Держать в объятиях Кири было счастьем, о каком он никогда и не мечтал. Он понял теперь, что она имела в виду, говоря, что каждый человек имеет свой особый запах, потому что даже под несколькими слоями духов и пота он ощущал аромат самой Кири, которого уже никогда не забудет. От нее пахло силой и юмором. И озорством.
Однако счастье было с привкусом отчаяния. Ему не следовало допускать столь интимных отношений между ними. Это заставляло его мучительно желать большего, с горечью сознавая при этом, что он уже и так получил слишком много.
Кири хриплым голосом прошептала:
— Объясни мне, почему нечто совершенно правильное считается неправильным?
— Страсть лежит за пределами правильного и неправильного. Она существует для того, чтобы продолжало существовать человечество. — Он вздохнул и погладил ее блестящие темные волосы, каскадом ниспадавшие почти до самой талии. — Но общество имеет причины не относиться снисходительно к страсти. Веские причины. Они имеют отношение к защите женщин и детей. А поскольку мы живем в обществе, эти правила нельзя игнорировать.
— А я-то думала, что ты все время нарушаешь правила, — искоса глядя на него, сказала она.
— Некоторые правила. Не те, нарушение которых причиняет вред другим. Особенно тем, кто мне дорог.
— Значит, я тебе дорога?
Этот наивный вопрос тронул его.
— Разве я могу оставаться равнодушным к тебе? Ты такая замечательная и такая красивая. — У него дрогнули губы. — Если бы ты не была дорога мне, я вел бы себя гораздо лучше.
— Я рада тому, что ты не вел себя лучше. — Даже в полутьме экипажа он заметил, как вспыхнули ее зеленые глаза. — Ты прав, эти правила не следует игнорировать. Но мы оба находимся сейчас как бы вне твоей и моей жизней, и я намерена воспользоваться этим. — В ее глазах блеснули озорные искорки. — И тобой.
Он рассмеялся, завороженный таким сочетанием светскости и наивности. Пребывание в армейской среде, в которой она росла, и прирожденная любознательность позволили ей приобрести более богатый опыт, чем имеется у большинства юных леди ее класса. Чистый огонь юности, который горел в ней, еще не успел потускнеть от всяких несправедливостей жизни.
Ее самонадеянность объяснялась ее высоким происхождением, уверенностью в том, что нарушение правил, установленных обществом, уж для нее-то не повлечет последствий. Но они пришли из разных миров, которые соприкоснулись сейчас по чистой случайности.
Напомнив себе об этом, Маккензи сказал:
— Это драгоценный момент, но я не намерен воспользоваться тобой и, черт возьми, сделаю все, чтобы не позволить тебе воспользоваться мной! — Он схватил ее за талию и пересадил на противоположное сиденье, где она и должна бы была оставаться с самого начала. — А теперь нам нужно придать себе по возможности презентабельный вид, поскольку мы приближаемся к Эксетер-стрит.
Она подняла шторы.
— Боже мой, мы оба выглядим совершенно неприлично. Как будто мы делали именно то, что делали. Ты не видел на полу моих шпилек?
Пошарив по полу, он умудрился отыскать несколько шпилек.
— Этого достаточно? У тебя их было больше, но я не могу их найти.
— Хватит и этих, — сказала она и опытной рукой заколола на затылке тяжелые волосы, разгладила руками помятое платье, потом надела шляпку и опустила на лицо вуаль.
Сожалея, что у него самого нет вуали, Мак отыскал на полу напудренный парик и снова водрузил его на голову. Наклонившись с противоположного сиденья, она аккуратно поправила парик. Ее лицо находилось всего в нескольких дюймах от его лица.
— Вот. Так значительно лучше.
Их взгляды встретились, и он подумал: интересно, было ли в его взгляде такое же страстное желание, как в ее глазах? Очень осторожно наклонившись вперед, он поцеловал ее в губы прощальным, полным сожаления поцелуем.
— Лучше бы мы никогда не встречались, — пробормотал он, смакуя вкус ее теплых губ. — И все же я не жалею о том, что мы встретились, хотя это очень эгоистично с моей стороны.
