— Шеф, — произнесла она. Коул стоял, глядя в окно — одна ладонь на бедре, другая массирует поблескивающий лоб.
— Вызывали, шеф?
— Войдите. Сядьте.
Сидеть Люсии не хотелось. Она подошла к единственному стулу, стоявшему по ее сторону стола и остановилась за ним. Сжав холодную металлическую спинку стула, она поняла вдруг, что ладони у нее потные, отпустила спинку и вытерла их о брючины.
— Вы временно отстраняетесь от работы, Люсия. Уходите. Соберите все, что вам может понадобиться, и отправляйтесь домой.
Люсия промолчала. Только кивнула. Коул все еще стоял спиной к ней, и она, чтобы не смотреть на него, взглянула на его стол. Флакон ополаскивателя «Колгейт» у телефона. Стопки документов, папки формата 13 на 16, между ними кое-где голые участки столешницы и похожие на угри розовые флуоресцентные клейкие листки. Одни были чистыми, на других темнели слова, неизменно взятые в скобки вопросительными знаками. Люсия поймала себя на попытке представить, что произойдет в северо-восточном Лондоне с процентом раскрываемости, если такие листки вдруг утратят клейкость. Возможно, в суд станет поступать больше дел, буксующих ныне в атмосфере всеобщей нерешительности.
— Собственно, и все, Люсия. Причина вам известна. Объяснять, в чем она, необходимости нет.
Коул повернулся к ней. Он не побрился, заметила Люсия. Либо запаздывал утром, либо не решился коснуться бритвой кожи под носом и вокруг губ, все еще пятнистой, пораженной герпесом.
— Нет, — сказала Люсия. — Объяснять, в чем она, мне не нужно. Но вы могли бы сказать мне — в ком?
— В ком? Что значит «в ком»?
— На кого Тревис может опереться в этом деле, как на преданного друга?
Коул покачал головой.
— Я уже говорил вам, Люсия, не будьте наивной.
Он зашел за стол.
— Бросьте, шеф. Если вы скажете мне, что я смогу с этим сделать?
Коул вздохнул. Снова потер лоб.
— Тогда зачем вам это знать, Люсия? Почему вам обязательно все нужно знать?
Люсия едва не рассмеялась. И почти уж собралась напомнить главному инспектору, в чем состоит ее работа, в чем состоит ее и его работа. Но воздержалась, сказав взамен:
— Отец Эллиота Сэмсона говорил мне, что статус школы меняется. Упомянул о некоем плане правительства, о частном финансировании, о большей самостоятельности. Сказал, что она будет одной из первых таких школ.
Коул пожал плечами:
— Мне об этом ничего не известно.
— Насколько я себе представляю, здесь замешаны большие деньги. Масса коммерческих интересов.
— Вероятно. Возможно. Кто, к черту, может об этом знать?
— И, надо полагать, публичное обвинение ни к чему хорошему в этом случае не приведет, так? Возможно, даже напугает кое-каких людей, которых правительству пугать совсем не хочется.
Коул сел. Взял со стола один из документов, заглянул под прилепленный к нему клейкий листочек.
— Или все намного проще? Ближе к нашему дому? — спросила Люсия. — Суперинтендент. Ваш босс. Я заметила, он состоит в правлении школы.
Коул, не поднимая головы, взглянул на нее.
— Поосторожнее, Люсия.
— Сомневаюсь, что ему хочется оказаться припутанным ко всему этому, я права? Думаю, он предпочел бы, чтобы мы оставили мистера Тревиса и его школу в покое.
Коул возвратил документ на стол.
— Для полицейского, которого язык только что довел до временного отстранения от работы, вы, детектив-инспектор Мэй, выглядите на удивление не способной держать его за зубами.
Люсия вспыхнула. Но все же удержалась от резкого ответа, едва не сорвавшегося с ее губ. Коул медленно выпустил из легких воздух и снова уткнулся в документ.
— И что будет дальше? — наконец, спросила Люсия.
— Будет разбирательство. Вам объявят выговор. Возможно, понизят в должности, по крайней мере, на время. И посоветуют подать заявление о переводе.
— О переводе? Куда? — Люсия прищурилась. — И кто посоветует?
— Да куда угодно, лишь бы подальше от уголовного розыска. А совет вы получите от дисциплинарной комиссии. Вероятно, от ваших коллег. От меня.
— От вас, — эхом откликнулась Люсия. — А если я не соглашусь?
Губы Коула изогнулись в невеселой улыбке.
