Я знаю, что могу проехать все это расстояние на байке, но уже почти четыре часа, и я никогда не доберусь до Белтон-Фолса до наступления темноты свом ходом.

  - Слушай, мы можем привязать твой байк сбоку. И не волнуйся о моей леди. Она не может шевелиться, у нее паралич. Это неважно, пустая мысль. Но она хорошая женщина.

  Я понимаю, что нужно добраться до Ротербурга, как можно быстрее, и не важно на чем.

  - Хорошо, если вы не беспокоитесь за вашу жену… - говорю я.

- Ты едешь с нами. Как далеко?

  - Мне нужно в Ротербург-Вермонт, но я буду рад оказаться в Белтон-Фолсе этим вечером. Там есть мотель, где я смогу остановиться на ночь и прибыть свежим в Ротербург-Вермонт завтра утром.

  - Хорошо, ты едешь сам, - говорит он. - Мы можем взять тебя до Хоуксета, а Белтон-Фолс – это дальше. Я мог бы тебя отвезти и дальше, но моя жена имеет направление к врачу.

  Я толкаю байк к машине. Мои ноги не хотят двигаться. В них отзывается боль, руки дрожат, кровь пульсирует в венах. Я – мешок с дерьмом и болью, но машина ждет, и я могу отдохнуть и немного восстановиться по дороге.

- Не волнуйся о моей жене, - говорит он - Она сегодня не в себе.

   Мы привязываем байк сбоку, и я влезаю в машину. Женщина быстро мечет свой взгляд на меня и на свои повязки. У нее рябое лицо и сморщенный нос. Запах мази висит в воздухе, примерно такие же запахи, как и в больничной палате.

  - Посторонним не очень комфортно со мной в машине, Арнольд, - говорит она. Человек качает головой и ворчит:

  - Теперь, Эдна, бедный мальчик упал, но ему нужно ехать. И это все.

  Машина трогается и медленно едет. Около двенадцати миль в час на спидометре. Скорость постепенно увеличивается, когда мы переваливаем через холм, и женщина говорит: «Не так быстро, Арнольд, не так быстро».

   Не проходит и минуты, как я закрываю глаза. Надо плыть, надо дать телу расслабиться. Я начинаю чувствовать тошноту. Еще ни разу в жизни меня не укачивало. Но теперь мой желудок дергается и подпрыгивает на каждой кочке, и мне не хочется рыгать прямо в машине. Я смотрю в окно на постоянно меняющиеся сцены. Мы въезжаем в город – Флеминг, наверное. Моя следующая остановка, и я думаю, что, наверное, стоит выйти во Флеминге и ехать дальше на велосипеде до Хоуксета, но говорю себе: «Держись, держись…»

   Я начинаю петь про себя, тихо, чтобы этот пожилой человек и его жена не слышали мой голос:

  Я пою и думаю о мотеле, ждущем меня в Белтон-Фолсе, и о том, как добрый ночной сон охватит мое тело и восстановит все мои силы, и еще о том, как завтра я увижу отца в Ротербурге.

  Теперь хорошо, я еду и пою. Желудок внутри меня больше не прыгает. Машина урчит, и я слышу голос этого человека: «Все, мы уже здесь, сынок…»

  Я должен отойти ото сна. Мы на занятой улице. Очень плотное движение. Неоновое освещение пульсирует в стае пролетающих уток.

  - Это Хоуксет? - спрашиваю я, удивляясь быстро пролетевшему времени.

  - Ты думаешь, мы обманываем тебя? Спрашивает женщина, снова разглядывая свои повязки.

- Сейчас, Эдна, - говорит ей человек.

  Он останавливает машину, и я готов сойти. Я беру портфель и карту. Меня снова тошнит, и я знаю, что зайду в ближайшую же аптеку, которая попадется на моем пути, и закажу «Алка-Селцер». Я открываю дверь, и рокот городского шума возрастает в моих ушах, словно кто-то поворачивает регулятор громкости.

