Литмир - Электронная Библиотека
A
A

  - Это мой байк, - говорю я.

  - О чем ты? - спрашивает он, со злобой. Он собирается драться, и я чувствую, что снова кричу:

  - Этот байк. Он мой. Ты утащил его на Майн Стрит.

  - Ты сумасшедший, - говорит он. - Я купил его сегодня у приятеля. Я заплатил за него пятнадцать баксов.

  - Врешь.

  - Это ты врешь. Ты нагло врешь. Вали-ка лучше отсюда или получишь.

   Я в ужасе, но хватаюсь за руль, отбрасываю портфель и дергаю байк. Это мой байк, и я приеду на нем в Ротербург-Вермонт завтра утром, и ничего меня не остановит. Ничего. Я отталкиваю его вместе с байком, мы падаем и нелепо возимся на земле, затем поднимаемся и продолжаем. И только слышно, как мы сопим и хватаем ртом воздух – по очереди. В этот момент на планете только мы вдвоем. И теперь он толкает меня, я теряю равновесие и падаю. Ударяюсь о землю и качусь. Он пытается бежать, держась за руль. Я подставляю ногу. Он спотыкается и падает на бетонный поребрик. Слышен хруст костей. Надо уходить, пока он не встал. Он шевелится и медленно встает. Я забираю байк – он мой. Оглядываюсь вокруг, наклоняюсь и поднимаю портфель. Ему удается достать нож, но я уже бегу с байком в направлении улицы. Оборачиваюсь, он стоит, шатаясь на ногах, и держится за челюсть. Но я уже верхом на байке, лечу. Лечу вниз по улице, не в ту сторону, куда мне нужно, без фонаря, во мраке. Но я еду. Подо мной снова мой байк. Педали крутятся легко, и я снова на пути в Ротербург.

------------------------------------

TAPE OZK014     2155      date deleted T-A

Т:              Ты звал меня? Желаешь говорить?

А:              Да… не знаю. Я понимаю, что уже поздно, но я не могу спать. Я спал раньше. Мне сделали укол. Но я проснулся и не могу больше спать, и больше не хочу уколов.

Т:               Мне нравится, что ты хочешь говорить со мной.

А:              Я не знаю, хочу или нет.

Т:               Снова вопрос доверия?

А:              Да… кажется, да.

Т:              В чем причина недоверия с твоей стороны?

А:              В том, что я не знаю о вас ничего. Вы говорите, что ваше имя Брайнт, но это все, что я про вас знаю. Мне неизвестно, доктор вы или нет. Доктор – тот, кто делает уколы, дает пилюли – что-то вроде того.

Т:              И что же объясняет тебе то, что он доктор, а я нет? Просто, потому что он одет в белое, а я предпочитаю деловой костюм? Потому что он распоряжается лекарствами, а я нет? Потому что он делает тебе уколы, а я, очевидно, бездельничаю?

А:             Более чем…

Т:              Чем что?

А:             Я думал, что в первую очередь вы психиатр, ведущий меня в прошлое, чтобы найти и узнать обо мне все.

Т:               Разве не так?

                            (пауза 10 секунд)

А:              Да.

Т:              Так в чем же сомнения, к чему это бесконечное недоверие?

А:              Потому что вы всегда толкаете меня туда, где уже все известно.

Т:              Не одна ли это из моих функций? Сколько раз я должен повторять, что я лишь твой гид в этой части. Я не направляю тебя. Факт, что я часто следую туда, куда ведешь ты.

А:             Вы словно ищите достоверную информацию. Настораживает то, что вы говорите о ней всегда, и она выглядит для вас важнее чего-либо еще, что есть во мне.

Т:             Бедный мальчик. Посмотри, как далеко мы зашли. От того первого маленького ключика, коим был автобус, затем собака, к тому огромному количеству познаний, что мы раскрыли в тебе.

А:             Я знаю, и благодарен вам за то, что я так раскрылся, но…

Т:             Но что?

А:             Все это не до конца. Пустоты остались. Факт, что иногда я в пустоте. Иногда я говорю с вами, и не помню, откуда я, где моя комната в этом помещении, или же где мы вообще. И иногда мне это кажется странным, я отвечаю на вопросы, на которые уже много раз отвечал.

Т:            Нам необходимо много раз возвращаться к одним и тем же вопросам. Иногда ты можешь на них ответить, а иногда – нет.

