Но если дичь одета лишь мягкими покровами, то сближенные в один комок нервные узлы вовсе не необходимы для парализатора: он может ранить нервные узлы один за другим. Так и поступают аммофилы с гусеницами, сфексы с кобылками, сверчками и эфиппигерами.
Добыча сколий мягкая, ее кожу жало может проколоть в любой точке. Будут ли эти охотницы колоть много раз? Нет! Их движения стеснены условиями подземной охоты, и такая сложная операция здесь невозможна. Всего один укол – вот какой прием там нужен. И потому сколиям требуется добыча со сближенными нервными узлами, дичь такого же сорта, как для церцерис. Эта причина и обусловливает выбор дичи сколий: личинки пластинчатоусых жуков.
Охота сколий протекает под землей. Поэтому она ускользает от глаз наблюдателя, и мне казалось, что всегда будет ускользать. Действительно, можно ли надеяться, что охотник, привыкший работать в темноте, проделает все и при свете? Я совсем не рассчитывал на это, но все же ради достоверности помещаю под стеклянный колпак сколию и ее дичь. И хорошо сделал. Неожиданный успех! Редко удается видеть охотника, с таким увлечением нападающего на добычу. И где? Под колпаком!
Последим за сколией волосатой, парализующей личинку бронзовки.
Личинка, ползая на спине, много раз кружит по краям колпака. Вскоре внимание сколии пробуждается, и она начинает ударять усиками по столу, который теперь заменяет землю. Наконец она кидается, схватывает личинку за конец туловища и, упираясь концом брюшка, всходит на бронзовку. Дичь не свертывается, не принимает оборонительной позы, а продолжает ползти на спине еще быстрее. Сколия, падая и снова взбираясь, достигает передней части туловища личинки и вцепляется челюстями в спину. Затем садится поперек жертвы, изгибается и старается концом брюшка достать то место, куда должно погрузиться жало. Она коротковата, чтобы сразу охватить свою объемистую добычу, а потому ее попытки и усилия повторяются много раз. Конец брюшка прикасается к личинке то тут, то там, но нигде не останавливается. Столь упорное искание показывает, какое важное значение имеет точка, в которую должно погрузиться жало.
А личинка продолжает ползти на спине. Вдруг она свертывается и ударом головы сбрасывает врага. Сколия встает, чистит крылья. Она нисколько не обескуражена неудачей и опять нападает на великана, взлезая на него сзади.
Сколия нападает на личинку бронзовки. (Нат. вел.)
Наконец после многих неудачных попыток сколии удалось занять удобное положение. Она уселась поперек личинки, уцепившись челюстями за ее спину. Согнутое дугой туловище проходит под личинкой, конец брюшка достигает места прикрепления головы. Раздраженная, личинка бронзовки свертывается, развертывается, поворачивается. Держась за добычу, сколия падает и перевертывается вместе с нею. Она так возбуждена и увлечена охотой, что я могу снять колпак и на свободе следить за всеми подробностями схватки. Наконец, несмотря на всю сумятицу, конец брюшка сколии почувствовал, что подходящая точка найдена. Выпускается и вонзается жало. Все кончено! Личинка становится неподвижной и вялой: она парализована. Теперь уже не будет движения нигде, кроме усиков и частей рта, содрогания которых еще долго будут указывать на присутствие некоторой жизни.
Я много раз наблюдал охоту под колпаком. И всякий раз видел, что точка укола не изменялась: она всегда находилась на брюшной стороне личинки, посередине линии, отделяющей переднегрудь от среднегруди. Отметим, что церцерис, парализующая долгоносиков с подобным же строением нервной системы, жалит в ту же точку. Одинаковость строения нервной системы приводит и к одинаковым приемам парализации. Отметим также, что жало сколии остается некоторое время в ранке и роется там с явной настойчивостью. По движениям конца брюшка можно видеть, что инструмент оператора исследует, выбирает. Очень вероятно, что острие, которое может направиться в ту или иную сторону в узких пределах, ищет тот маленький нервный комочек, который оно должно уколоть или хотя бы полить ядом, чтобы вызвать немедленный паралич.
