– Ханна.

– Очень приятно… – они пошли к выходу с кладбища.

– А вы Клима давно знаете…

– Если вы хотите спросить, спала ли я с ним, то нет, -резко ответила она. – Хотя, наверное, к тому все шло.

Сева неловко пожал плечами.

– Да я, собственно… извините…

– Ничего. Вам не за что извиняться. Было – и нет.

Кончено… – она всхлипнула, но тут же справилась и, запрокинув голову, часто заморгала обращенными в небо глазами. – Сейчас тушь потечет. Еще одна причина женщине быть мужественной. Он был замечательным парнем, ваш друг, как бы его ни звали. Жаль, что все так по-дурацки…

– Почему по-дурацки? Автокатастрофа… – неловко сказал Сева и замолчал, не зная, как продолжить.

Ханна зло фыркнула.

– Автокатастрофа! – она выпалила это слово с той же презрительной интонацией, с которой говорят: «полная чушь!» – Что вы понимаете…

И снова остановилась, спохватившись, словно одернув сама себя:

– Извините, ради Бога. Нервы сдают. Все в порядке, господин Баранов.

– Сева, – поправил он. – Вы действительно в порядке?

Вас куда-нибудь довезти? Я один, с машиной и никуда не спешу.

– Нет, нет, спасибо, я справлюсь. Все забывается, забудется и это… – она снова всхлипнула и поднесла ладонь ко рту, словно желая прикрыть его чрезмерную алую яркость. – Ну вот, опять… черт!..

– Поедемте, я вас отвезу, – настойчиво сказал Сева, беря ее за локоть.

– Оставьте! – женщина резко выдернула руку и отскочила на несколько шагов. – Уезжайте! Уезжайте немедленно и, главное, не возвращайтесь. Езжайте, езжайте!

Она повернулась и побежала к стоянке. Сева пожал плечами. Среди климовых друзей всегда хватало психов.

– Правда, бригадир? – он посмотрел в сторону свежего холмика с криво воткнутой табличкой. – Что, в общем, странно, учитывая твою извечную тягу к нормальности…

Домой Сева ехал не спеша. Клим не шел у него из головы, словно пристроился тут же, рядом, на заднем сиденье, и вел с ним неторопливый разговор, подавая типичные свои спокойные реплики и искоса поглядывая ему в затылок. Сева отвечал вслух, улыбался, смеялся в голос и на дорогу смотрел существенно меньше, чем в зеркало заднего обзора. Что на нее смотреть-то, на дорогу – и так знакома вдоль и поперек, а вот в зеркале… в зеркале… В зеркале на фоне падающего навзничь шоссе, между горной стеной и обрывом, в мелькании знаков и указателей, бедуинских шатров и цистерн, коз на склонах и каменных глыб на обочинах… – там, среди всего этого пестрого балагана, мерно покачивалось круглое климово лицо, змеилась знакомая кривоватая шпанская усмешечка, поблескивали маленькие цепкие глаза… ах, Клим, Клим… что же ты так…

В двери торчала записка. Сева вынул, развернул.

«Сева, где ты? Мы тебя тут обыскались. Директор рвет и мечет. Немедленно позвони мне. Ави.»

Вот так так… а и впрямь нехорошо. Свой мобильный Сева отключил немедленно после того, как Ленка забрала его из аэропорта. Он вошел в квартиру и набрал номер своего непосредственного начальника.

– Ави? Привет.

Босс вместо приветствия только присвистнул.

– Ну ты даешь… Ты хоть представляешь себе, что натворил?

– А что такое?! – закричал Сева в трубку. – У меня близкий друг погиб! Я только что с похорон! Я – натворил? Ты, мать твою, думаешь, что говоришь? Я – на вас – десять лет, как папа Карло, как глупая лошадь, двадцать четыре часа… без выходных… я… вы…

Он прямо-таки захлебывался от бешенства. Да как они смеют, подлецы! У него… а они… Сева задохнулся и замолчал, переводя дыхание.