                            (пауза 15 секунд)

А:             Я устал. Мой разум устал.

Т:             Ты хочешь вернуться в комнату?

А:             Нет. Это странная мысль. Как минимум здесь, я понимаю, что существую.

Т:              Нам стоит поговорить немного о том, что не расстраивает тебя. О чем-нибудь приятном.

А:             Без поиска информации?

Т:             Без поиска информации.

А:             Эмми. Я много думаю о ней.

Т:             Мысли об Эмми – счастливые мысли?

А:             По большей части. Все эти «Номера» с ней… иногда они так просветляли меня, и она сама дарила мне свет. Когда эти мысли были потеряны…

Т:            Твои мысли должны течь к Эмми. Те «Номера». Хорошие времена. Говоришь, что любишь ее. И ты не хочешь вернуть хотя бы часть того, что ты знал о вашей с ней жизни?

А:            Нет, но…

  Но он хотел. Еще в тот вихрь дней, когда он открывал для себя прошлое своих родителей и их реальную ситуацию, он понял, в глубине души обвиняя и себя также, что ход событий затягивает в свой водоворот и его жизнь. Он ощущал дистанцию от сверстников в школе, которая не была изолированным отшельничеством, одно время беспокоившим его, а скорее одиночеством, которое можно было объяснить по-другому, как что-то исключительное, даже сладостное. Его мучило то, что он должен был скрывать от Эмми и от других все, что обрушилось на него в те дни. Он не смел поделиться с нею ничем. Она ничего не должна была знать, а ему хотелось сказать ей однажды: «Наша жизнь – моя и моих родителей, это бесконечный «Номер» - для всех нас». Он был вынужден избегать ее, и это его угнетало. Он боялся своей неспособности сопротивляться той драме, разыгрывающейся в нем в отношении к ней: «Смотри, Эмми, я не просто стеснительный и неуклюжий Адам Фермер. Я – беглец, гонимый жизненными сомнениями. Я – Пол Делмонт».

   И он избегал ее, не звонил, ссылаясь на то, что он занят, или на то, что мать больна. Вместе с тем его все глубже поглощала пучина тоски, потому что он не мог дать всему этому выйти на поверхность.

   «Я сожалею обо всем», - сказал однажды отец, очевидно, скрывая тоску. И Адам не говорил с ним об Эмми, о его желании быть с ней всегда, о боязни того, что, не удержавшись, он выложит ей все, что узнал в последнее время. Он не рассказывал отцу о своем залихватском поведении при ней, чтобы выглядеть в ее глазах еще привлекательней.

Т:              И ты ничего не говорил Эмми Герц?

А:              Ничего. Никогда. До того дня…

Т:              И что это за день?

  В тот день зазвонил телефон, и мать сказала, что произошло то, чего она так боялась: звонок, который снова должен был перевернуть всю их жизнь. Адам узнал о нем, когда пришел домой поздним субботним утром после «Номера», который они с Эмми, наконец, выкинули на стоянке около церкви. Но из того «Номера» вышел пшик.

   «Извини, Асс», - сказала Эмми. – «Это не лучший момент в моей жизни».

   Идея была хорошей, но исполнение дало осечку. Что-то было за пределами ее контроля. Они долго не могли начать. В течение получаса перед началом ритуала венчания машины непрерывно заполняли стоянку на огромной площади перед церковью. Венчание начиналось в десять утра. Адам наблюдал за всеми входящими внутрь. Каждый был подобающе одет. Целые семьи: держась за руки – отцы, матери и маленькие дети проходили мимо Адама, пробуждая в нем сентиментальные чувства.

   Словно читая его душу, Эмми сказала: «Не уже ли это так плохо, Адам, однажды пожениться и иметь детей, бегающих по всему дому». Она называла его по имени, только в самые трепетные моменты.

   Он нежно коснулся ее руки, вместе с тем пытаясь глубоко скрыть порывы своей души. Она  улыбнулась ему. Ему хотелось сказать: «Я люблю тебя, Эмми», но он промолчал, а она, наверное, смеялась над ним в душе, острила и называла его «Ассом». Он внезапно погрузился в депрессию. Сколько еще ему придется держать взаперти все свои секреты от Эмми и от всех, отделяясь бездной молчания от всего мира? И сможет ли он быть с кем-либо еще так же близок, как и с ней?

28
{"b":"160936","o":1}