– А как ты с ним разберешься? – спросил Тарн, возвращаясь к разговору о льве. Он по-прежнему с сомнением посматривал на мой громадный лук.

– Увидим. Сделаю, что смогу. – Я повернулся и пошел прочь, не намереваясь продолжать спор. Это стало моей привычкой с тех пор, как я увидел Лина лежащим на камнях двора с устремленным в небо мертвым взглядом.

В отличие от прочих пастухов, которые выискивали уважительные причины для того, чтобы отлынивать от ночной стражи, я с готовностью заступал на смену в свой черед и даже несколько раз сам вызывался покараулить, расхаживая между маленькими костерками в темноте.

Через ночь после нашего прибытия снова появился лев, перепугал стадо и опять растерзал еще одно животное. Я услышал рычание огромного зверя, но прежде, чем что-либо предпринять, решил подождать зари.

Когда начало светать, зверь был все еще здесь. Огромная грива, золотистая шкура и нервно бьющий хвост. Он лежал посреди опустевшего пастбища. Удачливый охотник неторопливо пожирал свою добычу – молодого бычка, которому он перервал горло.

Большинство подростков смотрели на меня, готовые посмеяться надо мной, как только я найду приличный повод для того, чтобы не приближаться к зверю. Но я, не обращая внимания на зрителей, пошел прямо к врагу. Энкид пошел следом, отставая лишь на шаг.

С юношеской нетерпеливостью, осознавая, что лев к такому не привык, я выпустил стрелу, как мне показалось, издалека, ярдов со ста. Мой лук согнулся достаточно, чтобы выпустить стрелу с чудовищной силой, но, к несчастью, я промахнулся на несколько ярдов, так что лев с царственной презрительностью даже ухом не повел. Лишь с третьего раза я попал в зверя, прямо в бок, причем охотничьей стрелой с широким наконечником. Подростки у меня за спиной испустили общий вздох, когда увидели, что стрела отскочила от шкуры.

Лев повернул голову, глянул на нас и неторопливо снова начал пожирать добычу.

Теперь у нас было верное доказательство тому, что это не обычный зверь, как и говорили слухи. Тут была замешана магия.

Энкид, стоявший рядом со мной, спокойно сказал:

– Стало быть, рассказы не врут, и стрелы и мечи и вправду не берут его шкуру.

Я что-то проворчал. Мы могли на самом деле столкнуться с могучей магией, но сдаваться я не собирался. Остальные пастухи стояли где были, позади, и с отчаяньем смотрели, стискивая в руках бесполезное оружие.

– Если я согну лук сильнее, – сказал я, – он сломается. Или тетива лопнет. – Так и случилось при следующем выстреле. Тугая тетива лопнула и хлестнула меня по лицу, оставив рубец, который ожег бы жестокой болью любого смертного. Но не меня.

Подростки, прищурившись, смотрели на меня издалека, словно это могло им помочь понять, как я умудрился порвать тетиву лука, который никто из них даже и чуть-чуть натянуть не мог. Тарн, опасавшийся за свое первенство, сейчас молчал, как и прочие. В конце концов, по его вежливой просьбе я дал ему попробовать натянуть лук, и он потянул мышцы в безуспешной попытке хоть чуточку согнуть его.

А тем временем я яростно поминал различные части тела различных богов, отшвыривая прочь бесполезную палку с обрывками тетивы. Стиснув кулаки, я озирался вокруг.

Будь у меня хоть какой опыт в обращении с пастушьей пращой, я бы попросил ее и попробовал бы запустить в льва камнем – но сейчас я попал бы во льва в лучшем случае с десятой, а то и сотой попытки. А то еще и выбил бы мозги одному из сотоварищей, пусть они и далеко от меня стояли. Будь у меня побольше воображения, я представил бы, как лев от такого представления прямо помирает от хохота – вполне возможно, что магический зверь умел смеяться.

Однако камни поражают не остриями, и по размышлении я, наверное, взялся бы за пращу, но лев еще раз окинул нас задумчивым взглядом, и когда я обернулся, то увидел, что все пастухи отошли подальше. Не считая, конечно, Энкида, который, будучи далеко не трусом, держался ближе ко мне.

