Скорее всего, если бы ему не было так трудно, я порвала бы с ним раньше. Все то же самое, понимаете: жалость. Я до безнадежного плохо разбираюсь в людях, инспектор. Ведь все понимали, что он ненормальный. Почему же я-то понять не смогла?

Нет, спасибо, все хорошо. Просто, давайте закончим. Пожалуйста, давайте закончим это.

Рассердился ли он? Почему вы спрашиваете? У него и причин-то для этого не было, если вы их имеете в виду. Никаких. Я хочу сказать, он ведь этого и ожидал. Должен был ожидать. Конечно, понять, что он думает, было совсем не просто, в чем и состояла еще одна часть проблемы, но он же наверняка должен был этого ждать. Впрочем, не знаю. Сначала вроде бы не сердился, но после ему приходилось все туже, и помочь тут было нечем. Ему и раньше-то было не сладко, а становилось все хуже, хуже. Так что, может быть, в нем и нарастал гнев. Горечь растравлялась. Может, он и внушил себе, что ненавидит меня, потому что одно я знаю наверняка, инспектор, одно я вам могу точно сказать. Все говорят, что он целился в Ти-Джея, а попал в Веронику. Все так думают. Но я-то знаю. Он не в Ти-Джея целился, инспектор. Он целился в меня. Целился в меня, а убил Веронику.

Ворота были открыты; спортивная площадка обратилась в парковку, забитую грузовыми фургонами: все больше белыми, фургонами, которые были бы белыми, если бы их не покрывала корка грязи. Уборка помещений, вывоз мусора, настилка полов, канализационные работы. Мужчины в заляпанной краской одежде сидели в затененных укрытиях кабин, и сигареты, свисавшие из их загорелых пальцев, добавляли тепла к зною, которым дышали моторы, гудрон, солнце. На приборных панелях грузовиков, мимо которых шла Люсия, валялись смятые банки из-под «коки», номера бульварных газет. Она заметила краем глаза один заголовок — что-то насчет погоды, температуры и близости конца света.

На взгляды она внимания не обращала. Тень викторианского, сложенного из красного кирпича дома приблизилась и приняла ее в себя, и Люсию вдруг пробрал озноб. Она поднялась по ступеням крыльца, миновала двух полицейских, толкнула двери.

И никого не увидела. Из актового зала доносился скрежет передвигаемой мебели, глухие голоса, звуки работы, удручающе радостные, если учесть происхождение беспорядка, который там устраняли.

Люсия почти уж ушла. В школу она пришла лишь по привычке. Приходила сюда в первый день, во второй, в третий, а затем обнаружила, что не приходить не может. Однако сегодня была пятница, а в пятницу, знала Люсия, месту преступления предстояло вновь превратиться в школу.

Она почти уж ушла, но замешкалась на время, достаточно долгое для того, чтобы ее заметил директор. Сначала она решила проигнорировать его оклик, притвориться, будто не услышала, однако директор уже шел к ней от актового зала, быстро сокращая разделявшее их расстояние, и поворачиваться к дверям было поздно.

— Инспектор Мэй. — Голос директора заставил ее остановиться. Еще несколько секунд, и он подошел к ней вплотную.

— Мистер Тревис.

— Инспектор.

Улыбка директора была, как таковая, неубедительной. И примерно в такой же мере неуместной казалась его рубашка-поло — покушение на небрежность со стороны человека, привыкшего одеваться строго. Ворот и рукава ее были отглажены, пуговицы застегнуты до самого горла.

— Я уже ухожу, — сказала Люсия.

— Но, по-моему, вы только что пришли, — ответил директор. — Я видел вас в окно. Видел, как вы переходили двор.

— Я забыла, какой нынче день. Забыла, что сегодня пятница.

— Да я и сам почти забыл. Как будто каникулы уже начались. Пойдемте, я покажу вам, что у нас тут происходит.

— На самом деле… — начала Люсия, однако Тревис уже направился к залу. И она последовала за ним.

— В последнее время вы были сильно заняты, инспектор, — произнося это, директор прижал подбородок к плечу, но прямо на нее не взглянул.

— Как, не сомневаюсь, и вы.

Тревис кивнул. Вернул подбородок на прежнее место.

