку! У меня нет мамы, но зато у меня были мамки-няньки. Мне внутри моей СИТУАЦИИ не странно, а хорошо.
«Мамки-няньки» – так Санечка называл своих подруг, когда я была маленькая. Они нужны были ему не только как любимые женщины. Мы с ним были два дружка, но все-таки ребенка нужно покормить, отвести в поликлинику, в музыкальную школу.
Вот они, Санечкины подруги, мои милые мамки-няньки в порядке моего взросления:
Номер один. Что я о ней помню? Куриный бульон, котлеты, кисель. Помню ее любимый вопрос: «Можно я буду твоей мамой?» Я была еще маленькая и отвечала без хитростей «нельзя, у меня уже есть мама – Санечка».
Номер два. Кажется, не она за мной присматривала, а я за ней. В первом классе я пропустила целую четверть, потому что ей было лень водить меня в школу. Мы с ней целыми днями валялись на диване, ели пирожки и пирожные. Она говорила подругам по телефону, что она хорошая любовница. На мой вопрос, что это такое, она ответила: «Ты еще маленькая, поэтому я тебе не расскажу, но знай: сексуальный контакт должен быть неожиданным, мужчинам нужно разнообразие, самое главное, чтобы мужчине было хорошо в постели». Я попросила Санечку, можно она будет по очереди спать с ним и со мной?
Жаль, что после этого я больше никогда ее не видела. Она меня красила, наряжала, вертела и щекотала, как куклу.
Номер три. Каждое свое дежурство по мне водила меня на концерты. Ее любимый вопрос: «Ты хочешь, чтобы мы с тобой всегда так жили? Когда ты скажешь ему, чтобы мы всегда так жили?» Я отвечала – завтра скажу.
Номер четыре. Ни полшага из дома, ждала Санечку. Просила меня: «Скажи ему, что я тебя очень люблю». Я кивала головой – скажу…
Когда я стала взрослеть, от них уже требовались не котлеты и кисель, а «дружба с бедной одинокой девочкой, пока он в театре».
Санечка пользуется успехом у женщин, ПОЛЬЗУЕТСЯ тем, что женщины от него без ума, и от этого его ребенок получил хорошее разностороннее воспитание. Нет, правда – мамки-няньки все вместе хорошо меня воспитали. Все они были красивые, умные, тонкие женщины. Одна, кинокритик, любила итальянский неореализм – было интересно не просто смотреть кино, а анализировать. Другая, филолог, занималась обэриутами, и когда другие еще читают «дядю Степу», я бормотала Хармса, Введенского, Олейникова. А учительница музыки часами сидела со мной за роялем, словно моя пятерка на концерте была для нее выражением любви к Санечке.
Каждая мамка-нянька так хотела Санечку, что искренне старалась добиться моей любви. А я чувствовала себя вовсе не девочкой без мамы, а ЦЕНТРОМ МИРОЗДАНИЯ. Захочу я, мамка-нянька останется надолго, а захочу – исчезнет.
Но они исчезали сами. Они были интеллигентные, умные, тонкие, увлекались искусством, но главное слово для них одно на всех – дура. Каждая из них думала, что он никого не любил, а именно ее полюбил. И даже забывали, что есть «она», роль второго плана.
К концу театрального сезона, когда они чувствовали, что Санечка отдаляется, почему-то всегда ставился вопрос – женится или не женится.
Первый раз я помогла ему случайно. Заплакала и сказала: «Не хочу, чтобы Санечка женился»… Бедная нянька жарила котлеты и вытирала мне нос, а я так однозначно решила ее судьбу.
Санечка посмотрел на нее с выражением «вот видишь, что я могу сделать», а на меня нежно. Поблагодарил без слов. А потом сказал кому-то: «Маруся самая умная в семье. Теперь я не плохой любовник, а, напротив, благородный человек, который пожертвовал ребенку своей личной жизнью».
Санечка не любит выяснять отношения, говорить «между нами все кончено». Он расстается со своими подругами, как я в детстве, просто откладывала в сторону надоевшую игрушку. Я же не говорила кукле «все кончено»! Кукла, которая вчера смеялась и плакала, мгновенно становилась неживой. За что ее жалеть, если она неживая?.. Мужчины вообще такие – равнодушные, безжалостные, не говорят ничего, а просто исчезают, уплывают, растворяются.
Я всегда понимаю, когда Санечка хочет от романа освободиться. Не то чтобы я обычно расстаюсь с его женщинами за него, но я ему помогаю, подыгрываю. Мы с ним никогда не сказали об этом друг другу ни слова. Слова сделали бы все это стыдным, неприличным. Каким-то театральным.
Когда Санечка был дома, я от него не отходила. Я все детство простояла на кухне за спинкой его стула, придерживая Санечку за рубашку, чтобы он никуда не делся.
Гости спохватывались: «Что мы говорим, здесь же ребенок! Ребенок, уйди!» Но я очень тихо стояла, и обо мне забывали. А когда я начала принимать участие в разговорах, все удивлялись: «Смотрите, наш-то ребенок знает слова аутентичность, сублимация и оральный секс, когда другие дети знают только „идет бычок, качается“.
Потом я начала принимать участие в жизни. Я всегда первая говорю, кто из наших знакомых поженится, кто разведется.
Может быть, вам кажется, что я плохая? Что я должна быть невинным ребенком, а я самая настоящая опытная женщина?
Но разве девочка, растущая в нормальной семье, обязательно невинный ребенок?