Я не окончу моего протокола борьбы, не приведя нескольких фактов меньшего значения. Сколия волосатая – горячий преследователь личинок бронзовок. Одна и та же оса поражает на моих глазах подряд трех личинок. Она отказывается от четвертой, может быть, по усталости, а может быть, оттого, что истратила весь запас яда. Этот отказ временный: на следующий день она возобновляет охоту и парализует двух личинок. Продолжается охота и на третий день, но со все уменьшающимся пылом.
Осы-охотницы, совершающие дальние охотничьи экспедиции, тащат парализованную добычу каждая на свой лад. При охоте под колпаком они долго пытаются выбраться на свободу и отправиться в свою норку. После долгих безуспешных попыток они покидают добычу.
Сколия никуда не тащит своей добычи. Она оставляет ее лежать на спине там, где парализовала. Вытащив жало из личинки, сколия начинает летать у стенок колпака и не обращает никакого внимания на свою жертву. Так должно происходить и в природе – под землею. Парализованная личинка никуда не переносится. Здесь же, на месте борьбы, на растянутое брюшко, дичи откладывается яичко. Но под колпаком сколия яичко не отложила. Очевидно, она слишком осторожна, чтобы отложить яйцо на свету, на открытом месте.
Почему же, замечая отсутствие подземного убежища, сколия все же охотится за личинкой бронзовки? Ведь эта дичь ей не нужна, она парализует ее непонятно зачем. Другие осы-охотницы, посаженные под колпак, пытаются убежать оттуда с добычей. Сколия не делает и этого.
Я спрашиваю себя: думают ли все эти мудрые хирурги о яйце, которое должны отложить? Измученные своей ношей, убедившиеся в невозможности бегства из неволи, узнавшие из опыта о бесцельности охоты, они не должны были бы повторять ее и проделывать работу парализаторов. Но проходит всего несколько минут, и они снова охотятся, снова парализуют. Эти удивительные анатомы ровно ничего не знают, не знают даже, для чего пригодится им их добыча. Блестящие знатоки дела убивания и парализации, они проделывают это в подходящих случаях, но не считаются с конечным результатом. При всех их «талантах», столь смущающих наш разум, они не имеют и тени представления о совершенном деле.
Поражает меня и другая подробность: азартное упрямство – остервенение – нападающей сколии. Я видел, как борьба продолжалась добрую четверть часа. Много раз сменялись успехи и неудачи, прежде чем сколии удавалось занять нужное положение и достать кончиком брюшка то место, куда должно вонзиться жало. Во время борьбы сколия много раз прикладывала конец брюшка к личинке, но не жалила. И не потому, что она не может пробить кожу личинки: покровы личинки бронзовки мягкие и доступны жалу везде, кроме головы. Сколии нужна вполне определенная точка, и только здесь она выпустит жало.
Иной раз сколия, согнувшаяся в дугу во время схватки, попадает в тиски к личинке, которая корчится и свертывается. Тогда сцепившиеся противники беспорядочно кружатся, причем то один, то другой оказывается внизу, и все же сколия не выпускает добычи, не разжимает челюстей, даже не разгибается. Если личинке удается сбросить врага, то она снова развертывается и начинает быстро ползти на спине. Этим и ограничиваются ее способы обороны. Когда-то, когда я еще не видел борьбы, мне казалось, что личинка бронзовки хитрит, словно еж, свертывающийся в комок при нападении собаки. Сколия бессильна развернуть такую личинку и ужалить ее после этого в желанную точку. Прекрасная защита! Оказалось, что я был слишком высокого мнения об изобретательности личинки бронзовки. Вместо того чтобы лежать свернувшись, подобно ежу, она ползет. Да еще ползет брюшной стороной кверху: принимает как раз ту позу, которая позволяет сколии пустить в ход жало.
