Здесь в красную тетрадь было напихано множество газетных вырезок со статьями, посвященными Двадцатому съезду русской коммунистической партии, писем на политические темы от самых разных людей, программ и повесток дня политических митингов и так далее. Собранные в великом множестве документы такого рода были все перетянуты резинками и подколоты к странице. Дальше снова шли записи, сделанные рукой Анны.

11 августа, 1956

Уже не впервые в своей жизни я понимаю, что неделями и месяцами я пребывала в непрерывной и лихорадочной политической деятельности и что я не добилась этим абсолютно ничего. Более того, я могла бы предвидеть, что все это абсолютно ни к чему не приведет. Двадцатый съезд удвоил и утроил число людей, находящихся как в партии, так и вне ее, которые хотят создать «новую» коммунистическую партию. Вчера вечером я ходила на собрание, которое продолжалось почти до утра. Под конец мужчина, который до этого хранил молчание, социалист из Австрии, произнес небольшую юмористическую речь, что-то в таком роде: «Мои дорогие товарищи. Я слушал вас, изумляясь тому, что источник веры, на которую способны человеческие существа, поистине неиссякаем. Все, что вы говорите, можно свести примерно к следующему: вы знаете, что руководство британской компартии состоит из мужчин и женщин, полностью развращенных годами работы в атмосфере сталинизма. Вы знаете, что они готовы на все, лишь бы сохранить свое положение. Вы знаете, потому что сегодня вы привели сотни тому доказательств, что они подавляют любые решения, подделывают избирательные бюллетени, силой сгоняют людей на митинги, изворачиваются и лгут. Нет ни малейшей возможности отстранить их от власти демократическим путем, отчасти потому, что они беспринципны, а отчасти потому, что половина членов партии — люди слишком наивные, чтобы поверить, что их вожди способны на такое мошенничество. Но всякий раз, когда в своих рассуждениях вы доходите до этого места, вы останавливаетесь и вместо того, чтобы сделать очевидные выводы из сказанного вами же, вы начинаете грезить наяву и говорить так, словно все, что вам нужно сделать, — это просто призвать всех ваших вождей незамедлительно подать в отставку на том только основании, что партии будет намного лучше, если они это сделают. Это все равно, как если бы предлагали призвать профессионального вора-домушника подать в отставку на том основании, что из-за высокого уровня его мастерства о его профессии идет дурная слава».

Мы все посмеялись, но потом возобновили дискуссию. Избранный оратором юмористический тон, так сказать, избавил нас от необходимости отвечать на его слова серьезно.

Позже я это обдумала. Я давно пришла к выводу, что на политическом собрании правда обычно выходит на свет в таком вот выступлении или в кем-то брошенной фразе, на которые в момент их произнесения никто не обращает внимания, поскольку их тон отличается от общего тона собрания. Высказанная в юмористической или в сатирической форме, или даже зло или с горечью, но это — правда, а все длинные речи и умные рассуждения — чушь.

Я только что перечла то, что написала 13 ноября прошлого года. Я поражена нашей наивностью. И все же меня действительно вдохновляла вера в возможность создания новой, честной компартии. Я действительно верила в то, что это возможно.

20 сентября, 1956

Больше на собрания я не хожу. Мне рассказывают, что в воздухе витает идея создать новую, «по-настоящему британскую КП» в качестве примера для подражания и альтернативы существующей КП. Люди рассматривают, судя по всему не предчувствуя ничего дурного, возможность существования двух соперничающих КП. Однако совершенно очевидно, что произойдет в таком случае. Все силы и одной и другой партии будут уходить на обмен взаимными оскорблениями и на отрицание права партии-соперницы вообще называться коммунистической. Прекрасный рецепт для создания фарса. Но это не глупее идеи об «изгнании» старой гвардии демократическим путем и реформировании партии «изнутри». Глупо. Вместе с тем на протяжении многих месяцев я была буквально поглощена этой идеей, как и сотни других, при прочих обстоятельствах — разумных людей, занимающихся политикой уже долгие годы. Иногда я думаю, что единственная разновидность опыта, на котором люди не способны учиться, — это опыт политический.