— Тогда, полагаю, вас переведут без вашей просьбы.
— Вы не сможете это сделать.
— И смогу, и сделаю. Да и что тут такого страшного, Люсия? И вы, и я, мы оба знаем, что я лишь окажу вам услугу.
— Услугу? И в чем же она будет состоять?
Коул откинулся на спинку кресла. Повел подбородком в сторону двери.
— Что там у вас происходит? Происходило прежде. И произошло только что.
Люсия скрестила на груди руки:
— Может, вы сами мне это скажете?
— Следите за вашим тоном, инспектор.
— Да, сэр. Простите, сэр. Но мне было бы интересно узнать, что вам, по-вашему, удалось заметить. Сэр.
На миг ей показалось, что Коул не ответит. Он сердито взглянул на Люсию, а когда она ответила ему таким же взглядом, покраснел.
— Я заметил разлад там, где прежде все было спокойно, — сказал он. — Я заметил раскол и раздоры там, где прежде полицейские считали друг друга лучшими друзьями. Вот что я заметил, инспектор.
— Прежде. То есть до того, как я поступила сюда.
— Да, Люсия. До того, как вы сюда поступили.
Люсия вздернула подбородок.
— И это все, что вы заметили. Больше ничего.
Главный инспектор кивнул.
Люсия вытянулась в струнку.
— Насколько я понимаю, вы разговаривали с Тревисом, — сказала она. — И похоже, обнаружили, оба, что у вас имеется множество тем для обсуждения. Возможно, даже побратались, как парочка отставных сержантов на вечеринке.
— И что это должно означать, черт подери? — спросил Коул.
Люсия уже направилась к двери. Прежде чем ответить, она остановилась, обернулась.
— Ничего, что способно встревожить вас, главный инспектор. Просто мне стало казаться, что вы и Тревис обладаете общностью взглядов. — Она сделала еще шаг к двери и остановилась снова. — Хотя, если вдуматься, «взгляды» — слово не самое правильное.
Когда она направилась от своего стола к выходу, Гарри окликнул ее. Люсия обернулась, чуть подняла руку, но шагу не сбавила. Уолтер что-то сказал, когда она поравнялась с его креслом, она его проигнорировала. А дверь, ведущую на лестницу, толкнула с большей, чем намеревалась, силой. Дверная ручка врезалась в и без того уж потрескавшуюся штукатурку, по лестничному колодцу унесслось в глубины здания дребезжание дерева, стекла и металла.
Люсия последовала за ним.
Жары она, выйдя на улицу, не заметила. Миновала газетную лавочку, но тут же развернулась и вошла в нее. Купила у стоявшего за прилавком сутулого бангладешца красную пачку «Мальборо» и коробок спичек и ушла, не дожидаясь сдачи. Нашла скамью. Скамья покрытая, как, похоже, и все скамьи Лондона, рисунками и птичьим пометом, былы с одного края чем-то заляпана, — скорее всего, банановой мякотью, но не обязательно. Люсия села. Скамья смотрела на улицу. Перед Люсией почти сразу остановился автобус. Дверцы открылись, водитель взглянул на нее, она на водителя, дверцы закрылись, автобус уехал. Люсия вытащила из пачки сигарету и раскурила ее — с третьей спички.
Она курила. Подошли и ушли три автобуса, она продолжала курить. У ног ее лежало четыре или пять фильтров, один, по меньшей мере, еще дымился. Она прикурила от сигареты, которую держала в руке, следующую, а окурок бросила на землю. Первая затяжка новой сигареты оказалась на вкус еще хуже последней затяжки старой. Собственно, это относилось к каждой из затяжек; Люсия не получала ни удовольствия, ни облегчения. Она затянулась еще раз, притягивая огонек к фильтру, но сделала это слишком резко и у нее перехватило горло. Она закашлялась. Наклонилась к земле и ее вырвало. Рвота забрызгала туфли Люсии, залила сигаретные бычки. Подъехал еще один автобус, но этот даже дверей открывать не стал. Люсия сплюнула. Выпрямилась, вытерла рукавом рот. На глазах выступили слезы — из-за спазмов рвоты, но Люсия вдруг обнаружила, что не может остановить их поток Она уткнулась лицом в сгиб локтя. Откашлялась, сплюнула снова. И тут заметила, что в кулаке ее зажата пачка сигарет. Уже раздавленных, она рефлекторно сжала пачку при первой же конвульсии мышц живота. Люсия бросила пачку на скамью, в следы «банана», и встала.