Когда лев убил свою последнюю жертву, стадо разбежалось, как всегда бывало, когда кто-нибудь из животных погибал от клыков хищника. Животные быстро убежали на несколько сотен ярдов от места убийства. Но как только хищник принялся за еду, инстинкт подсказал им, что они на некоторое время в безопасности, и они остановились и снова начали пастись, превращая траву в мясо, молоко и навоз.

Мои домогательства все-таки растревожили льва, зверь коротко рявкнул и поднялся. Но он не собирался оставлять свой обед. Он снова погрузил клыки в свежую тушу, мотнул головой и забросил убитого быка себе на плечо. Затем пошел прочь, неся вес, превосходящий его собственный, с легкостью человека, несущего дорожную суму.

Я со злостью швырнул наземь колчан со стрелами.

– Я иду за зверем, – сказал я племяннику. – Хочешь – оставайся со всеми и следи за стадом.

– А чего за ним следить, когда лев ушел, – ответил Энкид. – Я с тобой. Я умею выслеживать зверей, – с надеждой добавил он, помолчав.

Мой племянник явно верил в мои способности не меньше, чем я сам, что приободрило меня.

– Ладно, – согласился я. Льва еще было видно, и следопыт мне не был нужен, но прежде чем отправиться следом, я решил запастись более надежным оружием.

Двенадцатилетний мой племянник посмотрел назад на притихших пастухов и предложил:

– Давай возьмем у них меч.

– Да видел я их мечи. Возьми, если хочешь. И еще бурдюк с водой. Нет, если уж стрелы ничего не могут ему сделать, то и меч будет бесполезен.

– Ты можешь попробовать всадить его ему в глотку.

Я глянул на своего услужливого спутника:

– Я попытаюсь убить его палицей. – Конечно, я мог бы бросить во льва камень, но я сомневался в своей меткости.

– Ты уверен?

– Нет. Я сказал, что попытаюсь.

Направившись в сторону, противоположную той, куда ушел лев, я поднялся на холм, поросший редкими деревцами. Упавшие стволы при близком рассмотрении оказались трухлявыми, так что пришлось заняться нелегким делом и вырезать палицу из живого дерева. Я нашел острый камень – лучшее орудие для обработки дерева – и вырубил из зеленой дикой оливы подобие того, чего я хотел. Этим я занимался почти час, а Энкид стоял рядом и молча смотрел.

Когда я закончил работу над своим оружием, оторвав пальцами все ненужные щепки и остатки коры, палица оказалась почти пяти футов длиной и была прямая. Толстый конец был толщиной с мою ногу, тонкий удобен и ухватист. Дерево было тяжелым и упругим, и когда я взмахнул палицей в воздухе, она приятно запела, чуть присвистывая.

Когда я закончил приготовления, лев, естественно, уже скрылся из виду. Мой племянник молча пошел туда, где мы видели его в последний раз. Посмотрев вокруг, он скоро нашел след.

Нам пришлось преследовать зверя около полумили по голой земле, обойти пару холмов. И способности и опыт Энкида оказались весьма кстати.

Мы обошли еще один холм и отыскали льва в нескольких ярдах за ним. Он сбросил свою ношу и снова спокойно приступил к трапезе. Мы стояли достаточно близко, чтобы слышать хруст костей – словно человек колол орехи.

На сей раз лев поднял голову. Морда его была в крови, и мне показалось, что он узнал того, кто стрелял в него. Я ему уже надоел. Он снова рявкнул. Наверное, наш противник воспринимал двух подростков как закуску, отнюдь не как серьезную угрозу, но тем не менее он был столь вежлив, что счел нужным предупредить нас.

Когда мы стали приближаться, шаги Энкида за моей спиной стали вдруг все более и более замедляться. Он все сильнее отставал. Это хорошо – сейчас мне больше не был нужен следопыт, а если я начну размахивать палицей, то лучше, чтобы родич не попал мне под руку. Он был храбрым пареньком, он очень верил в меня, но лев есть лев, и я был вынужден признаться, что этот по мере приближения мне казался все больше и больше.

Думаю, если бы мой учитель математики был сейчас рядом и я мог бы обсудить с ним мое состояние, то я бы сказал, что уверен в победе на девяносто процентов. Если и была десятипроцентная вероятность того, что лев меня сожрет, то мне эта перспектива вовсе не казалась реальной. Шестнадцатилетние подростки почти всегда уверены в собственном бессмертии.