– Все сказал? – поинтересовался Ави. – А теперь слушай сюда. Можно ведь по-нормальному, да? Если бы ты все делал по-нормальному, то кто бы что тебе сказал? Как нормальные люди делают, знаешь? Молчишь? Ну так я тебе расскажу. Нормальные люди вместо того, чтобы грубить клиенту, для начала звонят боссу и описывают ситуацию. Соображаешь? Нормально описывают ситуацию. И получают нормальное разрешение и нормальный отпуск, да? А что сделал ты? А? Опять молчишь? Ну так я опять тебе расскажу. Ты, как псих, наорал на Майка Доэрти, который и так был на взводе из-за сроков. После чего ты шваркнул трубкой ему по уху и вдобавок, как потом выяснилось, расфигачил о стену телефонный аппарат. Затем ты без разрешения улетел, то есть покинул клиента в состоянии инфарктного предстояния, которое он, впрочем, незамедлительно трансформировал в гневный факс на имя генерального. И знаешь, что там написано, в факсе? Я имел счастье читать. Написано, что он отменяет проект и обращается в суд по поводу взыскания убытков. И генеральный вынужден, бросив все дела, срочно лететь в Бирмингем и утирать пятимиллионному клиенту слезы, извиняться, обещать немедленно уволить хама, то есть тебя, Сева, тебя, и отпаивать клиента таким виски, который ты не пил даже во сне. А что в это время делаешь ты, Сева Баранов? Ты отключаешь телефон! Это же сбрендить можно! Отключаешь телефон!..

Он сделал паузу для того, чтобы закурить; в трубке послышалось шуршание сигаретной пачки, потом щелкнула зажигалка. Сева сел на стул около телефона.

– И что же теперь? Я уволен?

Ави шумно выпустил дым.

– А хрен его знает. Вообще-то, дело дрянь. Сам знаешь, сейчас сокращения и так далее… Да и вообще, честно тебе скажу, в последнее время ты… как бы это выразиться… не слишком адекватен. Не пойми меня неправильно, старик, я-то на твоей стороне, да? По-моему, тебе просто надо отдохнуть, вот что. Может, у тебя кризис среднего возраста? Тебе сколько лет?

– Тридцать восемь.

– Вроде как еще рано… – задумчиво оценил Ави. – Давай сделаем так. Завтра будь как штык в приемной, не позднее восьми, прямо к его приезду, как он любит, да? Я тоже подойду. Попробуем убедить его дать реверс. Все-таки заслуги у тебя тоже немаленькие, чтобы так вот сходу, да? Упадешь в ноги, все как положено, поклянешься и поцелуешь ковер. Понял? Не слышу?

– Я понял… – глухо ответил Сева.

– Ну, то-то же. И тогда, может быть… – ты понял, всего лишь «может быть»… он тебя пожалеет. Может быть.

– Я понял, – повторил Сева.

– О'кей, – подытожил Ави и так длинно и смачно выдохнул сигаретный дым, что Сева на другом конце провода явственно ощутил запах и даже вкус табачного облака. – Тогда договорились. Без четверти восемь, в приемной. И не вздумай отключать телефон. До завтра.

Сева осторожно положил на рычаг трубку, еще немного посидел, приходя в себя, и отошел к окну. Его еще никогда не увольняли; ощущения были явно не из лучших. Что теперь?.. мысли белками прыгали в голове, он сделал усилие, чтобы сосредоточиться, и не смог. Сзади хлопнула дверь; на ходу сдирая с себя рюкзак, футболку, кроссовки и плеерные наушники с воющим из них трансом, вбежал старший сын, остановился, увидев отца, и тут же продолжил движение в свою комнату, по дороге отбросив в угол кроссовку и прыгая дальше уже на одной – босой – ноге.

– Отец! Ты приехал? Когда? Я сейчас убегаю… у нас чего пожрать найдется? Черт! Где же они?

– Кто? – спросил Сева, невольно улыбаясь и на секунду позабыв о своих проблемах.

– Джинсы! Шит! А! Вот… Ты надолго? – не дожидаясь ответа, сын промчался в ванную. Затем оттуда послышался шум воды и разочарованный вопль: – Аа-а! Папа! Бойлер! Уж если ты дома, то мог бы и бойлер включить! Черт! Шит! Шит!

Сева выждал и, улучив момент, когда парень, снова бегом, возвращался в свою комнату, поймал его за локоть.

– Погоди, Олежка… дай хоть посмотреть на тебя.

Здоровый ты кабан! Качаешься?

– А как же иначе? – гордо отвечал сын, напрягая круглые бицепсы и нетерпеливо переминаясь на месте, как породистый жеребенок. – И качаюсь, и бегаю. Иначе не пройти.

Летом Олега забирали в армию, и он мечтал попасть непременно в какую-то элитную боевую часть. Как же она называется? Сева напрягся, вспоминая. Армейские термины сплошь состояли из дичайших сокращений и аббревиатур, совершенно темных для непосвященного человека.

– Как это называется? Пульсар?

– Пальсар, папа! – с досадой сказал Олег, высвобождая локоть. – Пальсар! По-вашему – «разведрота». Я тебе уже сто раз объяснял. Ты меня извини, я очень тороплюсь. Случайно не видел моей кроссовки?