— Мне было бы интересно узнать, что вам удалось выяснить.

Люсия, осмотрев затылок директора, спустилась взглядом по его длинноватой шее к узким плечам. Отметила кожу, отвисавшую на локтях, прямо под обрезами рукавов рубашки, покрывавшие эти обвислости волосы того же оттенка, что седина на его голове.

— Выяснить мне удалось не так много, как хотелось бы, — ответила Люсия. Они остановились у дверей актового зала. — Но больше, чем вы, наверное, думаете.

— После вас, инспектор.

Люсия постаралась проскользнуть мимо директора, не соприкоснувшись с ним, но все же задела голую руку, которую он вытянул перед собой.

— Вы, надеюсь, не зябнете, — сказал Тревис. — Теперь даже вспомнить трудно, что значит зябнуть, вы не находите?

Зал уже очистили, помыли. Мебель, скрежет передвижения которой по вновь заблестевшим полам слышала Люсия, ничем не походила на ставшие привычными ей стулья, которые она видела здесь прежде. Рабочие рядами расставляли по залу складные парты, снабженные собственными сиденьями. При первом взгляде на эти парты никто не сказал бы, что их можно составлять в штабеля, но именно так оно и было. Штабеля, высотой в десять парт каждый, громоздились у тыльной стены зала; впрочем, они быстро уменьшались, поскольку рабочие, обступив штабель, снимали по три парты сразу и оттаскивали их в противоположный конец помещения.

— Скоро экзамены, — сообщил Тревис. — А мы отстали с учебой на две недели.

Люсия взглянула через зал туда, где висели канаты. Они исчезли. И канаты, и спортивные лестницы.

— А дети смогут сосредоточиться здесь? — спросила она. — В таком месте?

Директор сделал вид, что не услышал ее. Он крикнул рабочим, что не следует ставить парты так близко одну к другой. И, недовольно поцокав языком, снова повернулся к Люсии.

— Так вы начали рассказывать о том, что вам удалось выяснить, инспектор. Рассказывать, что позволили установить проведенные вами допросы.

— Вы спросили об этом, — ответила Люсия, — на чем наш разговор и прервался.

— То есть, это закрытая информация. И вы считаете, что мне ее доверить нельзя.

— Нет. Вовсе нет. Просто расследование еще продолжается.

Директор приподнял одну бровь:

— Это меня удивляет, инспектор. У меня создалось впечатление, что ваши изыскания уже завершились.

— Видимо, вас неверно проинформировали, мистер Тревис. Они не завершились.

— Ну что же, — сказал Тревис. — В следующий раз я буду исходить из того, что обращаться мне следует непосредственно к вам. Что не стоит слишком уж полагаться на субординацию.

— Субординацию?

— Я разговаривал с вашим начальством, инспектор. С главным инспектором Коулом. Вернее, он сам мне позвонил. И сообщил, что расследование близится к концу.

— Позвонил сам? Какая предупредительность.

— Да, это верно, — подтвердил директор. — Он показался мне очень предупредительным человеком.

Люсия повела взглядом вокруг. Увидела, как закачался один из штабелей, когда рабочие ухватились за ближнюю к нему стопку парт. Штабель собирался упасть, и упал, и Люсия съежилась от грохота, хоть и была к нему готова. Она повернулась к директору, ожидая его гневного окрика, однако Тревис даже взгляда от нее не оторвал.

— Мы собираемся провести поминальную службу, — сказал он. — В понедельник, в десять утра. Не здесь. Снаружи. На пригодной для этого части спортивных площадок. Возможно, вы будете настолько добры, что присоединитесь к нам.

— Спасибо, — ответила Люсия. — Я не смогу.

— Ну да, вы же все еще не завершили расследование.

Она кивнула:

— Совершенно верно.

Директор улыбнулся. Судя по его лицу, он что-то обдумывал.

— А скажите, инспектор, — наконец спросил он, — почему вы здесь?

— Простите?

— Я говорю о том, — продолжал он, — что у вас, похоже, есть нечто на уме.

Люсия взглянула ему прямо в глаза. И ответила, не успев подумать — стоит ли:

— Эллиот Сэмсон. — Она рассчитывала увидеть какую-то реакцию, но не увидела никакой. — Он ведь был вашим учеником, верно?