Люди толпами бегут из КП, сердца их разбиты. Ирония заключается в том, что их сердца разбиты, а сами они циничны ровно в той степени, в какой до этого были преданными и невинными. Люди, подобные мне, у кого иллюзий было немного (у всех нас имелись какие-то иллюзии — моя заключалась в том, что антисемитизм «невозможен»), сохраняют спокойствие, они готовы начать все сначала, принимая тот факт, что британская компартия, возможно, постепенно дегенерирует до уровня маленькой скромной секты. Новая витающая в воздухе фраза: «переосмысление социалистических убеждений».

Сегодня мне позвонила Молли. Томми вовлекся в деятельность недавно образовавшейся группы молодых социалистов. Молли сказала, что она сидела в уголочке и слушала, а они разговаривали. Ей казалось, что она «вернулась на сто лет назад, во времена собственной юности», когда она только вступила в КП.

— Анна, это было что-то необыкновенное! Это действительно было так странно. Вот они собираются и говорят, вполне справедливо, что время КП прошло и что время лейбористов тоже прошло, а я не удивлюсь, если и это их мнение окажется справедливым, их всего несколько сотен человек, они разбросаны по всей Британии, а при этом все они рассуждают так, словно самое большее через десять лет наша страна станет социалистической, и случится это, разумеется, исключительно благодаря их усилиям. Знаешь, так, словно они будут управлять прекрасной новой социалистической Британией, которая народится в Великий вторник. Мне казалось, что они сошли с ума или что я сошла с ума… но все дело в том, Анна, что и мы были точно такими же, разве нет? Что скажешь? Они даже используют тот же самый ужасающий жаргон, над которым мы смеялись на протяжении многих лет, причем так, словно они только что придумали все эти слова и сделали это совершенно самостоятельно.

Я сказала:

— Но, Молли, ты ведь, конечно же, рада, что Томми стал социалистом, а не каким-нибудь карьеристом?

— Ну да, конечно. Естественно. Возникает только один вопрос — разве они не должны быть умнее, чем были мы?

С этого момента в романе «третья» (когда-то — жена Пола; потом — более молодое, чем сама она сейчас, alter egoЭллы, выросшее из ее фантазий о жене Пола; потом — воспоминание о Поле) становится самой Эллой. По мере того как Элла раскалывается, распадается на части, она все упорнее цепляется за образ цельной, здоровой и счастливой Эллы. Связь между разными «третьими» должна быть прописана очень четко: эта связь — нормальность и, более того — традиционность, подходы и чувства, подобающие «респектабельной» жизни, к которой на деле Элла отказывается иметь какое-либо отношение.

Элла переезжает на новую квартиру. Джулия обижена. Та область их взаимоотношений, которая до того оставалась в тени, теперь явственно проявляется в ее реакции. В их отношениях Джулия доминировала над Эллой, контролировала ее. Элла была к этому готова, или же, по крайней мере, была готова делать вид, что принимает это. По своей натуре Джулия, в сущности, человек великодушный — она добрая, теплая, дающая. Однако же теперь она доходит до того, что жалуется общим друзьям, что Элла воспользовалась ею, ее использовала. Элла, одна со своим сыном в большой, безобразной, грязной квартире, которую ей надо вычистить и покрасить, размышляет на тему, что в каком-то смысле жалобы Джулии обоснованны. Она была, пожалуй, добровольной узницей с потаенным, глубинным чувством независимости. Уход из дома Джулии был подобен уходу дочери от матери. Или, думает она с кривой усмешкой, припоминая недобрые шутки Пола о том, что она «замужем за Джулией», ее уход сродни расторжению брака.