   Человек выходит из машины, чтобы помочь мне отвязать байк, и говорит:

  - Я надеюсь, ты пришел в себя, мальчик. Ты слишком бледен. Хорошенько отдохни, прежде чем двигаться дальше.

- Спасибо, - говорю я. - Я вам очень благодарен.

   Он обнимает меня за плечи и садится в машину. Я ищу ближайшую аптеку. Несмотря на проблемы с желудком, я рад тому, что я уже в Хоуксете, и мне рукой подать до Ротербурга.

TAPE OZK011         0915          date deleted T-A.

А:           Мои руки болят. Все тело изломано. Все мешает.

Т:           Мне жаль. Я попрошу их делать уколы в другое место. Это действительно было необходимо. Ты восстановился полностью. Мы ввели тебе сильнодействующую дозу.

А:           Я знаю.

Т:           Ты понимаешь, почему?

А:          На самом деле я ничего не понимаю. Почему я здесь? Как я сюда попал?

Т:           То, что мы пытаемся изучить, и через что мы пытаемся пройти.

                       (пауза 8 секунд)

Т:           Возможно, ты начал восстанавливаться. Ты был закрыт для воспоминаний, и вспоминать будет больно. Ты это понимаешь? Возможно, Серый Человек преподносит тебе ключ, но в последний момент ты отказываешься воспользоваться им, боишься того, что может оказаться по ту сторону двери, от которой этот ключ.

                      (пауза 5 секунд)

А:           Я теперь знаю, кто Серый Человек. Мне кажется, я знаю все.

Т:           Все?

А:           Я так думаю.

Т:           Тогда расскажи мне. Выведи. Начни с чего-нибудь, но расскажи, открой. Кто этот Серый Человек?

А:           Он был и, вместе с тем, не был частью нашей жизни. Он был всегда, и я это принимал за должное. Стоит объяснить, почему: Отец рассказывал мне одну таинственную историю, что произошла очень давно. Он называл его «человеком-невидимкой». Не потому, что его не было видно, когда он перемещался, а потому что было кое-что другое. История покушения на убийство, я полагаю. Во всяком случае, полицейские видели все, что происходило на улице, ждали убийцу, чтобы остановить его. И он прибыл, но никто его не видел. Позже стало ясно, что убийцей был почтальон, он как бы явился частью декорации. Он настолько спокойно прошел по улице, что никто не обратил на него никакого внимания. Таким образом, Серый Человек вошел в нашу жизнь.

Т:            Как давно он вошел в вашу жизнь?

А:            Он бывал у нас дома раз или два раза в месяц. Всегда. Обычно в выходные – в субботу. Он звонил в дверь, и мать сразу уходила наверх в свою комнату, а отец с Серым Человеком спускались в подвал.

Т:            В подвал?

А:            Я думаю, о чем говорю вам – внизу была комната, которую отец отделал панелями и обставил мягкой мебелью. Это была комната отдыха и, вместе с тем, офис. Он и Серый Человек пребывали там. Примерно час. Я никогда не спускался к ним туда, когда он приходил.

Т:             И почему ты называешь его Серым Человеком?

А:            Любопытный вопрос – его имя было Грей. И отец звал его так. Но он также и выглядел для меня таким же серым.

Т:             Он что, был одет в серое?

А:             Не совсем. Но что-то серое на нем было. Седые волосы. Но для меня серое – это цвет ничего. Мистер Грей выглядел безлико – никак. Он не был похож ни на что.

Т:            Так, он приходил к вам домой всегда, и ты никогда не интересовался им и ничего не подозревал?

А:            О, в нем не было ничего подозрительного. Отец говорил, что мистер Грей – руководитель офиса в Новой Англии, той страховой компании, в которой он состоял. Он рассказывал, что они оформили секретный рапорт или что-то подобное. И я, конечно же, принял это объяснение. И оттуда у меня не возникало никаких сомнений об отце. Я помню, что мистер Грей присутствовал в нашей жизни, как часть декорации, как часть дома – как мебель. Не было никаких подозрений до того, как я начал подозревать абсолютно все.