— Я тоже не жалею об этом, — сказала она, со вздохом откинувшись на спинку сиденья. — Иногда бывает, что проявление эгоизма — это именно то, что нужно.
Он восхищенно посмотрел на нее и рассмеялся.
— Мой брат Уилл говорит, что Эштон одновременно и христианин и индуист, но ты, моя дева-воительница, самая настоящая язычница.
По ее лицу медленно расплылась озорная улыбка.
— Ну что ж, тем лучше.
Глава 20
К тому времени как они добрались до Эксетер-стрит, Маккензи успел превратиться в безупречного лакея с непроницаемой физиономией. Кири, которую он, высадив из экипажа, сопроводил в дом, надеялась, что тоже успешно привела себя в порядок.
Как только они оказались в стенах дома, Маккензи сбросил с себя напудренный парик, а с ним и свой официальный вид.
— Терпеть не могу эту штуку. Мне кажется, что я ношу на голове мертвое животное.
Кири, несколько расслабившись, улыбнулась:
— Кролика? Или, возможно, хорька?
— Скорее — барсука. У него шерсть грубее, — заметил он. Потом, став серьезным, сказал: — Теперь, когда у нас имеются эти имена, я отправлю записку Керкленду и попрошу о встрече с ним и Кэсси.
Кири с сосредоточенным видом снимала шляпку, что давало ей повод не смотреть на Маккензи. Он всегда был чертовски привлекательным, и чем интимнее становились их отношения, тем более неотразимым она его находила.
— Какую роль во всей этой операции играет Кэсси?
—Она наполовину француженка и подолгу живет во Франции. Она походит по клубам и тавернам, где бывают французские эмигранты, и, может быть, что-нибудь разведает.
— Она будет ходить одна? — спросила Кири. Она могла бы и сама посещать эти логова зла, но только если это было бы вопросом жизни и смерти.
— У нее будет напарник — возможно, Роб Кармайкл. Он по своей профессии сыщик с Боу-стрит, но работает также и с Керклендом. Он отлично владеет французским языком.
— Несомненно, еще один выпускник Уэстфилдской академии?
Маккензи хохотнул с довольным видом:
— Так оно и есть. Где только наших не встретишь! Пусть даже мы не были закадычными друзьями в школьные годы, существует определенный уровень доверия друг к другу среди «исчезнувших лордов» леди Агнес.
Кири направилась к лестнице.
— А взаимное доверие играет жизненно важную роль при выполнении данного конкретного задания?
—Даже еще более жизненно важную, чем обычно.— Он нахмурился. — При других обстоятельствах мой управляющий клубом Баптист был бы хорошим сопровождающим для Кэсси, потому что он настоящий француз и имеет многочисленные связи во французской эмигрантской общине. Я долгие годы доверял ему свой бизнес. Но в данном случае я не могу доверять никому из людей, работающих в. «Деймиене».
— Я видела Баптиста на маскараде, — сказала Кири. Когда она искала в зале Маккензи, то заметила хорошо одетого управляющего, бдительно следившего за всем, что происходило вокруг. — Он должно быть, расстроился, узнав о твоей смерти.
— Керкленд говорил, что он был просто потрясен и даже заболел, однако как только ему стало лучше, он сказал Керкленду, что если клуб будут продавать, он хотел бы поучаствовать в торгах. На редкость практичный народ эти французы.
Кири чуть помедлила, держась за перила лестницы.
— А что, если он тайный бонапартист, который помогал похитителям?
— Я думал об этом, — медленно произнес Маккензи. — Но если это так, то он является одним из величайших актеров в Лондоне. Он всегда с презрением относился к революции и императору. Половина его семьи погибла во время разгула Террора, и сам он едва остался в живых.
Она нахмурила брови.
— Но если ты считаешь «Деймиен» очень подходящим местом для сбора информации, то он тоже может так считать.
Маккензи задумался. Ей нравилось, что он размышляет над ее словами, вместо того чтобы отмахнуться от сказанного потому лишь, что она женщина.